В поисках Истины

В Государственном музее художественной культуры Новгородской земли в Десятинном монастыре открылась персональная выставка произведений народного художника России Бориса Львовича Непомнящего, посвящённая его 75-летию.

Народный художник России, член-корреспондент Российской академии художеств Борис Непомнящий создал много замечательных произведений в редкой для нашего времени трудоёмкой и сложной технике офорта, поддающейся только настоящим опытным мастерам. Его графические листы поражают сложностью и безупречностью композиций, высочайшим мастерством исполнения и глубоким философским содержанием. Его большой цикл «Русские писатели и поэты» помог нам по-новому осмыслить творчество А. Пушкина, А. Блока,  А. Герцена…  Лирические пейзажи и скромная городская архитектура провинциальных городков, интерьеры, введённые в композицию, создавали образ времени и ощущение классической завершённости портретов, глубоко раскрывающих психологическое состояние поэтов и писателей.

Б. Непомнящий

Не менее поразительны были и большие листы – офорты на библейские темы, раскрывающие не только суть этой вечной книги, но и историю взаимоотношений людей и наций, стран и континентов.  Тончайшие линии, прорисованные  иглой по металлу, сплетаются в сложный, почти воздушный, паутинный рисунок, из которого словно проявляется многогранный мир.   Иногда даже трудно было представить, что наш современник может так мастерски  использовать  сложную технику, любимую гениями эпохи Возрождения. Его три грации (офорт «Карусель любви») по изяществу, нежности, возвышенности ассоциировались с пленительными грациями Боттичелли.

Б. Непомнящий

Мастерство Бориса Непомнящего восходит к лучшим образцам мирового искусства. Недаром многие его офорты хранятся в государственной Третьяковской галерее в Москве, в государственном Русском музее в Санкт-Петербурге, в литературно-мемориальных музеях Ф.М. Достоевского в Санкт-Петербурге и Старой Руссе, в музее Российской академии художеств, в Мемориальном музее космонавтики в Москве, в Козьмодемьянском художественно-историческом в музее в Москве, в государственных музеях Великого Новгорода и всех городов Северо-Запада России, в республиканских музеях Карелии, Коми,  Чувашии, в музее Удмуртского государственного университета (г. Ижевск), в Библиотеке конгресса США в Вашингтоне, в Галерее «LANASSA» (Лекко, Италия), Галерее «Тайсио» (Рованиеми, Финляндия), в музее г. Тромсо (Норвегия), в художественном музее г. Оребро (Швеция), в частной коллекции первого президента России Б.Н.  Ельцина,  в частных  коллекциях в стране и за рубежом - в Австрии, Великобритании, Германии, Италии, Люксембурге, США, Швеции, Норвегии, Финляндии, Чехии…  Он награждён Почётным знаком «За заслуги перед Великим Новгородом», Серебряной медалью Союза художников России, Золотой медалью Российской академии художеств «Достойному»,  Золотой медалью СХ РФ имени Александра Иванова «За выдающийся вклад в изобразительное искусство России»… 

Причудливое соединение  абстракций и реалий,  фантастики и снов, фольклорных традиций и картин будущего... Добро и зло, человеческие страхи и страсти, красота и уродство, мечты и желания сплелись в его сложных композициях. «Путешествия Гулливера» - это не столько приключения, сколько сатира с резким обличением человеческой глупости, слабости, алчности, злобы… Вот что ему было близко и интересно в романе.  Его иллюстрации остроумны, живы, наблюдательны, изысканны, чувственны.   Для него характерен прежде всего интеллектуальный подход к изображаемому: важно сначала понять, а потом изобразить. А   желание  уйти в глубину человеческой психологии, причин и следствий всего происходящего делают его произведения сложными и загадочными. Они полны аллегорий и фантастических образов. Нет, были, конечно, у него и чисто реалистические, полные лиризма, сочувствия деревенским жителям, близким к земле, которая кормит, и при это часто полуголодным, как не раз было в нашем Отечестве, где то война, то разруха, то неурожай… (иллюстрации к роману Виктора Астафьева «Последний поклон»). Но всё-таки более характерно для него стремление к фантазийным композициям, дающим возможность совмещать несовместимое, уходить в историю, в прошлое и мечтать одновременно, и создавать столь характерные человеческие характеры и образы, какие и в театре-то не сыграешь… Так, даже иллюстрации к небольшому поэтическому сборнику Михаила Грувмана «Живи и свети» потрясают своей живостью, напряжённой энергетикой каждого образа.

