Огонь завораживает

Почему мы так любим смотреть на огонь? Наверно, это - глубинное чувство, заложенное в наши гены ещё с тех давних-давних времён, когда первобытный человек впервые раздобыл огонь и удивился этому чуду, восхитился им.

Это восхищение не ослабевает: салюты и фейерверки приводят в восторг не только детвору, но и взрослых. Любой праздничный салют в городе идут смотреть сотни людей.

И нас по-прежнему завораживают разноцветные всполохи в небе, похожие благодаря современным техническим уловкам то на рассыпающиеся на мелкие брызги огромные шары, или неведомые цветы, или серебрящиеся фонтаны и огненные водопады.

Январский салют в Великом Новгороде, означающий, что 73 года назад город освободился от ига войны, не стал исключением. Завораживающее действо наблюдали сотни, а может быть, и тысячи горожан.

Пусть в нашей жизни будет больше салютов. Не только знаменующих когда-то пережитую радость, но и сопровождающих сегодняшние счастливые события.

Екатерина ВЕЛИХОВА

 

КСТАТИ:

Огонь эпохи голоцена

Под Новый год человечество резко делится на тех, у кого нет собак и маленьких детей, - и тех, у кого они есть.

Первые встают под окнами и веселятся что есть сил, вооружась картонными стволами, полными света, и дыма, и молодецкого бамканья.

Оружие их разнокалиберно. Оно может, упав в снег, крикнуть: пук-пук-пук, и каждый пук отметить ярким пыхом - будто во тьме вспыхивает, потрескивая, самокрутка с крупно нарубленным  самосадом.  А ещё есть штучки, из которых вырывается комок искр и с криком улетает куда-то вкось. И много других штучек, мелодичных, как жестяной барабан.

Это всё китайцы придумали изрядно веков назад. И до сих пор продают нам.

А вторые, сидя дома, молча мечтают о ружье: о том, чтобы опереться плечом на крепкую ложу, чтобы остудить горячую ладонь о гладкое цевьё, и в нужный момент настоящими - стальными - стволами высадить оконное стекло, сюда впустив морозного воздуха, а туда выпустив чадного жара, и дырявить темноту, пока она не наполнится тишиной. 

Поскольку от этой китайской музыки  младенцы просыпаются с плачем, а собаки сходят с ума.

  

Чаще всего, высунувшись за окно, видишь там подростков или поддатых. Что, в общем-то, одно и то же.

Подростков всегда пьянят свобода, которую дарит темнота, и компания.  А вино сшелушивает взрослость до самой кочерыжки, обнажая в нас подростка, громко матерящегося от страха перед жизнью.

И девичий визг нетрезвых тёток, как искры фейерверка, прожигает занавески на окнах.

  

Да полно вам сердиться.

Все мы любим, когда бледная игла вдруг пронзит темноту, вытягивая за собой шёлково свистящую нить,  и нырнёт с нитью куда-то за подкладку темноты, и подкладка внятно треснет, надорванная, и вдруг из неё вырвется пук светящейся кудели. И кто-то ахнет на всю Вселенную - то ли огонь вверху, то ли мы, хором, внизу.  И хрупкий шар рассыплется на искры, пронзительные, как крики понарошечного женского испуга. И искры полетят к нам, в наши запрокинутые лица.

Вам разве не нравятся эти переменчивые лица, освещённые дрожащим рассыпчатым светом? Вы не находите, что человеческие глаза, полные небесных искр, красивы, даже если сам человек пьян? Что человек, поднявший лицо к звёздам, обязательно красив?

И потом: настоящие звёзды видны в городе редко.

  

Они стоят на площади, ожидая сошествия огня.

Между прочим, он был и до нас - он был ещё до эпохи голоцена, и всегда спускался с неба. Он спускался на землю извилистыми тропами молний и плясал по мёртвым хвощам, перепрыгивая со ствола на ствол, неизвестно для кого. Потому что никто до нас не знал ему цены. До нас все только пугались и убегали, и он плясал в одиночестве, пока не оступался, и тогда он умирал где-нибудь на мокрой траве, шипя и дымя.

  

Пока на мне ещё не было всей этой шелухи, меня занимал вопрос: какой ожог фейерверк оставляет на земле. Порой казалось, что я вижу, где он завершил свой лиловый дымный спуск. Но всюду было одинаково чисто и холодно. Тогда я порешил для себя, что огонь всегда падает в реку: так задумано китайцами.

  

Лишь мы, в эпоху голоцена, поняли, что значит танец огня.

Только я забыл: это мы приручили его - или он нас?

Говорят, будто мы - его.

Что-то я сомневаюсь. Ведь это мы молились на него, а не он на нас.

  

Когда мы собираемся у мангала, только один из нас смотрит на шашлыки: тот, кому определено их переворачивать. Остальные смотрят на огонь.

И чем дольше приходится ждать шашлыков, тем  ленивее они едятся: все уже сыты созерцанием огня.

  

Вот на что похоже это собрание людей: на молящихся в храме.

Купол храма так высок, что теряется во мраке. Лишь когда его  - ненадолго - озарит, кажется, будто видишь светлые стропила, поддерживающие свод.

А может, это просто пороховые росчерки  угасающего фейерверка.

  

И ещё я, пока был голой кочерыжкой, задумывался: интересно, если устраивать фейерверк каждую неделю, наступит ли такое воскресенье, когда люди не поднимут лица к небу, а только махнут рукой и побредут по своим делам.

Но теперь-то я знаю, что огня мало не бывает. Это воздуха бывает мало, когда запрокидываешь голову.

И денег бывает мало - чтобы насытить себя настоящим фейерверком.

Несытые обходятся дешёвым, сработанным китайцами для частного человека.

  

Раньше мне почему-то всегда попадались бенгальские огни, отсыревшие на скучных складах снабсбыта. Приходилось изводить  спичку за спичкой – и любоваться дыханием сгорающей осины.

Для меня одно из бесспорных  завоеваний капитализма – то, что теперь бенгальский порох торговцы держат сухим.

Я люблю человека с огнём в руке и искрами в зрачках. Ладонью проверяющего – может, в сотый раз в своей жизни – не колючи ли  раскалённые добела  иглы.

Нет, не колючи. Только воздух ночи будто наполняется пузырьками.

Одна дама, считавшая себя изысканной, учила меня когда-то бросать в бокал шампанского шоколадную дольку. Наверное, долька чувствовала себя вот так же.

  

Я подросткам и пьяным не враг. Они с поэтической бесхозяйственностью  выбирают огонь холодный – бесполезный, как вера или любовь.

Помиритесь с ними и вы. В конце концов ваши собаки отоспятся днём, когда китайские барабаны во дворах стихнут,  и к собакам  вернётся насущное умение приносить апорт. А младенцы, подрастая,  тоже закинут лицо к  огню, осыпающемуся с небес.

Сергей БРУТМАН

Фото: Александр КОЧЕВНИК