Не женские уроки Долины
Этот текст я написала несколько лет назад. Менять в нём ничего не хочется. В нём – Долина, которая случилась со мной. Моё первое знакомство с ней состоялось в апреле начала 80-х. С тех пор эмоции не изменились. И каждый год, когда поисковики начинают свои сборы в походы, эти эмоции становятся чуть ярче. Этот год – особенный. Поисковая экспедиция «Долина» отмечает своё тридцатилетие. А поисковому клубу «Сокол», благодаря которому я узнала Долину, исполняется 50 лет. О том, что такое Долина для меня – этот рассказ.
Не женские уроки Долины
На дворе апрель - значит, пора в лес. Там снег в затенённых местах может лежать и до июня, хотя на солнечных проталинах земля - уже вся в зелени. Поэтому в рюкзак – запасные теплые носки, и не одну пару, свитер, брюки. Это кроме спальника, палатки, сапёрной лопатки, фонарика и прочих вещей, необходимых в многодневном походе.
Апрель. Пора укладывать рюкзак. Состояние возбужденной птицы, когда стая готовится к важному перелёту. Оно приходит каждую весну. А волнение - как в первый раз. Как в каждую встречу с Долиной.
Урок первый. Святое безмолвие
«Огонь, разрыв, осколков свист.
Я рад пехотной доле:
Я в землю врыт,
А вот танкист
Горит в открытом поле.
Горит танкист,
Горит, горит,
Как звездочка сияет.
А полк в земле,
А полк лежит,
А полк не наступает.
И я по уши в землю врыт,
Я – жалкая пехота.
Горит танкист,
Танкист горит.
И вдруг как гаркнет кто-то:
«За мной! За Родину! Вперед!
За отчий край, друзья!»
И вот уже пехота прёт,
Пехота во весь рост встаёт,
Пехота падает и мрёт,
И все-таки идёт вперед –
Остановить нельзя!...
Давно тот край
В болотах спит,
Лесами зарастает…
А мой танкист –
Он все горит,
И полк мой наступает…
Еще немного лет пройдет,
Нас черт
Со свечкой
Не найдёт.
Но там в лесах,
Среди болот,
Где мрак зеленый спит,
Безмолвный полк
Вперед идет,
Беззвучный танк горит…»
Пока не приехала в Новгород, трудно было представить, что я увижу когда-нибудь ту самую войну. О ней я знала много и мало. В детстве – что война отгрызла дедушке ногу. Он, так и не привыкнув к хорошему пластиковому протезу, всю жизнь проходил на деревянном, пристёгивая его ремнём к поясу. Свято хранил фронтовое братство, встречался со своими боевыми товарищами. Книги, фильмы. Уроки в школе. Праздники Победы, когда отец надевал парадный костюм с медалями и, взяв свою начищенную трубу, шел на парад вместе с заводским оркестром, которым он, классный слесарь-инструментальщик, руководил многие годы.
…Мы быстро сдружились, молодые специалисты, приехавшие в восьмидесятые по распределению, в один год, в Новгород, на химкомбинат, из разных городов страны – Москвы, Томска, Днепропетровска, Новороссийска, Брянска…
«Соколы» привлекали нас всегда, уже тогда легендой стал Николай Иванович Орлов, первопроходец Долины, «Долины смерти» - героического плацдарма Волховского фронта у Мясного Бора, где долгие месяцы 1942 года наши войска вели тяжелейшие бои.
Все знали имена Александра Орлова, брата Николая Ивановича, первых его последователей и соратников, первых участников заводского военно-патриотического клуба «Сокол» - Алексея Скалы, Валентины и Александра Калининых, Сергея Цветкова, Веры Амелиной, Тамары Знышевой, Ирины Савиновой, других, пришедших в клуб позже, и их идейной наставницы, «нашей мамы», как звали ее ребята, – Веры Ивановны Мишиной, прошедшей дорогами войны и создавшей на «большой химии» уникальный музей воинской славы.
