«Мне не пришлось ходить за три моря»

Коллеги называют его явлением. Так ярок и неординарен его художественный язык. Николай Локотьков - талантливый художник и педагог, член Союза художников России, участник многочисленных художественных выставок в стране и за рубежом.

Его произведения хранятся во многих музеях  страны, в том числе в Новгородском государственном музее-заповеднике и Государственном музее художественной культуры Новгородской земли,  в Курской картинной галерее им. А.А. Дейнеки, в Музее искусств Владивостока, в Национальном музее народной графики в Мехико, в частных коллекциях в стране и за рубежом.

Искренний в творчестве как ребёнок, Николай Локотьков выработал свой стиль, свой язык, образный и выразительный, что кажется всегда новым, всегда на грани открытия. Мастер наива, примитива, он изначально выбрал для себя главной идею народного лубка, сказания, народного юмора и былин.  Да, возможно, его работы кажутся иногда простыми, и создаётся иллюзия, будто их легко можно повторить, но он-то изобрёл этот язык, изобрёл  всех своих многочисленных героев от «Слова о полку Игореве»  до завораживающих цветом и пластикой натюрмортов-образов с изумрудным альтом и поющей виолончелью,  восхитительных по красоте и пластике женских образов, созданных будто  одной непрерывающейся линией, безупречно точной и выразительной. Его цвет условен и впечатляющ. Но и в чёрно-белой графике он - блистательный мастер и выдумщик.

Только он, пожалуй, мог представить Европу русской крестьянкой на высоком стоге сена, да ещё на телеге, в которую запряжён бык. Разве так украдёшь Европу? А она в традиционном русском сарафане раскинула руки, как в хороводе, пытаясь на высоте стога, на высокой своей «горке», удержать равновесие.  Столько здесь лёгкой иронии и озорства! Но всё - «по правде», то есть по легенде: и Европа есть, и бык, и похищение. Тонкий народный юмор - будто это простой крестьянин слушал сложный нездешний миф о похищении Европы и представил его вот так, по-крестьянски просто…

К этому сюжету Локотьков обращался ещё не раз, в том числе в своей ещё более яркой и темпераментной живописи, отличающейся локальными цветами, словно борющимися друг с другом, и одной гибкой живой линией, с помощью которой он добивается  особой выразительности образа. Так было и при создании живописного «Похищения Европы», где красный бык, чьё мощное туловище заняло больше половины холста, несёт на рогах хрупкое тело Европы, крохотной, как Дюймовочка, и совсем беспомощной. «Горячий» алый цвет и хищный глаз быка-зверя подчеркивают непререкаемую власть и силу. Так художник умеет лаконично,  точным ясным живописным языком создать образ - знак, образ - символ. Символ необузданной первобытной силы и превосходства.

Он говорит со своим зрителем обо всём, что происходит: о войне и мире, о добре и зле, о характерах и судьбах, о простой жизни и библейских сказаниях. С ним, с его работами интересно. Он увлекает в совершенно иной мир, где всё так и не так, как в жизни, где всё ярко и красиво, и обо всем можно рассказать двумя-тремя цветами - красным, жёлтым,  изумрудно-зелёным; где пластика линии завораживает своей энергией и завершённостью; где песчаные холмы пустыни на фоне огненного заката пластичны, как изгиб тела  прекрасной женщины; где синяя виолончель дарит необыкновенные космические мелодии, а  простой, но изящный зелёный лист какого-то экзотического растения уводит мысли на другую планету. И всё это - поразительно просто и фантастически красиво. Это - как изобретение. Потому что ты видишь то, чего нет на самом деле, но оно становится совершенно реальным, даже, кажется, существующим где-то рядом и воспринимается как что-то очень твоё, близкое тебе и приятное, так, что ты улыбаешься от удовольствия и не можешь оторвать взгляда.

Хотите побольше узнать об этом человеке и тайнах его творчества? Тогда наша с ним беседа - для вас.

 

- Николай Михайлович, ваши первые творческие шаги начались с лубка, что, в общем-то, естественно для человека, выросшего в курской деревне и хорошо знающего народное творчество, фольклор. Лубок - это и есть самое искреннее народное творчество, картинки, просто и с юмором рассказывающие о народной жизни, её тяготах, горестях и праздниках. Ваше творчество переняло эту искренность, открытость, иронию, весёлый легкий юмор, сродни частушке, то есть  качества, что присущи лубку, народной картинке. Но вы не просто сохранили народную картинку, а дали идее лубка, его стилю новую жизнь, и лубок из прошлых веков с вашей помощью шагнул в век 20-й и теперь уже в 21-й.

