От деревни до ню через абстракцию и наскальный примитив

09 апреля 2016, 12:54 / 0

В Новгородском центре современного искусства взяла разбег новая выставочная волна, состоящая из четырёх проектов.

«Пейзажи России» — выставка, полностью соответствующая своему названию. С той лишь ремаркой, что акцент сделан на видах деревни, точнее, вымирающей деревни. А если учесть, что многие работы относятся к 80-м годам прошлого века, то, по всей видимости, деревни уже вымершей. Не очень оригинальная тема, скорее, наоборот. Подход к материалу тоже новаторством не блещет: это прямая, аутентичная фотография без каких-либо ухищрений и дополнительных эффектов. Снимки чёткие, профессиональные, отпечатки - размером с полноценное полотно.   Это  придаёт им какую-то монументальность, сообщает дополнительное эстетическое значение. Здесь сразу же вспоминаются работы абстрактных экспрессионистов, в чьих картинах размер играл огромную роль. И это, учитывая тематику выставки, дает основание полагать, что работы — в смысле эстетической значимости — удадутся. Будущее время - не ошибка.   Сошлёмся на Сьюзен Зонтаг, которая в своем эссе «Меланхолические объекты» пишет: «…самое иррациональное на свете, безжалостно движущееся, неусвояемое и загадочное - это время. Сюрреальной фотографию делает её способность вызвать сожаление об ушедшем времени и конкретные предметы социальной принадлежности».  Зонтаг связывает фотографию с сюрреализмом, исходя  из природы самой фотографии: «Что может быть сюрреалистичнее объекта, который фактически воспроизводит сам себя - и с минимальными усилиями?». Это — что касается черно-белых работ Карачева. Его цветные работы явно проигрывают, отсылая к формату «глянца», причём, весьма среднего уровня. В этом случае, к сожалению, даже время бессильно.

С деревенскими пейзажами хорошо согласуется   «Теория состояния пространства города» Ирины и Юрия Грецких - как бы развивая заложенную потенцию города, растущего из вымирающей деревни. И тотальная дифференциация города и деревни бросается в глаза уже на формальном уровне: если деревня — это чёткие чёрно-белые снимки, то город - геометрические фигуры и плоскости.

Творчество Грецких базируется на их собственных интуициях, которые, кристаллизировавшись в формальном отношении, получили название «трансмизм». Трансмизм — это «движение в пространстве», «теория состояний в цвете», «гармония чистоты». Значительную роль в становлении художественного метода, думается, сыграло то обстоятельство, что Грецкие пишут вместе. И это, пожалуй, едва ли не уникальный пример столь «плотного» сотворчества в истории изобразительного искусства. Видимо, столкновение двух разных взглядов и является основой их системы, суть которой заключается в обобщении объектов предметного мира - в геометрические фигуры-идеи. 

Весьма уместно соседство на одной выставочной площадке «Евразии» Александра Визиряко с «Теорией состояния пространства города» — в качестве антитезы. Если Грецкие следуют  напутствию Малевича: «искусство не должно идти к сокращению или упрощению, а должно идти к сложности», то  Визиряко выбирает путь упрощения, двигаясь к корням, забытому прошлому, мифу. И в своем стремлении воскресить прошлое, в своей жажде примитива, как явственно свидетельствуют такие его работы, как «Степной мотив», «Праматерь», «Золотой век» или «Всадница», Визиряко радикален. Его имитации наскальной живописи настолько убедительны, что складывается ощущение, что следующий шаг в этом направлении и будет последним — возврат к камню.

В этом плане работы Визиряко — весьма любопытный опыт, но опыт не самоценный, а, скорее, обещающий, как минимум, продолжение, которое будет чем-то большим, нежели имитация наскальной живописи.  Художник, если быть последовательным, разумеется, должен будет предоставить что-то более монументальное, мощное. Эпоха орд кочевников невозвратима. Какие уж тут кони да луки, когда вовсю развиваются нанотехнологии?

И последний проект волны - выставка «Ню и ню» Анатолия Васильева. В самом названии уже заложена отсылка к ироническому восклицанию «ну и ну», что как бы подготавливает зрителя к чему-то поверхностному, возможно, даже юмористическому, но, тем не менее, связанному с провокационным жанром обнажённой натуры. Однако ничего иронического, тем более, комического на картинах Васильева не присутствует. Но это — на первый взгляд. Всмотримся пристальнее. Например, полотно «Девочка с собакой», на котором изображена юная обнажённая особа с царственной осанкой, с пышными длинными волосами и тоненьким венком вокруг головы, будто бы висящим в воздухе. Такая своеобразная вариация на тему нимба. За её спиной довольно внушительная псина на фоне диковинного леса. Явно эта сцена из мифического прошлого, из Золотого века. И с названием это не вяжется: если абстрагироваться от картины, закрыть глаза и произнести «девочка с собакой», то услужливое воображение тут же нарисует действительно маленькую девочку (одетую!) с собачкой на поводке, бредущей по тротуару, а не принцессу из незапамятных времен, когда, предположим, боги спускались на землю. Это столкновение того, что изображено на картине, и ожидаемого (от названия) порождает интересный эффект: иронию по отношению к воображению, которое, как показывает опыт, чаще всего оперирует клише. И в этот момент, в момент стыка, и происходит освобождение: треск ломающегося клише и есть смех художника. Кстати говоря, если брать во внимание лишь то, что изображено, то данная картина вполне уместно смотрелась бы на другой выставке - «Евразия», причем, впечатление производила бы куда более сильное, чем пещерная живопись.

Или возьмем другое полотно — «Прощание славянки». Солдат и женщина в анфас к зрителю в полный рост на фоне деревенского пейзажа с пасущимися лошадьми и стогами сена. Поза, точно на фотографии. Но что вызывает удивление, так это наряд женщины: она в костюме Евы, если не считать плаща, наброшенного на одно плечо. С одной стороны, обнажённость женщины явно неуместна, с другой - для женщины она крайне органична, то есть она не смущена, не стыдится. В глазах её печаль. Разумнее всего подумать, что от предстоящей разлуки, тем более, что её мужчина, по-видимому, уходит на войну. Но если присмотреться повнимательнее, замечаешь, что это представители разных эпох: у женщины - маникюр и педикюр, плащ достаточно современного покроя, а военная форма мужчины отсылает к началу прошлого века. И ещё: фигура женщины нигде ни с чем не пересекается. То есть она будто привстала рядом с изображением солдата, уходящего на войну. И, таким образом, печаль в её глазах — это тоска по несуществующему времени, тоска по солдату, которого она себе вообразила, а её обнаженность - готовность к полной самоотдаче, возможно, даже самопожертвованию. Но нет того, кто достоин этой самоотдачи, кто достоин самопожертвования. Вот и приходится представлять себе героя, настоящего мужчину.

В целом, все четыре проекта весьма интересны.   Так что с уверенностью можно констатировать: «волна»  удалась. На всей своей протяженности: от деревни до ню, включая абстракцию и наскальный примитив.

Алексей МОШКОВ

Поделиться: