«Я слаб, мир плох, никто не поможет»

Казанское ЧП – далеко не первый случай школьного «шутинга» в России. Каждый раз после стрельбы в российской школе повсюду звучат предложения что-нибудь запретить – компьютерные игры, анонимность в интернете и прочее. Но корень проблемы – в психологии. О том, что толкает подростков на подобные действия и как выявить их до того, как они возьмут в руки ружьё, мы поговорили с кандидатом психологических наук, доцентом кафедры психологии НовГУ Наталией Кондратовой. 

- Возможно ли по каким-то признакам выявить проблемы у подростка, из-за которых он впоследствии может взять в руки оружие и пойти стрелять в школу?

- Вероятность такая есть. Но проследить за каждым, я думаю, всё-таки невозможно. Если говорить про «казанского стрелка», то, возможно, заметить признаки можно было бы – но если бы он продолжал учиться в школе. Но он же уже был в колледже. В школе же больше возможностей наблюдать за детьми - педагоги их видят чаще.

- Что мы можем сказать о системе психологической профилактики в школах и средних учебных заведениях?

- Мне сложно говорить про школу, потому что я в ней не работаю. Раньше у меня там учились дети, я могла видеть, что там происходит. Сама какое-то время работала психологом в новгородском лицее-интернате. Но с тех пор прошло достаточно много лет. Теперь  не могу здесь выступать экспертом, а просто поделюсь своими размышлениями.

В 90-е годы в российских школах только начали создавать психологическую службу. У нас в обществе сейчас принято ругать то время. Да, оно было трудным. Но я его вспоминаю с добрыми чувствами. Именно тогда в России происходило становление психологической помощи населению. В вузах стали в большом количестве готовить психологов, потому что в советское время их было очень мало, особенно тех, кто оказывал практическую психологическую помощь людям. Но в двухтысячные начались различные оптимизации в образовании. Это затронуло и психологов – поэтому сегодня в школе такого специалиста может и не быть.

Несколько моих студентов-магистрантов работали школьными психологами. И, как мне известно, зарплаты там очень низкие. Кроме того, они загружены диагностикой и бумажной отчётностью. Это занимает огромное количество времени и сил - из-за чего у специалистов не всегда остаётся возможность в достаточной мере общаться с детьми. Похожую картину мы наблюдаем, например, когда приходим к врачу в поликлинику – он в основном пишет, а времени на реальный разговор с человеком для диагностики у него немного. В школе - то же самое.

Мне кажется, что на психологическую профилактику в школе государству не нужно денег жалеть – нужно вводить нормальные ставки, чтобы специалистам нормально платили, чтобы они могли регулярно повышать свою квалификацию. В школе должен работать не один психолог, а группа, соразмерная количеству учеников. Ну и бюрократизацию излишнюю нужно убрать. Государство не должно давить на учителей и психологов – они должны работать не с чувством страха, что их сейчас накажут за что-то, а исходя из своего профессионального видения.

Когда я работала в лицее-интернате, особых преград для того, чтобы пообщаться с учеником, у меня не было. Преподаватель мог предложить подростку прийти и поговорить со мной. Бывало, что я проводила диагностику у школьника, не спрашивая родителей. Тогда это было легче сделать.

- Можно ли говорить о каких-то общих признаках школьных стрелков? Составить, так сказать, его психологический портрет?

- Как правило, это неблагополучные подростки. И это не всегда определяется по внешним признакам, поэтому их часто не замечают. Например, про стрелка из Казани его соседи и директор колледжа говорили, что он нормальный, тихий подросток, никогда бы не заподозрили его ни в чём таком.