- Да, я - человек деревни, курской деревни, то есть из самой сердцевины России. С детства я слушал и народные песни, и сказки, и весёлые задиристые частушки. Моё внутреннее состояние, моя душа были расположены вот к этой простоте, милому моему сердцу примитиву, и при этом - к изобразительности, образности. И обнаружилось во мне это в момент создания дипломной работы по завершению учёбы на художественном факультете Курского педагогического института. А произошло это, скорее всего, потому, что в лубке я видел возможность более свободно говорить обо всём. Ведь этот вид графики во все времена допускал определённую свободу авторам, за что её и любил народ, да и картинки эти чаще считались просто народными, без авторства. Я и полюбил лубок не только за простоту и доступность содержания, но и за правду. Ведь были же картинки и про войну, и про человеческие слабости, и про грехи, и про нерадивых правителей. Лубок высмеивал жадность и трусость, лживость и подхалимство…

Если в станковой работе в советское время  художник не мог себе позволить какие-то вольности в деформации пропорций или даже мыслей, то лубок заведомо предполагал это и разрешал. С лубка как народной картинки спрос был не такой строгий. Через лубок, видимо, я и стал не таким, как другие художники. Здесь ведь особый язык, другая пластика. Если я даже уходил в другие стороны в живописи, графике, лубок неизбежно всегда присутствовал (или возникал неожиданно, «как чёрт из табакерки»), давал о себе знать.  Это есть, кажется, в каждой работе. Сначала даже для меня это было неожиданностью… 

Лубок, как правило, это - декоративное, плоскостное решение, у лубка нет второго плана. Есть красивый силуэт, яркие цвета, есть слово, которое во многом изображённое объясняет.  И обязательно - простота в подаче материала. Лаконичность. Если лубок немножко рафинировать, то он даёт  основу такую эстетскую.  И это тоже меня привлекает. Такой возможностью  грех не воспользоваться. Особенно, когда   видишь и понимаешь, как это можно сделать. На первый взгляд мои работы   кажутся  далёкими друг от друга, но когда делаешь выставку и смотришь на всё вместе повнимательней, то вот эта лубочность  всё  объединяет, на мой взгляд.

- Фактически сейчас вы раскрыли секрет своей оригинальности.  Похоже, вы вообще не боитесь раскрывать секреты и привыкли в творчестве делиться всем со своими учениками. От них у вас вообще нет секретов? Или вы знаете, что знать секрет - ещё не обязательно суметь им воспользоваться? 

- Я считаю, что для педагога самое святое - отдавать свои знания, свои открытия. Думаю, что это должно быть принципом любого человека, который знает о чём-то больше, чем другие, или знает другое о чём-то, - поделиться с людьми. Ведь путь любого человека на этом свете конечен, а вот его идеи, интеллект, какие-то технические или эстетические открытия должны остаться с людьми и помочь им развиваться дальше. Таким образом человек и запомнится людям.

- По-моему, вы так говорите по двум причинам. Во-первых, вы очень добрый человек, а во-вторых - учитель. Не только по профессии, а - от природы. И всю жизнь занимаетесь с детьми.   Вам самому всегда с ними интересно. Но как учитель вы знаете, чтобы воспользоваться чужим опытом, чужими открытиями, надо самому быть незаурядным человеком. К таким вы и обращаетесь. Ещё - потому, что вы знаете, что в искусстве талант, интуиция сугубо индивидуальны и непредсказуемы, именно они позволяют художнику нащупать свою линию… Вот вы говорите об эстетике лубка. Об этом вообще мало кто думает и говорит. А вы нашли в лубке эстетическое начало, которое и развиваете в своём творчестве. Часто вы зрительно вытягиваете фигуры, что выглядит более изящно. Это, кстати, делал и один из ваших любимых художников - Модильяни… Но и это делаете вы совершенно по-своему. У вас действительно свой, весьма оригинальный художественный язык.