И вот однажды «соколы» позвали нас с собой.
Мы не знаем ещё, что такое Долина. Вокруг – просто лес, просто болотистая местность, которую надо преодолеть, просто речушка, которую надо перейти по скользким бревнам переправы. Приказ один – слушаться старших. Приказ для всех нас, «чайников», кто идёт в Долину впервые, - молодых специалистов и нескольких подростков, ребят из подшефного ПТУ и сыновей «соколов».
Напутствия командиров.Одна из главных заповедей в лесу: твоя жизнь и здоровье - в твоих руках. Будь осторожен. Осколки, колючая проволока, коряги – можно пораниться и безнадёжно испортить так необходимые в болоте сапоги. Не шути с взрывоопасными предметами. Прежде чем развести костёр, тщательно проверь щупом и миноискателем грунт под ним. Знания получаем на практике. Практический материал – под ногами. Это – патроны. Они разные. С пулями обыкновенными, зажигательными, бронебойными, разрывными, трассирующими. Это – снаряды. Артиллерийские. Фугасные, бронебойные, зажигательные. Детонатор – самая опасная часть любого взрывного устройства. Немецкие прыгающие минометные мины – «лягушки». Ручные гранаты: наши - «лимонки», «эргэдэшки», немецкие – похожие на толкушки, или округлые, как яйцо. Инженерные мины – противопехотные, противотанковые, фугасные. Будь осторожен – ты не умеешь обращаться с этими предметами, обнаружил находку – позови старших.
Тишина такая, что эхо голосов слышно на многие сотни метров, в прозрачнейшем воздухе – весёлая перекличка птиц, зелень листьев и пробивающейся травы, нескончаемые жемчужные россыпи подснежников и… таящая глухую угрозу, начинённая железом земля под ними. Вслушивайся в тишину!
О месте, где будет работать отряд, заранее позаботился Виктор Глотов. Командир. Здешние места для него – раскрытая книга.
Здесь была линия обороны. Окоп. Его нужно тщательно обследовать. Предупреждающий сигнал металлоискателя, щуп натыкается на препятствия – приглушенный землёй металлический звук, рядом отзвуки более мягкие, как от соприкосновения с деревянными или костяными предметами. Здесь лежит солдат. Над ним слой грунта, который растёт год от года. Нужно снять сантиметров двадцать-тридцать земли.
Если работаешь на взгорке, место раскопа не сразу заплывает чёрной земляной жижей. Чуть пониже – по-другому. Уровень грунтовых вод нулевой, вровень с поверхностью. Пластами разрезаешь дёрн. Снимаешь осторожно куски земли. Куртки давно сброшены – солнце пригревает, ветра в лесу нет. Руки – по локти в чёрной холодной воде. Перебираешь торфяную грязь, кусочек за кусочком, вычерпываешь воду. Каска. Череп. Кости скелета. Кое-где сохранившаяся ткань гимнастерки. Здесь был карман. «Видишь, где пуговица? Смотри внимательнее, тут может быть солдатский медальон». Винтовка с откалывающейся ржавчиной. Ботинки. В них - кости ступни…
Это был высокий, сильный, наверно, красивый парень. Молодой, потому что все зубы сохранены. Красивый – в каске, вокруг черепа светлые волосы. Они, как и мощные кости скелета, разлагаются в земле очень долго. Он погиб от осколка снаряда – ржавый огрызок находился рядом с позвонками шеи…
Рядом с пуговицей от кармана гимнастерки – не медальон, квадратное зеркальце. Кто посмотрел из него на нас из того рокового далека?..
Лес вокруг притих. Как будто бы сдержанно просил прощения за то, что, оберегая солдата долгие зимние, весенние, а потом и летние месяцы страшного сорок второго, не смог спасти его от неминуемого.
Мы подняли из земли два десятка солдат. Мы нашли их в тот день и час, когда они приняли бой и смерть. Этот день и час открылись нам спустя долгие десятилетия. Мы увидели, как солдаты падали, сраженные пулями и осколками. Мы видели, как они, раненые, ползли вперед, цепляясь руками за землю. И она, позволив им обрести покой, через годы раздвинула их тела, фаланги пальцев рук, подарив жизнь рвущимся сквозь них берёзкам.
Шестнадцать из найденных нами бойцов остались безымянными. Четыре медальона хранили записки. Четверо солдат вернулись из небытия.
Очень хотелось уйти подальше в лес. И горько плакать, уткнувшись лицом в жёсткую сухую прошлогоднюю траву. Господи, как это – расстаться с жизнью в двадцать лет? Не дождавшись такого близкого осеннего листопада, чтобы написать любимой:
«Давай уйдём скорей с тобой
Вдвоём в шуршащий листопад
Такой запутанной тропой,
Чтоб не найти пути назад.
Я приведу тебя туда,
Где врассыпную брызнет лес,
Где беспокойная вода
Глотает глубину небес…
Тугую радугу чудес
Я там вплету тебе в косу.
Давай уйдем с тобою в лес,
Давай заблудимся в лесу!»
Урок второй. «Сухая статистика»
Наши поисковые дороги – по местам боев Волховского фронта - 2-й ударной армии, 52-й и 59-й армий.
«Гриф секретности снят. Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. Статистические исследования», Москва, «Воениздат», 1993 год:
«Людские потери в боях.
1. Любанская наступательная операция (7 января – 20 апреля 1942 года), Волховский фронт, 54-я армия Ленинградского фронта. Численность войск к началу операции – 325700. Потери: безвозвратные – 95064, санитарные – 213303, всего – 308387, среднесуточные – 2705.
2. Операция по выводу из окружения 2-й ударной армии Волховского фронта (13 мая – 10 июля 1942 года), 2-я ударная, 52-я и 59-я армии Волховского фронта. Численность войск к началу операции – 231900. Потери: безвозвратные – 54774, санитарные – 39977, всего – 94751, среднесуточные – 1606.
Людские потери в двух операциях: безвозвратные – 149838, санитарные – 253280, всего – 403118».
Я не военный и не историк. Даже при очень большом желании не всё пойму в исследованиях специалистов, в сплетениях стратегии и тактики военных действий. Я смотрю на мир женскими глазами. Пусть говорят свидетели тех событий. Трагических событий.
И.М.Антюфеев, командир 327-й стрелковой дивизии:
«Противник не раз врывался в нашу оборону, но контратаками мы восстанавливали положение.
В конце концов и на этом рубеже наступил критический момент... Чтобы не оказаться окончательно окружёнными, мы вынуждены были отходить... В стрелковых полках к этому времени насчитывалось не более 200-300 человек в каждом. Они уже не способны были ни к какому маневру. На месте они еще дрались, буквально вцепившись зубами в землю, но движение для них было невыносимо трудным.
На этом этапе боя наш отход совершался, можно сказать, без заранее подготовленных рубежей. Просто мы цеплялись за каждый ручей, лесную поляну, задерживали противника из последней возможности».
Польман, немецкий полковник, в книге, изданной в 1962 году:
«...В длившихся целыми днями боях с противником и в преодолении глубокого снега 19 марта возле пресловутой просеки «Эрика» оба ударных клина соединились. Кольцо вокруг Волховского котла впервые замкнулось. Правда, к концу марта противнику еще раз удалось открыть здесь путь для снабжения, но проход был ограничен всего тремя километрами по обе стороны просеки «Эрика». Даже постройка двух полевых узкоколейных железных дорог в горловине прорыва не могли уже обеспечить снабжение 180 тысяч человек, находящихся в котле».
А.Брынских, бывший боец 174-го отдельного дорожно-строительного батальона:
«19 марта немцы перекрыли коридор, связывающий 2-ю ударную армию с фронтовым тылом. Почти полностью прекратилась поставка продовольствия и боеприпасов. После тяжелых боёв коридор опять был пробит, но снабжение армии затруднялось весенней распутицей. Дороги пришли в негодность и лошади вязли в болотной трясине. Бойцам пришлось на себе доставлять снаряды и продукты.
Перед дорожниками была поставлена задача – срочно проложить дороги и для этого в прорыв были введены две роты нашего батальона.
С наступлением сумерек бойцы батальона выходили на работу. Вручную валили лес, на себе выносили к дороге. Проложив бревна через топи, укладывали на них деревянные настилы. Ни тракторов, ни другой техники у нас не было. Лишь пила, топор, да собственные руки…
…Так продолжалось до 30 мая, когда враг окончательно перекрыл горловину, заключив наши войска в «мешок». Всякое снабжение прекратилось. Продовольствие больше не поступало, пришлось перейти на подножный корм. Искали павших лошадей, ели траву, листья, мох. Казалось, лес стонал: на каждой кочке лежали раненые, над которыми роились мухи, гнус, комары.
22 июня нам объявили приказ: «Двигаться к коридору!» Отовсюду, из траншей, из-за деревьев со срезанными снарядами верхушками, потянулись вереницы измождённых, шатающихся от голода и усталости людей. Они двигались к остаткам нашего бревенчатого настила, проложенной вдоль насыпи разбитой узкоколейки. С наступлением темноты раздалась команда идти на прорыв. Людская лавина хлынула в коридор, созданный нашими прорвавшимися частями. Со всех сторон раздавалась стрельба: проход был не более ста метров и простреливался из всех видов оружия. Люди падали, раненые продолжали ползти, убитые скатывались с насыпи и болотная вода приобретала от крови красноватый оттенок… Многие остались навсегда в этой горловине «мешка», прозванной солдатами «Долиной смерти».
Н.Кузенина, старший лейтенант медицинской службы запаса, бывший фельдшер 16-й отдельной роты медицинского усиления:
«Совсем тяжело стало, когда замкнулось кольцо окружения. Примерно с 4 июня перестали вывозить раненых. Кругом болото, вода. Где только островок суши – лежат раненые. И каждый день прибывали новые: ведь тяжелые бои продолжались. Кто мог хоть как-то передвигаться – брали в руки палки и уходили.
Походная кухня больше не появлялась. Самолеты иногда сбрасывали сухари в мешках, при падении они превращались в муку.
22 июня наш начпрод сказал: «Забирайте последние крошки от сухарей. Это всё, что у меня есть». Оказалось, осталось три с половиной котелка, которые мы разделили на 75 человек (по полторы ложки на каждого) и дали запить болотной водой.
Нас, медиков, оставалось четверо: хирург, два санитара и я – фельдшер. Мы тоже совсем обессилели.
Было у нас несколько банок консервированной крови, непригодной для внутреннего вливания. Хирург мне сказал: «Спроси у раненых, будут ли они ее пить?». Я каждому дала по столовой ложке. Вокруг рта получались красные ободочки. И те ободочки у меня перед глазами до сих пор».
Н.И.Орлов, первый командир поискового отряда «Сокол»:
«После войны мне удалось вернуться домой из эвакуации очень быстро…
Я приехал в Мясной Бор, куда отца назначили дорожным мастером… Сама станция Мясной Бор представляла собой две стрелочные будки, немецкий барак, вывезенный из лесу, в котором жили семьи железнодорожников – вот и всё! А когда ветер дул со стороны леса, с запада, до нас долетал сладковатый и страшный запах разложения.