Борис Непомнящий обращался и к западно-европейской литературе, иллюстрируя сказки английских, немецких, французских писателей, увидевшие свет в 1987 году.  «…Где владычат чувства, искать и создавать - вот в этом всё искусство», - так говорилось в одной из сказок немецких писателей («Хинцельмейер»), над иллюстрациями которых он работал самозабвенно и с любовью.  Художника захватывала мировая история и культура, достижения и неразгаданные загадки которых отразились в глубоких и таинственных его сериях «В поисках истины», «Высоты и ошибки» (1988-1989 г.).

Б. Непомнящий

Его листы на библейские сюжеты («Врата добродетели», «Грехи наши», 1992 г., «Плач Иакова» и «Вавилонская башня», «Авель и Каин», все - 1991 г.),  тончайше выполненные,  вмещали в себя не только философские размышления о религиях и смысле человеческой жизни, но и массу узнаваемых и неузнаваемых выдающихся людей разных эпох,  и как символы грандиозных цивилизаций, могущественных держав - архитектурные шедевры: Пизанская «падающая» башня в Италии  и не более, чем она, «устойчивые» Собор парижской богоматери, церковь в Коломенском... В этом наклоняющемся и падающем мире нет ничего устойчивого и стабильного, и лишь бесконечно философствуют «лучшие умы». На пустынной земле пирамидой - вернее, её руинами - громоздились останки исчезнувших великих городов и цивилизаций: шумеры, Вавилон, майя, Помпеи, Рим, Египет… Призраки их восставали из праха, даря новые легенды («В поисках истины», 1988 г.).

Б. Непомнящий

Фантазии русских и зарубежных писателей поражали его своим нескончаемым разнообразием. Николай Гоголь, Николай Рубцов, Пабло Неруда, новгородский писатель-историк Виктор Смирнов...  Большое место в творчестве Бориса Непомнящего заняли иллюстрации к произведениям Н.В. Гоголя. Работая над «Палатой № 6», а также над «Петербургскими повестями», в которые вошли пять самых известных повестей писателя («Невский проспект», «Нос», «Шинель», «Записки сумасшедшего», «Портрет»), Борис Непомнящий, чтобы передать всю фантасмагоричность и ироничность этих произведений, использовал приёмы сюрреализма - и создал удивительно эмоциональные характерные образы героев. Сюрреалистическими были и созданные в 2003-2004  гг. сложные философские многофигурные композиции-фантазии Непомнящего «Корабль дураков» и «Суд дураков», полные загадок, аллегорий и гротеска.

Он любит изображать фоном своих офортов паутину. Этот приём он использовал и в «Корабле дураков» тоже.  Это - паутина Времени, в которой существуют герои. Причём их корабль давно потерпел кораблекрушение. Так давно, что оставшиеся брёвна стали уже трухлявыми… А что делают герои? Они живут. Причём так активно, словно не было недавних потерь. Они делают вид, что всё в порядке. Даже не замечая, что крестов Б. Непомнящийна местном кладбище уже больше, чем живых людей. «Суд дураков» - своеобразное распятие. Крест, кое-как собранный из обломков кораблекрушения. Именно на этих обломках разворачиваются разнообразные сцены из жизни странного царства-государства: кто-то правит послушным народом, манипулируя им по своему усмотрению, кто-то неправедно судит, кто-то наушничает, кто-то имитирует любовь, кто-то вообще возомнил себя Христом, а кто-то просто от всего абстрагировался и занимается творчеством, благо темы и идеи кишат вокруг… Здесь есть свой трон, свои судьи и палачи. Но  шаткая конструкция этого мира, и это очевидно, долго не продержится. Мир абсурден - и в этих листах абсурдно всё: и мифический корабль, и паутинный мирок, который героям происходящего кажется настоящим огромным миром, целой Вселенной… А это - иллюзия, это - обман.

