Записки на носках

Чёрт догадал меня родиться - чудовищем.

Сошлись бы иначе Х-хромосомы с хромосомами-Y - глядишь, был бы Красавицей. Но чёрт, как и я сам, в алгебре не силён, напутал что-то с иксами и игреками. Как сложились хромосомы, так и живу.

   

Что мы чудовища - это даже и не обсуждается.

Во-первых, разбрасываем всюду грязные носки.

Во-вторых, настойчиво курим, где ни попадя. Между тем наука пока затрудняется определить, что пахнет убийственней: носки чудовища или его пепельница. Можно нас выгнать на лестницу - иногда подчиняемся, но, едва хозяйка за порог, норовим подымить, валяясь на диване.  А окурки суём в традесканцию.

 

Диван, промятый точно по фигуре, - тоже в списке грехов.

И телевизор.

По телевизору мы смотрим не что-то умное или трогательное.  Если боевик уже кончился - то начался футбол.

На футболе мы, чудовища, помешаны. Мы можем забыть важную семейную дату, но помним, с каким счётом в каком лохматом году сыграла наша команда. И опять же: болели бы за того, кто нынче чемпион, и пребывали в дивном расположении духа. Так нет же! Большинство чудовищ  болеют за этот... за «Спартак». Отсюда, соответственно, мать-перемать.

 

Да, мы ругаемся. Даже при детях. Хуже: при тёщах!

К тёщам и детям мы вообще относимся неправильно. С их существованием мы всего лишь миримся, как с неизбежной платой за секс.

Про секс можно бы даже и не упоминать: просто сексуальные маньяки, и всё.

 

Иногда, устыдившись неправильного к детям отношения, мы покупаем им что-нибудь этакое... что-нибудь дорогое и совершенно бесполезное. Какую-нибудь игрушку. Желательно тарахтящую, с огоньками. И под рёв ребёнка играем в неё сами.

 

Ещё - мы разбрасываем носки... Ах, про носки уже говорилось.

 

Потом, мы нечеловечески ленивы. Даже когда заканчиваем тупой лопатой поднимать шесть соток, прикупленных красавицей, на лицах у нас написано нутряное отвращение чудовища к любым физическим занятиям. Кроме секса, но про секс уже было.

 

Чудовища всегда норовят куда-то смыться: в гараж, на работу, на рыбалку - лишь бы из дому. Они шастают стаями. Собираясь в стаи, занимаются понятно чем: выпивают.

Запах водки и пива неразличимо ужасен. Особенно на утро.

 

Ещё чудовища норовят смыться в туалет - прямо хоть не корми их.

Кстати, они удивительно много едят. В ином чудовище непонятно как душа удерживается в сите рёбер, а он всё ест и ест! Всё метёт: фуа-гра, сухари из залежавшейся буханки, чипсы, соевые сосиски, лососину, холодные макароны, кетчуп ложками... А посуду складывает в раковину!

У меня был сосед, тоже чудовище, так вот он, проводив жену в отпуск, доходил до того, чтобы одалживать у меня ложку и вилку, потому что чистых у него уже не оставалось. И я отдавал ему свои предпоследние, потому что остальные тоже лежали в раковине.

 

В туалете чудовища хотя бы не пьют. Но лучше бы пили, ей-Богу: на это нужно меньше времени. Они же в туалете начинают ощущать себя завзятыми книгочеями и вытаскивают из-за бачка расхристанный детектив: не достучишься.

Если же чудовище выходит из туалета быстро, значит, оно натворило там дел. Что чудовища льют мимо унитаза - это как дважды два, это альфа и омега отношений между полами.

А в ванной? В ванной чудовища поют, не имея на то ни слуха, ни морального права. И тоже брызгают вокруг. Они вообще всюду брызгают, всюду!

 

Иногда в самозабвении они брызгают с чудовищными последствиями для себя самих: новая запись в паспорте, наряд на стирку пелёнок...

 

Ещё чудовища подозрительно много думают. Но не о том, что у красавицы поизносились сапоги, а шуба неприлично дёшева, а о каких-то глобальных проблемах, до которых, по-хорошему говоря, чудовищам не должно быть дела.

Они думают, но изворотливо избегают принятия важных решений. Даже насчёт загса. А потом – критикуют решения красавиц.

 

Наконец, эти чёртовы  носки... Ах, да...

   

Нет, ну серьёзно: не понимаю, как красавицы соглашаются жить с чудовищами. Не то что на одних квадратных метрах - даже на одной круглой Земле.

 

Сложись иначе мои иксы-игреки - я бы, наверное, ни за что не стал.

 

Но вот что интересно. Есть у меня знакомый, на меня и других чудовищ совершенно не похожий. Он всегда был такой пряменький, как свечечка, и словно только что вымытый детским мылом, и застёгнутый на все пуговки, и непьющий-некурящий, и нужный в быту, как кухонный комбайн. Даже на дембельской фотографии он, против обычая, был  перетянут посерёдке ремнём, как балерина. И многие, многие красавицы к этой свечечке, ровно им светившей, слетались, чтобы составить своё счастье, но почему-то быстро скучнели и отлетали прочь, и вскоре - глядь, уже идёт под ручку с этаким пивным бочонком, за которым только успевай собирать по квартире носки.

Иногда я думаю, что красавицы соглашаются  жить рядом с чудовищами затем лишь, чтобы чувствовать своё превосходство.

   

Каяться надо уметь. Чтобы сквозь покаяние не сквозила гордыня. 

Я, должно быть, законченное чудовище, потому что каюсь, а сам думаю про историю, случившуюся  в городе Балахна. Там обычные мужики – бывший мент, водила-дальнобойщик, десятка полтора человек – взяли да и своими силами у въезда в город, на обочине, поставили памятник жёнам.

Видно, мужики тоже из наших, из чудовищ. И  идею, признаются, за стаканом родили: мол, мотаемся где-то, дома не бываем, кто работает, кто пьёт, кто гуляет... а они ждут и всё прощают. Сами нашли и прикатили валун, сами придумали и высекли на нём слова («за то, что нам, мужикам, не дают заплутаться в этой жизни, как в лесу») и картину «Возвращение блудного сына». Сами отстояли свой самопальный монумент перед властями. Батюшку уговорили освятить. И теперь в Балахне к этому камню молодожёны ездят, возле него – всегда цветы. И мелкие деньги: «Чтобы бедный человек, бомж или просто пенсионер, мог прийти и взять - хотя б на хлеб...».

 

А вот чтобы красавицы нам, чудовищам, памятник соорудили -  за то, что оттеняем собою их ангельские лики, - нет, не слыхал.

Сергей БРУТМАН