В леса эти никто не ходил тогда, кроме военных, боялись мин. Правда, была еще одна тропиночка, по которой можно было пройти, - женщины ходили по ней в лес за ягодами. Однажды мать сказала мне: «Пойдем в лес, поможешь мне собирать ягоды». И вот я в первый раз пошел с матерью на болото…
Когда мы пришли на болото, я впервые увидел людей, погибших и не захороненных в сорок втором году. На болоте они сохранились так, как будто только вчера были убиты. В первом походе поразила такая деталь: мы шли с матерью по болоту, и вдруг я увидел лису. Она что-то ела. Когда я подошёл и отогнал лису, то увидел, что это «что-то» оказалось останками человека. Во мху я увидел останки старшего лейтенанта. На хорошо сохранившейся гимнастёрке были целы петлицы, на которых алели три кубика. Над клапаном кармана торчала авторучка, и над ней был виден стрелковый значок. Я осторожно, палочкой, потрогал карман. Нитки, конечно, сгнили, и я увидел в кармане часы и еще какую-то чёрную пластмассовую отвинчивающуюся крышку. Когда я открутил ее, то увидел, что внутри лежит свернутая в тугой рулончик бумажка. Так я впервые познакомился с «формой №4», или так называемым медальоном».
…Они вынесли все мучения. Муки голода, холода, смертельной боли. Муки предательства. Муки забвения. Вынесли и остались непобеждёнными.
Низкий поклон тем, кто вышел из этого адского огня и продолжил свой путь по другим фронтовым дорогам.
Низкий поклон вам, кто десятилетия продолжает вести свой последний бой здесь, на этом плацдарме среди топких болот. Вы крепко обнимаете свои винтовки, встречая и провожая бесчисленные зимы и вёсны, отдавая пяди земли лишь растущим сквозь вас деревьям.
Простите нас, родные. Мы потревожим вас в последний раз.
Урок третий. «Не стони!»
Сквозь сон чувствую, как меня потихоньку дёргают за ногу. Еще рань ранняя. Очень хочется спать. Пытаюсь отмахнуться – бесполезно. Открываю глаза – в палатке полумрак, соседи похрапывают, но в приоткрытую створку врывается солнечный свет, и в лесу щебет птиц.
- Доброе утро!
- Который час?
- Шесть часов. – Валентин Ефимов деловит и предупредителен. – Вставай, пора готовить завтрак.
- Валентин, ну, тебе, может быть, нравится подниматься ни свет, ни заря, но почему снова я?
- Потому что не стонешь.
Комплимент обязывает.
Завтрак для десяти-пятнадцати человек – дело нехитрое, если готовишь не в первый раз. В одно ведро с кипящей водой – кашу из брикетов, или крупу с тушёнкой, или картошку почистить, и тоже с тушёнкой, в другое чайную заварку и обязательно - только что проклюнувшиеся листья смородины и веточки малины. Вкуснотища! Порезать хлеб, сделать бутерброды – если есть из чего, если накануне припрятал немножко, для сюрприза, сливочного масла.
- Подъём! Завтрак на столе!
А после того, как ребята группами уходят на свои места поиска, - быстро прибрать посуду, натерев до чистоты речным песком, и бегом, с проводником, следом – туда, где идёт настоящая работа, ради которой ты и оказался здесь.
Не стонать, когда тяжеловато, – вовсе не геройство. Это норма. Даже больше - обыденность. Когда понимаешь это, становишься чуточку другим. И окружающие тебя становятся чуточку другими. По отношению к тебе. Они включают тебя в свой негласный круг, где один за всех и все за одного. Ты свой среди своих. Тебя поддержат, если нужно. И позовут с собой. Туда, где интересно. И трудно.
... – Ты свободна в выходные?
- Не знаю пока, а что?
- Так, завтра в пять утра мы за тобой заедем.
- А что брать с собой? Форма одежды?
- Ничего не надо, все есть. Куртку надень. Какой у тебя размер ноги?
- Тридцать седьмой.
Мартовским утром в субботу выхожу из подъезда и вижу… аварийную машину. Забираюсь в фургон. Там - Виктор Глотов и четверо его друзей. А еще - рюкзаки, котомки, фуфайки, бушлаты, валенки, лыжи и какое-то странное, на полфургона, сооружение – полутрактор-полумотоцикл с огромной лыжиной вместо переднего колеса.
- Что за чудище такое?
- Болотоход испытывать будем.