Психологические поиски художника в разные периоды его творческой жизни непременно возвращали его к произведениям Ф.М. Достоевского. Пожалуй, это самый важный этап в жизни Бориса Непомнящего. 

Об этом и многом другом, о том, что влияло на его сложные поиски в искусстве, мы беседуем с народным художником России  в его творческой мастерской.

- Борис Львович, недавно вы  отметили своё 75-летие. Это был значимый юбилей не только для вас, но и для всех поклонников вашего таланта.  Ваши произведения хранятся во многих музеях и частных коллекциях в Pоссии  и за рубежом. Присутствие в каких именно музеях ваших работ доставляет вам наибольшее удовольствие?

-  Больше всего - в Новгородском государственном музее-заповеднике. Такое вот тщеславное предположение:  когда тебя не будет, то здесь, в Новгороде, останутся твои работы.  Хорошо бы, чтобы они из основного фонда не попали во вспомогательный, я знаю, что такой существует. То есть не хотелось бы, что работы лежали мёртвым грузом и  их никто не видел. Приятно мне присутствие моих работ и в некоторых частных коллекциях. Однажды я не узнал собственные работы, приобретённые у меня. Я увидел их в одном доме переоформленными в тонко и точно подобранные раму и паспарту. Люди потратили большие деньги на оформление  - гораздо больше, чем  заплатили за саму работу. Но получилось настолько здорово! Я даже не предполагал, что работа моя может так смотреться…  Всё это было экспонировано в самом великолепном месте в доме - в огромном холле. Мне  невероятно понравилось. А главное, появилась уверенность, что эти люди ни за что не испортят работы, обязательно бережно сохранят их.  Ведь даже с произведениями великих художников прошлых времён обходились совершенно по-разному. Я как-то был в Германии на выставке произведений Рубенса из частных коллекций. Там были и ксилографии, выполненные ещё при жизни художника, во время существования подлинников этих работ, которые затем были утеряны. Тогда-то я и понял, - рассказывая это, вдруг засмеялся он, - чтобы больше работ осталось после тебя, надо больше работать.

- Ваш кумир ещё с молодости - Альбрехт Дюрер. Удалось ли вам, когда вы были в Германии, увидеть «живьём» его произведения?

- В Нюрнберге, в музее Дюрера, я видел его огромную коллекцию. С волнением я рассматривал подлинники его работ. Даже в Музее графики в Дрездене не было такого большого количества гравюр Дюрера.  В Нюрнберге - очень большой уютный музей с удивительно корректной подачей графики. Там живопись экспонируется в одном пространстве, графика - в  другом.  Чуть приглушённый свет с точечным эффектом, чтобы можно было рассматривать детали, и при этом тебя бы ничего не отвлекало. Поскольку живопись активна по цвету, а графика более камерна, экспозиционная подача графики действительно вызывала восхищение. 

- А как немцы относились к вашей графике, ведь гравюру в Германии знают и любят?

- Графика по сути своей очень демократична, поэтому она и вошла в моду в Европе ещё в XVI-XVII веках. Люди среднего класса уже тогда могли позволить себе украшать гравюрами свои дома. При отсутствии больших пространств  графика - наиболее бескомпромиссный вариант решения интерьера. Исторически сложилось так, что именно немцы, одни из немногих в Европе, и сейчас наиболее хорошо понимают и чувствуют графику.  Там гравюры - серьёзный элемент культуры и искусства, современного дизайна. Наверное, поэтому хорошо отнеслись в Германии и к моим работам. На   выставку приходили целыми семьями.  Было здорово.  Это мы, художники, между собой говорим, что работаем для себя. На самом деле всем нам нужен Зритель.