Повторюсь, все подобные случаи отследить сложно – но в каждой ситуации мы говорим о проблемных детях. Тут есть и влияние и той атмосферы, которая стала преобладать в обществе. Сейчас, после казанского инцидента, опять начались разговоры об усилении школьной охраны. Представим, что в школах появляются вооружённые охранники. Как это будет восприниматься детьми? Это определённый сигнал, который  нам говорит, что мир - опасен. В клинической психологии есть понятие – тревожные расстройства. Основной признак - частое и интенсивное переживание тревоги, низкий порог её возникновения. Такие расстройства довольно распространены. Для них характерен определённый когнитивный стиль, то есть некоторый стиль восприятия мира и себя. В его основе три пункта: я слаб, мир опасен, никто не поможет. Третий пункт говорит о том, что человек с расстройством не доверяет миру, не может обратиться за помощью. Почему? А что культивируется в нашем обществе на всех уровнях? Агрессивное поведение. У нас даже в школе общение с детьми выстраивается по методам командования – учителя кричат «куда пошли?», «это первое и последнее предупреждение!». Педагогов, конечно, обвинять не стоит, потому что агрессивный стиль поведения - то есть неуважение, силовой способ разрешения конфликтов -  разлит в обществе. И мы его просто не замечаем.

- А если предположить, что агрессивное поведение – это ответ человека с расстройством опасному миру? Может, так агрессор пытается показать окружающим, что он - не слабый?

- Тут каждый случай конкретен, подводить под общий знаменатель нельзя. Может быть, первый подобный случай произошёл у нас в 2014 году в Москве, когда ученик 9 класса пришёл в школу с оружием и убил учителя. Он был отличник, но неконтактный. У него была дисгармоничная семья: с одной стороны, там был кто-то очень религиозный, а с другой - отец учил его владеть оружием. Но в семье его не учили общаться, понимать эмоции. И мы видим, к чему это привело.

- А что на подростка с психологическими проблемами влияет сильнее – агрессивная среда в обществе или обстановка в семье?

- Это всё многофакторно. С одной стороны, есть личная история, с другой – образцы, которые он видит в обществе. Человек же не сам придумывает эти способы поведения. Он видит, что это есть, что тут общаются именно так. И когда в семье и школе никто не может помочь подростку решить проблему, он прибегает к тем методам, которые видит вокруг. Потому что без помощи других он не может проанализировать, отрефлексировать происходящее у него внутри. Получается, среди важных взрослых - родителей, учителей  - в его жизни по какой-то причине не оказалось тех, которым он может довериться, кто может поддержать. У ребёнка и подростка должен быть хотя бы один авторитетный взрослый, который понимает, поддерживает, помогает.

Среди эмоциональных расстройств чаще всего встречается депрессия. Она встречается почти у 20% подростков - и по американским, и по российским данным. А среди неблагополучных подростков депрессией страдают около 50%. При этом депрессивные состояния могут сочетаться с тревожными.

Когнитивный стиль при депрессиях проявляется в негативном восприятии себя, окружающего мира и своего будущего – я плохой, жизнь плоха, будущее бесперспективно. Человек чувствует себя никудышным, отвергнутым, мир для него недружелюбен и он не видит возможности что-то изменить в будущем. Крайнее проявление депрессии – суицидальное поведение. И стрелок из Казани перед стрельбой написал в соцсетях, что он убьёт других, а потом совершит самоубийство.

- То есть можно рассматривать такое поведение как попытку некоего агрессивного суицида? Ведь такие стрелки почти никогда не готовят план отступления из школы – как будто уверены, что их застрелят.

- Да, так можно сказать.

- Если стрелок всё-таки выжил – как он потом рефлексирует содеянное?

- Про российские случаи не могу сказать. Из зарубежных - случай Брейвика в Норвегии. Были опубликованы результаты двух его психиатрических экспертиз. Две комиссии пришли к диаметрально разным выводам – одна признала его больным и невменяемым, другая заявила, что он не страдает психическим расстройством, вменяем, может отвечать за свои поступки. В итоге суд  признал Брейвика вменяемым. Насколько я знаю, сам Брейвик настаивал, что он здоров, и в содеянном не раскаялся.

Психические расстройства – сложная область, где часто встречаются пограничные состояния. Это, например, начало заболевания, когда со стороны сложно понять, что человеку нужна помощь именно психиатра. Психические расстройства нередко развиваются постепенно. Они могут быть спровоцированы какими-то сложными и субъективно важными для ребёнка ситуациями, которые он не может разрешить самостоятельно. Например, ему трудно вписаться в коллектив или реализоваться  в важной для себя области. На этом этапе помощь психолога может оказаться весьма значимой. Если он вовремя сможет проработать эту проблему с подростком, то стрессовое состояние, вызванное этими болезненными проблемами, не спровоцирует психическое расстройство. По крайней мере, риск его развития существенно снизится.