Едем в Холмский район. От деревни Наволок до Рдейского озера двенадцать километров. Летом сюда надо добираться по зыбким мхам. Сейчас, ранней весной, путь ещё скован морозом. Мы – на лыжах, поклажа едет на санях в упряжке болотохода. Мы идём к Рдейскому монастырю. В годы войны тут базировались партизаны.
Полуразрушенный храм всё еще величественен. Позже ежегодно ранней весной к нему начнут летать парапланеристы, чтобы привлечь внимание к святыне и попытаться помочь её возрождению. А сейчас он горд и одинок. Мощные стены, мощный, из белого мрамора, иконостас, мрачные подвальные помещения...
На обратном пути ночуем в заброшенной деревне, некогда большой и богатой, где осталось лишь два жилых двора. Ночные окна домов на деревенской улице отражают только свет невыносимо яркой луны, и чудится, что где-то в лесу воют волки. В домике, давно забывшем хозяев, мы растапливаем печь и читаем новости из последних газет, которые почтальон доставил сюда несколько лет назад.
Урок четвёртый. «Погружайся!»
Мы едем в Демянский район. Искать самолёт, упавший в годы войны в озеро. Будем погружаться. У моих опекунов – Александра Орлова и Сергея Котилевского - дополнительная нагрузка: я ни разу не ныряла с аквалангом. Зачем им такой «груз» - не знаю. Но благодарна за то, что взяли с собой. Накануне, правда, были тренировки. На меня надевали акваланг (и уже только под его тяжестью подгибались ноги) маску, ласты, навешивали пояс из свинцовых блюдец и опускали в заброшенные цеховые емкости, величиной с небольшой бассейн, с зазеленевшими стенками – антураж подводного мира соблюдён, так сказали мои мучители. Там «потопление» прошло успешно.
А на озере…
Гидрокостюм, акваланг, маска, ласты - на мне, свинцовый пояс – тоже.
- Ныряй!
Ныряю. Голова в воде, а ноги никак. Машу ластами над поверхностью.
- Давай еще раз!
Вталкиваю себя в воду несчётное количество раз.
- Не получается.
- Слишком легкая ты, что ли?
Еще один свинцовый пояс.
- Ныряй!
В воду захожу, еле таща на себе всю эту амуницию. Вода меня не принимает. И я понимаю, что это я сама боюсь воды, ее обволакивающего лицо и тело холода, сковывающего дыхание.
- Так, все. Где у нас трос? – терпение моих спутников лопается.
Привязывают конец троса к поясу.
- Иди. И погружайся. Тут метров двадцать, а может, и больше. Вытащим, если заблудишься.
И я пошла в озеро. Не помню, с какой попытки, но занырнула. Голубая стихия была покорена. И оказалась вода вовсе не голубой, а действительно, зеленоватой. Я была лёгкой, как перышко. И мир стал новым и огромным, как под увеличительным стеклом: белесоватые песчинки пшённого дна с барханным рисунком, расплетённые косы водорослей, упархивающие стайки рыбок.
На берег меня, сопротивляющуюся, вытащили силком:
- Ладно, ладно, хватит. Воздух в акваланге заканчивается.
Тогда я впервые, наверное, почувствовала, что такое «погружаться».
Я знаю, что это такое.
Это – перетерпеть. Это – пересилить себя.
Всегда.
Когда трудно.
Когда больно.
Когда непонятно.
Когда предают.
И в награду вновь открывается мир – где ты лёгок и свободен. Твоя тяжесть - при тебе, но уже не давит. Она научила тебя быть сильным.
А самолет мы тогда не нашли. Его обнаружили позже. Но разведка, не давшая результата, - тоже результат.
Урок пятый. «Выплывай!»
Через топкое болото не пройти. И принято решение к очередному месту поиска сплавляться по реке. На первый-второй рассчитайсь! Я – номер второй. Байдарку воочию вижу впервые. Ну, лодка и лодка, только немного другая. По пояс застегиваемся непромокаемым покрытием, и мы трое – мой напарник Александр, я и байдарка – теперь одно целое.
Бурная речка, солнечные брызги, водовороты, пороги, но русло широкое, направление держим, и нас потоком несет, несет вперед.
Речка разделяется островком на два рукава. По какому поплывём? Сами себе ответить не успеваем, течение уносит нас в левую протоку. Русло сужается, вода бурлит, и вдруг мы видим впереди упавшую в воду с левого берега огромную иву, на две трети перекрывшую поток стволом и копной ветвей.
- Давай вправо! Греби, греби! Сильней!
А дальше – как в замедленной съёмке. Весла выбиты из рук. Лодку левым бортом силой прибивает к поваленному дереву. Хватаемся за ствол, пытаясь удержать байдарку на плаву и продвинуться вправо, обойти крону, а нас потоком тащит и тащит под иву. Не справляемся, водяная силища опрокидывает нас.
- Держись! Набирай воздух!
Апрельская вода была как электрический ток: как тогда, в стройотряде - я хотела достать раствор из бетономешалки - её заклинило, но она была подключена к электричеству - и меня притянуло к ней всем телом, оно взорвалось миллионами холодных искр, и я потеряла сознание.
Не помню, как под водой отцеплялась от байдарки. Освободилась и рванулась вверх. Продиралась, продиралась сквозь ветви, не дающие всплыть. Воздуха не было. На поверхность вырвалась, уже захлёбываясь.
И поплыла. Кашляла, плыла и понимала, что не доплыву до берега – не дадут сумасшедший поток и свинцово отяжелевшие фуфайка и сапоги.
А навстречу по воде уже бежали ребята: «Выплывай! Выплывай!». Подхватили и потащили к берегу.
- Ну, как ты?
- Нормально, - и желудок вывернулся чайной, торфяной водой.
- А где Саша?
- Здесь, не волнуйся.
Мимо проплыли рюкзаки, отпущенные ивой на свободу, потом байдарка кверху дном.
- Все, привал. Быстро костёр, да и рюкзаки с байдаркой поймать надо.
- Вот тебе моя рубаха, одевай скорее, пока теплая.
У костра было тепло, хорошо и немного смущённо. Жальче всего - хлеба, недельный запас которого, заготовленный на весь отряд, не пощадила река. Испугаться я не успела. Испугались за меня. Увидев нашу перевернувшуюся байдарку, мои спутники тут же причалили к берегу и бросились на выручку. Иначе быть не могло.
Валентин Ефимов, Виктор Глотов, Борис Гринцевич… Разные. Не идеальные. Мои старшие товарищи, мои наставники, мои поводыри, мои учителя в Долине. Никогда ни слова в упрек. «Трудно? Вот тебе моя рука».
Преданность рождает преданность. Искренность рождает искренность. И есть двери, открытые для тебя. Не ломись в закрытые. Случай покажет, которые из них какие.
…Мне только один раз потом приснилась ива, топившая меня в реке. Но я уплывала вниз по течению и, оглядываясь назад, видела за ней, на угоре, горящие руины разрушенного города. «Не возвращайся в оставленные города». Мы умеем слышать голоса свыше?
«Смотри, как, напрягая слух,
Над дикой балкой месяц вызрел.
Не говори: «Случайный друг»,
«Случайный день»,
«Случайный выстрел»…
Дыши огнём, живи огнём,
Пусть правды убоится тайна.
Случайно мы с тобой умрем,
Все остальное – не случайно...»
Урок шестой. «Ты иди, мой сынок, путь наш очень далёк…»
Мой двенадцатилетний сын горд – он идёт в поход с моими друзьями. Рюкзак собран.
- Тяжелый!
- А ты как думал?
- Дай мне свою ложку в поход.
Половинка ложки и половинка вилки, из нержавейки, скрепленные заклёпкой, складывающиеся, вилка – как ручка для ложки, и наоборот. Находка из Мясного Бора.
- Зачем ты отправляешь сына туда? Он же еще ребёнок. Ты сошла с ума. Ведь там просто страшно, во всех смыслах, - урезонивали меня подруги.
