Порошинка малая. Порхов
Воинственное имя городка, конечно, только на первый взгляд, пробивающийся сквозь туманные дали плохого исторического образования, напоминает о пороховых зарядах. Во времена князя Александра, будущего Невского, не знала Русь огнестрельного оружия. Слово «порх» - пыль, прах - на взрывчатое вещество перенесли потом. А крепостцу назвали скорее уж по местным известнякам, нещадно пылящим, - по известнякам, из которых позже наново сложили стены местного детинца. Такими они и до нас дошли.
Порхов хранил сыновью верность Господину Великому до 1478 года - пока было кому. У московитов «сделал карьеру»: считался одной из 12 главных крепостей Русского государства, но в 1610-м, в Смуту, неожиданно признал власть Делагарди. Может, потому, что засел-то швед - в Новгороде...
На новгородца Порховская крепостца производит особое впечатление. Она так мала, что хочется взять её в ладони и подышать на неё, как на воробушка.
Наш, новгородский детинец, с микешинским колоколом и необъятной Софией, выглядит державно, невзирая на маргаритки в траве. Псковский кром - какая-то пустошь, которую стены даже от ветра не защищают. Итальянистый Кремль над Москвой-рекой сам по себе - целый город для властолюбцев. Нижегородский похож на миску с архитектурным салатом внутри. И два последних просто поглотили бы Порхов, в котором нынче живёт всего 10 тысяч человек.
Порхову, в котором, по идее, все всех знают, его старая крепость соразмерна во всех смыслах. Если стены, о которые бьётся покрытый солнечной пеной прибой сурепковых зарослей, и могут показаться издалека крутыми, то стоит зайти в ворота, как забываешь о войнах. И даже об Александре Невском, чей стандартно суровый лик порховцы отразили в таком же стандартном уличном бюсте. В городце, который заложил будущий святой, всё мирно, мило и по-семейному.
Непугливая птичья мелочь отряхивает лепестки с цветущих яблонь. Из гущи «аптекарского огорода» выглядывают таблички с названиями растений. Плющ держится за деревянные стены музейного домишка и,, сам их и удерживает. Действующая церковь в уголке городца не подавляет вошедшего своим величием, а тихо светит ему, как домашняя божница. Тем более что рядом (а в избе - всё рядом), расположилась детская игровая площадка - считай, как люлька для младенца.
Впрочем, монументец в этом кремле тоже имеется, и не средневековому персонажу. Однако его гранитный пиджачок не вызывает такого отторжения, какое мог вызывать у новгородцев бюст геройского сержанта Павлова, если бы его всё-таки смогли примостить в нашем кремле.
Гранитный мужчина тоже выглядел бы анахронизмом в этих древних стенах, если бы был только героем, руководителем местного подполья в годы Великой Отечественной, которое оказалось, увы, не таким несокрушимым, как эти дробные, пёстрые стены из плитняка. Но Борис Калачёв тут - безусловно, дома, потому что в этой избушке, сохранившейся и ставшей музеем, он жил. И потому что в мирной жизни был агрономом, сажал в округе яблони. А после провала подполья, накануне казни, этот травознай покончил с собою: говорят, будто современник стоиков - при помощи аконита. И тут ты невольно пытаешься разглядеть в зарослях фиолетовые клобуки соцветий на травке, именуемой также волчьим корнем... и понимаешь, что аптекарский огород - не только учебник, но и эпитафия.
Словом, эта сложная - гранитная, деревянная, цветочная - эпитафия земляку не делает крепость мемориалом. Крепость остаётся таким местом, в котором можно провести семейный выходной в тишине, вдали от самых назойливых зол современности: коммерции и двигателей внутреннего сгорания. И если начать с качельки на детской площадки, продолжить играми в богатырей на боевом ходу стены, а закончить созерцанием всего, что цветёт и вызревает, - наверное, можно счастливо совершить круг человеческой жизни, оставаясь в границах родного посада, возникшего вокруг александрова городца.
Между прочим, на боевой ход пускают бесплатно. Несмотря на то, что у маленького города нет денег, чтобы удерживать свой городец под натиском времени, и в некоторых местах на стену тут не полезешь, даже если тебе приплатят: расшатанная кладка склонна осыпаться. Проблема, однако...
А может, и не проблема. Может, проблема возникла бы, отсыпь некто щедрый Порхову миллиардишко - и стала бы уютная крепость чем-то вроде Старого Изборска, который за большие деньги превратили к юбилею русской государственности в монумент.
У бедных и верных своя повадка: молча и стоически удерживаться на краю каменных осыпей.
Сергей БРУТМАН
Фото автора