- А школьный психолог точно сможет отследить пограничное состояние? Или тут уже нужен психиатр?

- Если школьный психолог не имеет подготовки по клинической психологии, загружен бумажной работой и работает с огромным количеством детей, то, конечно, заметить такое состояние ему будет сложно. Поэтому, возможно,  нужна будет помощь психиатра. Но тут встаёт уже более глобальный вопрос. У психиатрии, так сказать, не самый позитивный имидж. Люди нередко опасаются обращаться к специалистам за помощью. Возможно, одна из причин – в истории психиатрии. Все знают, что людей ограничивали в свободе, лечили электрошоком, делали лоботомию, применяли нейролептики. Методы лечения были, мягко говоря, не самые приятные. Ну, и сама обстановка в психиатрических клиниках того времени пугала людей. Поэтому в 70-е годы XX века в Европе возникло движение довольно крайних взглядов, получившее название «Антипсихиатрия». Его участники выступали против того, чтобы психиатры наклеивали на людей стигматизирующие ярлыки.

- На нашей стране это, наверное, не сказалось, потому что СССР был ограждён от всех…

- Вы неправы. Движение «Антипсихиатрия» способствовало тому, что психиатрическая помощь стала гуманизироваться – закрытые от общества клиники становились более открытыми. Во время Перестройки эти веяния дошли и до СССР. Тогда у нас поменяли законодательство о психиатрической помощи, и насильственно госпитализировать человека в психиатрическую больницу стало нельзя. Я застала советскую психиатрию, помню, как это было. Например, молодого человека госпитализировали только потому, что он собирался стать священником. Тогда отметка в истории болезни «верит в бога» рассматривалась как возможное указание на психопатологию.

Нынешнее законодательство позволяет госпитализировать человека в психиатрическую клинику только по решению суда, в котором нужно доказать, что он опасен для себя и для общества.

Я в психиатрической больнице давно не работаю. Но наблюдаю, что сейчас есть обратная проблема – отправить на лечение к психиатру людей с психическими проблемами бывает непросто. Потому что такие люди не признают, что у них такие проблемы есть, или не доверяют системе психиатрической помощи И я считаю, что психиатры должны сейчас делать шаги в сторону общества. Мне кажется, они не должны работать только в диспансерах. Кабинет психиатра может быть, например, в поликлиниках – так помощь станет доступнее для людей. Возможно, они должны вести больше просветительской работы. Это улучшит имидж психиатра. Когда у нас в стране в 90-е годы психологическая помощь ещё только появлялась, то многие путали психологов и психиатров. Сейчас за психологической помощью обращаются уже гораздо более охотно, а к психиатрической всё еще относятся настороженно. 

- Может ли трагедия в Казани стать резонирующим фактором для подростков, которые потенциально способны на подобный поступок?

- Я знакомилась с мнением специалистов, которые занимаются подобными случаями. Они считают, что «эффект заражения» возможен.  Один инцидент может спровоцировать другие.

- То есть усиление охранных мер во всех школах сразу после трагедии оправдано?

- На этот вопрос должны, конечно, отвечать другие специалисты. Я же могу сказать, что эти меры должны быть направлены и в другую сторону. Желательно, чтобы о случившейся трагедии во всех школах с учащимися старших классов поговорили психологи, лучше - те, которые специализируются на кризисной помощи. Но это должно быть не по разнарядке сверху. Хорошо бы, если бы психологи спросили у школьников – «А как вы думаете, почему происходит подобное? Что с этим делать? Как такое предотвратить?». Я думаю, что подростки вполне могут выступить здесь экспертами.

Все острые проблемы общества должны самим обществом обсуждаться, анализироваться. Важно поговорить с разными представителями общества - например, почему растёт агрессивность? С молодыми людьми, родителями, учителями, психологами, социологами, психиатрами, философами. Когда в обществе блокируется свободное обсуждение актуальных проблем, в нём растёт напряжение.

Матвей НИКОЛАЕВ