Б. Непомнящий- Это была первая ваша выставка в Германии?

-  Нет. Первая была в городе Ферт, недалеко от Нюрнберга. Вторая - в Билефельде. Я даже ездил на её открытие. Потом - в Везеле. Открытие персональной выставки - это всегда событие. Тем более в Германии, стране, в которой искусство всегда было на высочайшем уровне. Там с трепетом относятся ко всем музеям, и публика ходит туда с большим интересом…   Любопытный случай произошёл в Германии.  Одна женщина приобрела на выставке мою работу и захотела познакомиться со мной. Нас познакомили. И вдруг эта немка заговорила на русском языке. Оказалось, что она родилась в Прибалтике, там же вышла замуж за прибалтийского немца. Он погиб во время репрессий. И она была так потрясена этим, что перестала говорить по-русски. В 39-м году она уехала в Германию, и с тех пор  не хотела говорить ни с кем из приезжавших русских и, казалось, забыла язык. И вдруг - заговорила. Сама. По-русски.  Меня поразило, что именно мои работы так тронули её, что-то повернули в её душе, что ей захотелось снова говорить на едва не забытом языке. 

- За свою творческую жизнь вы создали уже более 60 работ по произведениям Ф.М. Достоевского.  Ваши иллюстрации не только глубоко реалистичны, они полны сочувствия к его героям и их нелёгким судьбам. А в последние годы вы вернулись к этой теме с каким-то совершено другим багажом знаний, мыслей и переживаний. Как всё произошло?

- Получилось всё закономерно. И в то же время - случайно. Первые работы по Достоевскому я начал делать ещё в 78-м году. Это были «Братья Карамазовы». Тогда я не задумывал длинных циклов. Потом возникла идея выставки в Доме-музее Ф.М. Достоевского в Старой Руссе. И музей попросил меня сделать какое-то количество работ. Я ответил, что попробую. И решил иллюстрировать произведения, которые  менее известны людям. «Идиот», «Подросток», «Братья Карамазовы», даже «Записки из подполья» и то более известны, чем «Записки из мёртвого дома». Возможно, из-за сложности чтения этого произведения. Да и сам внутренний настрой очень тяжёлый,  напряжённый. Достоевского вообще не просто читать. Недаром многие, начав, не могут дочитать до конца. Согласен, там не так много оптимизма. Это совершенно иной мир, но, что удивительно, он понятен людям на всей планете, независимо от того, где они живут. Достоевского почему-то тонко чувствуют (и это для меня тоже загадка), например, японцы. Хотя, казалось бы, у них совершенно другая ментальность. И тем не менее - читают, понимают и чтят. Я уже не говорю о Европе, где очень много почитателей его таланта и знатоков его творчества.

А после выставки в Старой Руссе, где у меня было представлено 20 работ, зам. директора музея Достоевского в Санкт-Петербурге позвонил в издательство «Вито нова» и сказал, что видел мои иллюстрации и думает, что неплохо было бы попытаться сделать из них иллюстрации к книге. Я знал, что издательство «Вита нова», основанное в Санкт-Петербурге в 2000-м году, выпускает красивые книги, что оно - обладатель многочисленных престижных наград, в том числе высшей - Гран-при конкурса «Золотая книга России». Конечно,  было приятно, что именно это издательство нашло меня и предложило поучаствовать в этом проекте.   Мне показали книги, выпущенные в этом издательстве: прекрасного качества бумага, переплёт. Все художники, что бы они сами ни говорили, честолюбивы. Я - в том числе. И мне захотелось увидеть ну, что ли, увековечение своего труда в  таком великолепном издании.  И я начал работать. Сначала сделал 20 иллюстраций, а потом - 51. Издательство предложило мне сделать ещё папку офортов. Я довольно долго, больше года, работал над 14-ю офортами. Два из них были частью книги. Вот такая была задумана элитная продукция для коллекционеров. То есть в каждый экземпляр книги вклеивался настоящий офорт, что придавало изданию большую уникальность и ценность. Книга при этом становилась дороже раз в десять. Ещё бы - живой офорт в книге! Это вообще редкость! Конечно, это задумывалось  как коллекционное издание тиражом всего в 40 экземпляров.  Понятно, что участвовать в таких  проектах очень интересно и достаточно почётно. Когда книга увидела свет, в Новгородском музее-заповеднике состоялась её презентация.