Там не страшно. Там – Долина. Что это такое, можно почувствовать, только оказавшись с ней наедине. Каждый, у кого есть такая возможность, должен побывать там хотя бы один раз.
Жду возвращения сына из похода. Телефонный звонок: «Ну, мы уже в городе, сейчас приедем. Только… Увидишь Георгия – пожалуйста, не волнуйся, всё в порядке».
Теперь уже жду нервно. Звонок в дверь. Открываю. Из-за спины спутника выступает мой сын. Левый глаз заплыл, красно-фиолетовый, лицо – как раздувшийся футбольный мяч.
- Что с глазом?!
- Да все в порядке, это пчела, - настрой у сына боевой, и я успокаиваюсь.
- А еще меня укусил клещ.
- Прививку?
- Не делали. Надо сделать, - старшие товарищи категоричны.
- Ладно, проходите, раздевайтесь, умывайтесь, буду кормить, наверно, голодные, как черти.
…После травмпункта и больнёхонького укола сын распаковывает рюкзак и раскладывает лесные находки. Ржавая каска. Ржавый штык. Пробитая осколком зелёная эмалированная кружка. Стреляные гильзы…
- Каждое утро умывался в речке. Вода, знаешь, какая холодная!
- Жалко, мы ни одного медальона солдатского не нашли…
- Землю носил из раскопа – такая тяжёлая…
- А ещё я нашел нашу каску, в ней птица свила гнездо и сидела там…
- Мы на обратном пути помогали другому отряду эксгумировать захоронение. Там столько погибло наших…
- А клеща, знаешь, как вытащили? Гад, прямо в живот впился. Миша, он же как доктор у нас в отряде, привязал к нему ниточку и потихоньку тащил, чтобы туловище его не оторвать. Больно было, но я терпел…
- Еще в лес пойдешь?
- А ты как думаешь?
Спустя годы повзрослевший сын как-то сказал:
- Ты знаешь, не хочу, чтобы из меня в этой жизни делали пушечное мясо. Кто бы ни отдавал приказ, командир или начальник.
Может быть, это - главный урок Долины.
Урок седьмой. Память
Моя Долина – это Долина восьмидесятых-девяностых годов минувшего века. Время, когда всё, что касалось 2-й Ударной, только-только стали называть своими именами. Время, когда 2-ю Ударную перестали ассоциировать с предавшим её командармом Власовым.
Вахта памяти давно стала всероссийской и даже международной. Это движение можно оценивать по-разному. Кто-то будет настаивать на том, что поиск нужно продолжать, пока не будет захоронен последний солдат прошедшей войны. Кто-то уверен в том, что спустя семьдесят лет уже не надо беспокоить тех, кто обрёл покой и почти растворился в земле, тем более, что всё меньше и меньше имён, вернувшихся из неизвестности, появляется на памятных обелисках. Наверное, правы и те, и другие.
И если ты всё же пришел в Долину, не оскверняй её памяти. Не оскверняй себя. Долина поможет тебе стать сильнее. Но и она, и её стражи, чьи души все ещё обитают здесь, останутся безучастными к дешёвым амбициям самореализации, легко доставшемуся, ложному авторитету, демонстрируемому юнцам на «большой земле».
Долина… Ты преподала мне не женские уроки.
Ты заставила створки сердца быть открытыми боли и святости.
Ты по-прежнему учишь тех, кто приходит к тебе, быть сильными и уверенными в себе.
Ты дала мне настоящих друзей. Тех, кто внял твоим урокам.
С тобой мы - такие, какими хотели бы быть всегда.
Возможно, я идеалистка. Возможно, я не объективна в своём восприятии людей и действительности. Но Долина учит чётко: есть белое и есть чёрное. Нюансы и оттенки лишь формируют объёмы белого и чёрного. Но, наверное, дело не только в том, насколько действительность может быть черна. Дело в другом – насколько ты сбережёшь в себе острова светлого.
Долина – она у каждого своя.