- Мне трудно судить о том, насколько мой язык  оригинален. Мне кажется, ничего особенного. Но любой, кто  претендует быть художником,  в первую очередь должен искать свой язык, свой почерк. Если у тебя нет ничего своего, то ты уже не художник, не создатель, не открыватель, а  рисовальщик.  Можно в работах многих художников, и в моих тоже, найти отголоски других художников, как вы сказали, например, Модильяни, или русской иконы, или каких-то народных промыслов. Это тоже нормально, потому что невозможно придумать совершенно новую систему.  Если кому-то это удаётся, он - гений. Просто в силу своих возможностей я стараюсь быть хоть чуть-чуть непохожим на других. И в результате поиски   уводят меня в ту сторону, что мне ближе, о чём говорит моя душа, мои   представления о мире. Это должно происходить не искусственным, а естественным образом. Я просто делаю то, что мне интересно и радостно.

- Во многих своих линогравюрах вы просто и ясно говорили о войне, о солдатах двух мировых войн. Эти листы всегда были очень близки и понятны людям. Но интересно, что на выставки их часто не брали, выставкомы голосовали против… Вот вам и честный лубок, позволяющий говорить обо всём. Чем же он не угодил устроителям выставок?

- Да, было такое. Однажды работы на тему войны уже висели в экспозиции выставки в Москве, в Манеже, когда  комиссия ЦК КПСС заставила снять их. Мои работы остались в каталоге, а на выставке - нет.  Я очень много думал о войне, и многие мои графические и живописные работы были посвящены горьким событиям военного и послевоенного времени. Ведь не так уж легко жилось и после войны ветеранам, инвалидам войны.  Был у меня триптих, который я подарил Новгородскому государственному музею. Он сейчас находится в Старой Руссе в картинной галерее. В триптихе на центральном месте была изображена женщина, сидящая на кровати, и перед ней лежал белый треугольник похоронки…  На левой части триптиха другая женщина с детьми вышла на дорогу встречать красноармейца, а на правой части - красноармеец, возвращающийся в родную деревню с фронта. Такой простой и знакомый всем сюжет.  Но фон триптиха был чёрным. Ведь война унесла много жизней, и тысячи семей так и не дождались своих мужей, сыновей, братьев… Я хотел этим подчеркнуть, что радость Победы была омрачена людским горем.  Художники, даже выставочный комитет приняли эту работу. Но когда пришла партийная комиссия, её отставили в сторону: «Не надо выставлять, слишком много чёрного». Как будто не было миллионов жертв на этой войне. 

Была ещё  работа «Фотография на паспорт», где спустя долгие годы после войны безногий ветеран на стуле в  стареньком пиджачке с орденами на груди смущённо пытался позировать для фотографии, а рядом на полу стояла его маленькая деревянная тележка на колёсиках. И его глаза были пронзительно печальны…  На областных выставках эту работу показывали.

Но не всегда мои листы о войне были печальными. Был у меня и радостный цикл цветных линогравюр «Победители». Солдаты, лётчики, партизаны были, конечно, изображены мной не совсем обычно, слегка утрированные фигуры. Но  - Победа!  Я хотел показать цветом эту переполнявшую людей радость. И лубок тут оказался, на мой взгляд, очень кстати. И что вы думаете? И этот цикл отклонили  уже на другой выставке. Один из членов выставкома подошёл ко мне и сказал, что резюме было таким: «Армия нам этого не простит. Это не солдаты, а какие-то садовники».  А мне как раз и хотелось радостно и ярко показать Победу, май, цветы победителям. И солдата – весёлого, счастливого, в окружении цветов, которыми наших солдат встречали жители освобождённых городов. И всё такое мажорное. И победитель - в красной гимнастёрке. Мне нравилось. Другим - нет. Говорили: «Красных гимнастёрок не бывает…». Видимо, в то советское время было трудно представить, что солдата-освободителя можно было изобразить таким образом: лихим и цветным.

- Николай Михайлович, у вас были работы нарочито простые, понятные любому человеку, даже далёкому от искусства, и  более сложные  по теме и содержанию,  связанные,  например, с  российской  историей (триптих «Слово о полку Игореве»), с библейскими сюжетами («Сигтунские врата»)…

-  Над «Словом о полку Игореве» я работал с огромным напряжением. Хотелось передать всю драматичность истории Руси того времени, трудностей военных походов, трагичность судеб русских воинов, горе и отчаяние матерей…  Поэтому лубок на этот раз выполнял другую роль, большие листы напоминали иконы, складни. И над полем боя с сотнями павших воинов и ещё сопротивляющимся войском я изобразил защитницу - Богоматерь с раскрытыми ладонями поднятых, как для молитвы, рук...  Этот триптих был на многих выставках.