- У вас, Борис Львович, вообще заметен философско-углублённый взгляд на мир во многих ваших произведениях. А тем более, если это касается творчества Достоевского. Должно быть, вы - не оптимист?

Б. Непомнящий- Да, «обвинить» меня в оптимизме, конечно, сложно, - смеётся. - Но в обыкновенной бытовой жизни, может быть, я оптимист. Потому что верю, если постараться и сохранить собственное здоровье, то можно как-то с пользой использовать данное Богом время, чтобы что-то ещё успеть сделать.  Я действительно надеюсь, что успею сделать это, а потом попытаюсь сделать ещё какую-нибудь работу, а потом - ещё… Помню, когда мне надо было сделать срочную операцию на щитовидке, я возразил доктору: «Минуточку, как это срочно? Я ещё должен доделать книгу. Вот я закончу - тогда…». Врачи возмутились: «Но ведь это угроза вашему здоровью…». Пришлось с ними согласиться. Вот такое бывает ощущение времени и себя самого в этом времени. Ведь для меня всегда самое важное - моя работа.

- Сама работа над офортами здоровья никак не прибавляет. Ведь вы работаете с вредными химическими веществами - такова технология. Само слово офорт в переводе с французского - eau-forte - означает «крепкая вода», то есть азотная кислота, которой травят поверхность металла. Какая уж тут забота о здоровье?!

- Стараюсь об этом не думать. Во-первых, потому, что офорт мне очень нравится. Сейчас всё меньше и меньше художников занимаются этой трудоёмкой техникой.   Так, на последней региональной выставке «Российский Север» (ранее она называлась «Советский Север»), я удивился: нас, по сути, осталось только двое художников на всём Северо-Западе России, занимающихся офортом.  Двое: женщина-график Ольга Колчанова в Кирове и я. И всё! Наверное, оттого, что, во-первых, заниматься офортом, и правда, вредно, во-вторых, не быстро, в-третьих, - это тиражная графика. И самое главное - нет материалов. Даже в Питере, бывает, невозможно купить бумагу для офорта. А бумаги нет, потому что спроса на офорты нет.  Сейчас люди не покупают искусство, в основном - дизайн. Это данность времени. Может, когда-нибудь что-то изменится. А офорт я люблю, потому что он необыкновенно красив, эстетичен, сложен, многогранен. Словом, очень интересен мне.

Вообще, задумываться глубоко, как и дышать, не нужно, пожалуй. Начнёшь глубоко дышать - голова кружится. Так и задумываться в принципе тоже не стоит глубоко - тоже вредно для здоровья, - иронизирует он и тут же становится серьёзен:   - Это действительно отнимает какую-то радость.  Каков вывод? Лучше любуйтесь миром. Вон растут прекрасные цветы. Не срывайте их, а просто наслаждайтесь их видом. Потому что сорванные цветы  наводят как раз на мысли печальные.  Они доставляют радость только тем, кто не задумывается, что на самом деле эти цветы  уже мертвы. Так что я и вправду, наверное, грустный художник. По крайней мере, сорванные цветы  не люблю писать.

 - Цветы писать не любите, а женщин?

- Женщин, конечно, писать и рисовать приятно. Они пластичнее. Плюс есть масса всего, чем она может себя украсить, все эти аксессуары. Если она захочет, она может быть просто ослепительна. Может и наоборот - стать совсем невыразительной,  всё зависит только от неё. Мужчина же вряд ли способен свои эмоции реализовать во внешнем виде. Женщина - творец своей внешности, больше, чем мужчина.

- Почему сейчас главным делом для вас стали иллюстрации? Ведь у вас же были целые серии  оригинальных работ.

- Думаю, они ещё будут. А иллюстрации… Понятно, что художник по отношению к автору - вторичен. Но, наверное, хочется пережить не только своё, что ты уже знаешь, а проникнуть в какой-то другой мир… У Достоевского он мощный, многогранный. Если художник хочет в иллюстрациях воспроизвести дух произведения, причём не буквально, то это проще делать, если выбранный тобой писатель гениален, потому что он - изобразителен,  за ним легко следовать. И можно добавить ещё что-то свое. Ещё проще, когда художник сам гениален (смеется). Но гении, я думаю, рождаются тогда, когда этого требует эпоха. Потребует ли наша? Увидим. Если не мы, другие увидят после нас.  

- Как вам удаётся так прочувствованно изображать героев?

- Однажды замечательный скульптор Александр Рукавишников - третий в династии потомственных скульпторов - сказал: «Когда рисуешь ребёнка - должен быть ребёнком, рисуешь женщину - должен быть женщиной… Тогда всё получится». Вот так и стараюсь…

Б. Непомнящий- А почему вы решили, что иллюстрации к повести Ф.М. Достоевского  «Село Степанчиково и его обитатели» должны быть цветными, а не чёрно-белыми? Потому что эмоции здесь требуют цвета?

- Бог его знает, вот так решил и всё… Кстати, я впервые здесь использовал не только акварель, но и каллиграфию, что было для меня новым и интересным.  Я ведь стал над ними работать давно. Когда я начал  читать «Степанчиково», то удивился, что всё  действие происходит в одном месте, за редким исключением. Тут-то мне и показалось, что всё это ближе к  спектаклю. Там даже не было необходимости описывать некое место действия, Достоевский этого и не делает. Главное там - человеческие взаимоотношения, довольно острые,  когда сталкиваются разные интересы и происходит смешение абсолютного абсурда и при этом какой-то мягкости. И главная абсурдность - это сам Фома Фомич. Предполагаю, что таких персонажей и сейчас достаточно, особенно среди чиновников.  Достоевский, кстати, не всегда подробно описывает героя, но когда тот говорит, то многое сообщает о себе. Мне стало так интересно, что я стал делать эскизики,  каждый герой на отдельном листочке, не собираясь их каким-то образом компоновать в какую-то среду. Рисовал, рисовал, а потом устал. И эти эскизы лежали рядом с рабочим столом. В то время я заканчивал «Записки из мёртвого дома». Потом поступило предложение о создании книги, и я как-то даже забыл о том, что они существуют, эти эскизы.  Я уже заключил договор на Гоголя и начал делать «Петербургские повести». И в какой-то момент, сделав с десяток работ по Гоголю,  устал. А рисовал на кальке, а кальку надо крепить к картонкам, и я начал искать свободные картонки. И  взгляд упал на эскизы к «Степанчикову». И я подумал: если сейчас каким-то образом не реализую их, то они так и останутся просто рисунками. И начал делать «Село Степанчиково». А потом вернулся к Карамазовым  - наверное, и от «Степанчикова» тоже устал. А потом случилось несчастье, ушла из жизни замечательная женщина, которая любила мои работы и всегда меня поддерживала, - жена издателя. И я пообещал, что обязательно закончу иллюстрации к Гоголю.  Забросил  и Карамазовых, и «Степанчиково», и до сих пор работаю над «Петербургскими повестями». По замыслу издательства, в каждой книге должно быть не менее сорока иллюстраций, то есть мне ещё работать и работать. Хотя  у меня уже есть сорок листов, но, думаю, ещё с десяток я сделаю.