- А Новгород повлиял на вас и ваше творчество?

- Несомненно. Когда я приехал в Новгород и увидел древние храмы, фрески, Софийский собор, я был просто поражён. Не поверите, но в Курской области, откуда я родом, можно было проехать сотни километров и не увидеть ни одной церкви. И первое, что меня поразило в Новгороде и Старой Руссе, - обилие церквей. Да ещё таких древних. Да ещё и с фресками…

Когда я впервые обошёл Софийский собор и увидел Сигтунские врата, то не мог от них оторваться. Я был очарован.  Не знаю, как это видят другие. Но я увидел в них - коллекцию лубков, выполненных в бронзе. Лубков, исполненных западноевропейскими средневековыми мастерами тысячу лет назад с таким удивительным мастерством. Все сюжеты - абсолютно лубочные.

Ведь лубок - это вовсе не российское явление. Лубок был очень распространён в Западной Европе и к нам-то - оттуда пришёл. Этот вид творчества есть в любом народе, любой стране от Востока до Запада, от Вьетнама до Мексики. И в России он имел  свои корни и развивался по-своему.

Вот я и увидел  лубочные картинки на библейские сюжеты на Сигтунских вратах, привезённых в качестве трофея из Швеции. Конечно, поразили пластика, драматизм  в каждом сюжете. Я не сразу понял, что хочу их изобразить. Но, приезжая в Новгород, обязательно приходил к Сигтунским вратам, как к иконостасу, глазами по ним гулял, по этим рельефам, любовался и запоминал.  И  захотелось это попробовать повторить на бумаге.  

Кстати, я люблю иногда «цитировать» других художников. Для меня это особое наслаждение. Во-первых, хочется немножко пройти путём этого художника, понять, о чём он думал, почувствовать то, что  он испытывал. Особенно интересно  сделать это в другой технике. Так  и с Сигтунскими вратами получилось. Эти барельефы из бронзы в романском стиле - целый иконостас с большим количеством горельефов и скульптур, изображающих сцены из Ветхого и Нового Заветов, замечательный, уникальный образец западно-европейского бронзового литья ХII века. Мне было интересно в эти сюжеты вдохнуть другую жизнь, посмотреть, что этот  сюжет может дать современному зрителю. Эксперимент для меня получился очень интересный. Не зря вы вспомнили эту работу, потому что там   пришёл другой язык, другое прочтение сюжетов. Это было захватывающе интересно. И я работал очень увлечённо.

- Так ваш лубок соприкоснулся с западным средневековым искусством?

- И не один раз. Видите ли, я много об этом думал. Вы и сами  заметили, что один из излюбленных мною сюжетов – похищение Европы.    Естественно, сюжет античный, западно-европейский. А мне захотелось сделать российский вариант.   Вспомнил детство, быка в нашей деревне и маму, которая привозила на нём сено… Отсюда и Европа-крестьянка.

- Вообще ироничное смешение несовместимого свойственно вашим работам. Сразу получаешь новый взгляд на привычное. Но для этого нужны немалые знания, широта взглядов, незашоренность, что ли...

- Я действительно с молодых лет старался смотреть на жизнь «без шор». В студенчестве чаще заглядывал за «железный» завес, чем в нужный учебник на занятиях в институте. Мне это было интересно. Для удовлетворения моей любознательности я нашёл интересный ход.  Студентом я выписывал несколько художественных европейских журналов по искусству. Я тратил одну из стипендий, чтобы подписаться на них. Кстати, журналы почти все сохранились, вот они в моей мастерской... Они и сейчас интересны.  Как это было возможно тогда?  Так это ведь были журналы стран социалистического лагеря - Польши, ГДР, Румынии, Венгрии, Чехословакии… Но  я понимал, что там происходит что-то другое в искусстве, отличающееся от нашего, советского, и оно меня очень привлекало. Сейчас художникам трудно представить, что мы не знали даже, кто такой Дали, а если и слышали, то не представляли, как выглядят его картины. Так же и с Модильяни, Пикассо, другими художниками…

В детстве я мечтал быть художником и делал копии рисунков из книги о Спартаке, рисовал натюрморты с натуры и мечтал попасть в Эрмитаж… И попал, когда ещё в школе учился: собрал по копеечке деньги, купил билет в общий вагон поезда и съездил в Ленинград посмотреть картины в Эрмитаже. Кстати, увидел зал, где была французская живопись, но тогда она меня совершенно не впечатлила. Не понял я её, маленьким был. Осознание важности и интересности этого искусства пришло ко мне гораздо позже. И вот журналы об искусстве, которые я выписывал в студенческие годы,  как раз очень помогли в этом. Кстати, моих однокурсников удивляло моё увлечение этими изданиями. А я наслаждался тем, что видел  впервые. Занимался самообразованием. И это помогло мне вырваться из плена сугубо социалистического реализма, которому нас настойчиво учили, тем более что учился я  в провинции, в Курске. А провинция, известно, более консервативна. Я тогда уже часто делал интерпретации любимых мною художников.   По существу, всё это и есть «Моё похищение Европы».

- Вам так нравится этот сюжет, что вы вкладываете в него что-то гораздо большее, значительное для вас. И даже свою персональную выставку в Музее художественной культуры Новгородской земли к вашему 60-летию назвали «Похищение Европы».

- Я сам по себе человек ироничный. Я с иронией отношусь и к себе, к жизни, к искусству. Даже своё появление в искусстве считаю некоей иронией.  У меня, родившегося и жившего в глухой курской деревне, пожалуй, не было такой миссии - стать художником, но в силу каких-то обстоятельств я «ввинтился» в это дело.  Занимаясь живописью или графикой, я не думал, что создаю что-то бесподобное, что я такой мастер великий. Для меня это всё как бы в шутку, экспромтом. Если что-то удавалось, слава богу, если нет - то ирония вполне была уместна. И моё «Похищение Европы» - тоже своего рода ирония. Я вообще люблю двойные прочтения названий, сюжетов. Люблю, когда картину можно трактовать по-разному, когда кто-то этот мотив понимает так, кто-то по-другому. Я считаю, что искусство не должно быть назидательным. В этом его и прелесть, и важность в нашей жизни.

Мне казалось, что если мы постоянно будем Европу  рисовать на крупе быка, то это уже не оригинально. Изобразив её на рогах быка, художник уже вносит какой-то свой взгляд. Честно говоря, не только я, но и любой другой художник не всегда просчитывает, что он сделает, и тем более - что подумают об этой картине зрители и как её поймут. 

-  Ваши живописные работы очень декоративны.  Этот густой насыщенный цвет… Вы этого добиваетесь специально?

 - Когда-то очень уважаемый мной человек, народный художник России Юрий Васильевич Жульев сказал мне: «У тебя цветная графика и графичная живопись». Он как-то это очень точно определил, хотя я был тогда в самом начале творческого пути. Видимо, я по своей натуре более график, чем живописец. Иногда коллеги говорят мне: «Ты - график и занимайся своей графикой, не лезь в нашу живопись, и нечего тебе здесь делать». А мне  что интересно, то я и делаю. Может быть, какие-то графические приёмы я переношу в живопись, на холст. Это проявляется в локальности цветов, в яркости цвета.  Отсюда и декоративность. Вот эта яркость, контраст, возбуждение цветом…  Они присутствуют. Линия и цвет, и та лубочная плоскость, отсутствие пространства, отсутствие второго плана, это то, что мне нравится. Я люблю эту плоскость холста, где я могу нарисовать красивую линию, дать красивый изящный силуэт, при этом ещё заполнить какими-то интересными двумя-тремя сочетаниями цвета. И тогда  создаётся уже свой ритм, своя гармония, своя музыка, своя пластика, своя эстетика. Это интересно. Конечно, не всегда всё получается.  Не всегда даже планируется. Я не заряжен на многочасовые многодневные живописные марафоны. У меня возникает какое-то чувство, ощущение, идея, и я её реализую. Если это чувство не пришло, я не буду сутками стоять за мольбертом и красить холст. Я не говорю, что это плохо. Я говорю, что это - не моё.

У меня же всё это - абсолютный экспромт. Хотя иногда я холст переписываю несколько раз, причём меняя его кардинально. На холсте же идёт поиск решений. Заранее я  не могу просчитывать. Всё   проявляется только в процессе работы.

- Ваши произведения представляют Старую Руссу и Великий Новгород на многочисленных выставках в стране и за рубежом. Вы создали первую в области частную художественную студию в своей творческой мастерской. Это было смело. И ещё смелее - начать выпуск первого в России частного, не государственного, детского иллюстрированного художественного журнала «Введенская сторона», где вы были и издателем, и главным редактором, и автором… И раскрыли перед детьми в нём широкий диапазон искусства – здесь живопись, поэзия, архитектура...  И всё это даже не в Великом Новгороде, а в провинции.  Причём абсолютно без денег, без всякого начального капитала. Даже в столицах такое никто не рискнул! Журнал европейского, как потом оценили, уровня. И около 20 лет вы вместе с детьми его выпускали и даже получили за него премию Правительства России. А потом  ещё открыли свою «Новгородскую печатню» на Ярославовом дворище в Великом Новгороде, где в обстановке мастерской древнего мастера-печатника  учите школьников, да и всех желающих, старинным техникам создания гравюры… Как вам удаётся совмещать всё это?

- В моём случае все эти вещи, к счастью, гармонично переплетаются.  Работая с детьми, обучая их, наставляя, сам учишься постоянно. 

Журнал об искусстве для школьников, учителей и родителей - особая история. Родился он спонтанно. Это не прихоть какого-то богатого человека или мецената. Он возник прямо на уроке в моём классе, как возможность объяснить  ученикам, что такое современные инструменты в руках художника, как работает компьютер, как создаётся вёрстка. Это была просто игра.  Игра в дизайн, графический. Но первый эксперимент оказался настолько удачным, что Александр Исаевич Солженицын, к которому номер случайно попал в руки, отреагировал на этот журнал своим письмом в адрес нашей редакции. И прислал свой рассказ «Колокол Углича» (такое название очень говорящее) с предложением опубликовать его в следующем номере нашего журнала.  Собственно, наши планы так далеко не простирались. Мы сделали один номер журнала, и казалось, что на нём и остановимся. Но когда мы получили такое предложение от великого писателя!..  Мы же не могли оставить без публикации рассказ Солженицына. Выпустили второй номер - и привлекли внимание ещё большего количества известных людей. Получили грант и компьютер. Это позволило  выпустить три номера и уже в типографии, тиражно.  И после этого  журнал стал притягивать к себе авторов, меценатов, писателей.

Мы очень дорожили дружбой Даниила Гранина.  В 2007 году он помог получить Президентский грант на создание интернет-версии журнала. Когда Гранина в Санкт-Петербурге награждали орденом Андрея Первозванного, он показал президенту  наш журнал и попросил поддержки. И мы её получили.  Потом стали выигрывать еще гранты, субсидии. И журнал стал подниматься, хотя было, конечно, очень трудно. Ведь у нас не было редакции как таковой. Зато наш журнал был очень современным и очень экономичным, а члены нашего коллектива проживали по всему миру: в Германии, в Израиле, в Чехии, в Санкт-Петербурге, в Великом Новгороде, в Москве… Мы работали через Интернет, прекрасно понимали друг друга, любили друг друга, и главным связующим звеном был сам журнал,  любовь к нему. Хотя не всё так легко. Были, конечно, моменты, когда я чувствовал, что должен умереть либо журнал, либо я.  Журнал, к моему тоже ироничному изумлению, вызывал восторженные отзывы, считался единственным журналом в России такого уровня, и я рад этому. И ещё   рад, что за эти годы вырастил так много интересных людей. И среди них есть хорошие художники…

Да, у Николая Локотькова много учеников, много восторженных поклонников его творчества. И в доказательство этому музыкальная группа «SHEDDA» к Рождеству 2020-го года сняла свой новый праздничный клип с участием Мастера в его «Новгородской печатне». 14 тысяч 485 просмотров у этого клипа было уже 1 января. 

В своей книге - альбоме-дневнике «Похищение Европы», выпущенном в 2017 году в издательстве «Новгородская печатня», - Николай Локотьков писал: «Почему-то считается, что остаться жить и работать в провинции – значит, согласиться с тем, что ты неудачник. Но с первого дня приезда я знал, что это навсегда, и стал постепенно, исподволь создавать в себе и вокруг себя ту среду, за которой многие «срываются» в столицу. И мой жизненный опыт показал, что это возможно. Я стал свободным человеком. Хотя не без борьбы. Я создаю окружающую меня культурную среду по моим принципам и в ней живу. А со мной в ней живут и другие люди… Мне не приходится подстраиваться, играть по чужим и чуждым правилам. Я создал свой маленький мир и в нём счастливо живу. Мне не пришлось ходить за три моря, я нашёл всё здесь, в провинции».

Татьяна ЗОЗУЛЕНКО

Фото автора и из архива Н. Локотькова