- Ну, если Гоголь увлекает вас фантастичностью, тесно переплетённой с реальностью, то что больше всего нравится в «Селе   Степанчиково»?

- Я не могу сказать, что мне там нравится, но могу сказать, что меня там раздражает. А раздражает меня глупость людей, униженность такая, причём беспричинная и беспочвенная. Ну как, например, можно человеку состоявшемуся, хорошему, доброму вдруг подчиняться совершенному абсурду, вот это непонятно.  И от противного хочется это изобразить, что я и делаю.

- А к произведениям Достоевского ещё вернётесь?

- Сколько я работаю над произведениями Достоевского, столько удивляюсь его уму, проницательности. Это планетарная какая-то проблема - человек, общество, мир. И Достоевский потрясающе это чувствовал. Ведь ничего с тех пор не изменилось. Прошло столько времени, человечество совершило новый виток, попробовав на себе за эти полтора века разные социальные и политические системы… Но человек - всё тот же. Может, только внешность изменилась, одежда. Мы вот сейчас вернулись к капитализму. И опять деньги вершат судьбы, опять они стали, по сути, самым важным в жизни людей. Вот почему я говорю, что Достоевский затронул какую-то планетарную проблему взаимодействия людей и государства, общности. Всё, о чём он писал, все страсти людские нам и сейчас близки и понятны.  Вот почему из всех писателей мне ближе Достоевский. Теперь герои нашего времени - это как раз герои Достоевского. И финал «Карамазовых» невероятно современен. Разве в современной судебной системе мало  ошибок? Ничего не меняется в мире и в человеческих отношениях…

Достоевский - вообще вне времени. В «Братьях Карамазовых» есть глава «Великий инквизитор». Это же абсолютно гениальная вещь, которая объясняет суть любого государства, власти, людей. Когда по сюжету идёт арест Христа, главный инквизитор говорит ему: «Ну, ты дал людям свободу, они начали выращивать хлебы и выращивали, а потом стали драться за них. Мы у людей эти хлебы отобрали и теперь раздаём твоим именем, Господи, и они благодарны нам за это. Вот зачем тБ. Непомнящийы пришёл? Ты им не нужен. Люди обрадовались, что их снова повели как стадо. Они считают, «лучше поработите нас, но накормите нас». Не нужна людям эта справедливость и свобода… Вот зачем ты пришёл? Я сожгу тебя за то, что ты пришёл нам мешать». В ответ Христос приблизился к Великому инквизитору и поцеловал его в уста. Тот вздрогнул и отпустил Христа со словами: «Ступай и не приходи больше. Никогда». Я вольно сейчас пересказываю. Но суть такова. Возможно, не нужна людям и демократия. Возможно, необходимо какое-то другое иное мироустройство. Вот эта мысль Достоевского вообще вне времени. Вот так Достоевский снова захватил меня. И я вернулся к «Братьям Карамазовым». Сделал портреты главных героев романа, показал их и в 2019 году на своей персональной выставке в Российской академии художеств в Москве, а раньше - на выставке в Старой Руссе на Международных чтениях «Достоевский и современность». Мне нравится то, что на этих чтениях происходит, когда собираются увлечённые Достоевским люди со всей России и из-за рубежа. Постоянные изыскания, какие-то новые открытия,  дискуссии, книги. Это здорово. И выставка иллюстраций там всегда уместна и вызывает искренний интерес.

- Первые ваши иллюстрации к «Братьям Карамазовым» были романтическими, возвышенными. Теперь вы не боитесь «опускаться» с героями Достоевского на самое дно, работаете более углублённо, даже сурово,  не страшась ран, болезни, смерти. Это трудно даётся вам, ведь вы в жизни и в искусстве - эстет?

- Нет. Я увлечён всем, что происходит с героями Достоевского, и, следуя за ним, тоже пытаюсь искать Истину.

Татьяна ЗОЗУЛЕНКО

Фото автора и из архива художника

Поделиться: