Место узкое, память широкая. Путешествие в новгородское приполярье

19 февраля 2016, 21:16 / 0

В устье реки Мезень у Белого моря новгородский купец Окладников основал слободу.

Этюды в оранжевых тонах

Моё зрительное ощущение городка Мезень, который видишь как будто бы через розовато-оранжевое стекло, не меняется со временем. Именно такое ощущение осталось после первого посещения города в младшем школьном возрасте. Мезень располагается на высоком угоре в устье реки с одноимённым названием, Мезеньвпадающей в Белое море. Это родина моей мамы, бабушки и дедушки по её линии, моих прабабушек и прадедушек. И в последующие поездки «на Север» меня по-прежнему завораживал малиновый летний колорит пространства городских вечерних и ночных улиц.

Мезенские приполярные белые ночи в ясную погоду вовсе не белые. Солнце на закате лишь на мгновение окунается в Белое море и снова медленно продолжает своё движение по горизонту, окрашивая всё вокруг – широкую зелёную пойму реки с двумя полукружиями рукавов (малый и большой шарок, по-местному), деревянные, высоко поднятые над землёй, одноэтажные и двухэтажные, по-северному просторные дома, белую кипень черёмухи и рябины, гроздья цветов шиповника в палисадниках – тёплой, растворённой в прозрачном воздухе, чуть подзолоченной киноварью.

Поморье, заснеженное в течение длинных холодных зим и тёмных ночей, лишь изредка осенённых всполохами северного сияния, всё же успевает насладиться всеми красками и подарками коротких весны и лета.

Сюда, в приполярный край, рисуя словами очередные «этюды в оранжевых тонах» – с полянами рыжиков, волнушек и красноголовиков в густых, с корабельными елями и белоствольными берёзами лесах, с морошковым раем на просторах лесотундры, духмяными бабушкиными рыбниками с сёмгой, – я зазвала сына, отговаривавшегося нехваткой времени и нерентабельностью поездки, в его первое путешествие на прародину, в самую северную волость бывшей Двинской земли из владений средневекового Новгорода Великого.

Своих не признали?

За стеклом иллюминатора, внизу, зелёная карта. Масштаб такой, что густые леса кажутся обширными лужайками или газонами с аккуратно подстриженной травой. Буровато-жёлтые пятна болот накладываются на них причудливым орнаментом. Речушки и речки вьются, петляют серебристыми змейками, иногда замедляют ход, чтобы раскинуться жёлтовато-чайными песчаными плёсами.

Не отставая от нас, махонькой серой пичужкой по поверхности зелёного полотна скользит тень нашего самолёта, на секунды сливаясь с сероватыми, растекающимися по земле, кляксами редких облаков, перекрывших солнце, и вновь появляясь, чтобы продолжить вместе с нами полёт, туда, за округлый горизонт, который раскатывает и раскатывает под нами бесконечную ленту тайги. Воздуха и простора так много, что кажется,  ими можно захлебнуться…

Небесного пути из Архангельска - 50 минут. Самолёт вырулил по рифлёным металлическим плитам посадочной полосы и остановился напротив здания аэровокзала. Осматриваясь, мы последовали за пассажирами с детьми, направлявшимися к воротам, ведущим к выходу за пределы аэропорта. Стоявшие у привратной будочки двое мужчин в пограничной камуфляжной форме, не обратив никакого внимания на идущих впереди нас, спокойно пропустили их в ворота, а нам путь преградили: «Кто вы? Зачем в Мезень? Предъявите документы». Доставая паспорта, мы объяснили, что, вообще-то, мы тут свои, приехали навестить места, где жили родные. Люди в зелёном были предельно вежливы и пожелали нам хорошего отдыха.

Мезень, действительно, в одно время считалась пограничной зоной, правда, как мы выяснили перед поездкой, этот статус отменён и особых пропусков на въезд не требуется. Но, видимо, бдительность никогда не бывает лишней.

Один из моих новгородских друзей, шутя, сказал, что он  на нашем месте обязательно бы вступил с погранцами в перепалку: «Это вы тут кто такие? Отпрыски! А мы - новгородцы, мы тут хозяева!». 

«Более нигде десятого не давати»

Как и в далёкую старину, Мезень состоит из двух частей - слобод, столетия назад получивших названия Окладниковой и Кузнецовой. То были не самые лучшие для Великого Новгорода времена – XV и XVI века, притеснения Ивана III, разбой Ивана IV.

Может быть, тогда в поисках лучшей доли, спасая семью от жестокости московитов, обосновался на необжитых берегах у Белого моря, в устье одной из самых больших рек Руси, новгородский купец Окладников.

Но, возможно, северное новгородское поселение Слобода появилось ещё раньше. Оно есть на картах, дошедших до нас в переработке иностранных авторов. Впервые Слободу на реке Мезень указал  австрийский посол Сигизмунд Герберштейн, приезжавший в Москву с дипломатической миссией дважды, в 1516-1518 и 1526-1527 годах, и использовавший раздобытый при дворе великого князя Василия III «Русский дорожник» - путеводитель по дорогам тогдашней Руси.  

В Лондоне в 1562 году издана карта, принадлежавшая английскому торговому агенту Антонию Дженкинсону. На этом чертеже указана не только Слобода, но и Мезеньдругое мезенское селение – Лампас, сейчас это деревня Лампожня, входящая  в Мезенское городское поселение. Населённые пункты по принятой тогда манере изображали в виде церквей. Лампоженская слободка обозначена тремя церквями, Слобода на Мезени - двумя. 

Карты подтверждают, что русские поморы уже совершали морские походы к востоку от Белого моря, в легендарную страну Югорию, расположенную в северной части Урала и за Уральским хребтом, и не менее легендарную Мангазейскую землю. И мезенская Слобода была  географическим центром на скрещении волоковых и морских дорог, центром торговых связей Руси с Сибирью. Она служила и таможенным центром на территории Северо-Восточной Руси.

Мезенец Иван Угрюмов и пинежанин Федул Наумов доставили в Москву челобитную, в ответ на которую Борис Годунов в январе 1600 года выдал жалованную грамоту: «Божьей милостью мы, великий государь и великий князь Борис Федорович всея Руси… есмя Двинского уезду пинежан и мезенцев… и всех промышленных людей пожаловали в Мунгазею морем и Обью рекою, на Таз и на Пур и на Енисей им ходити и с самоедами, которые живут на тех реках, на Тазу и на Пуре и на Енисее, им торговати велели повольно; а нашу десятую пошлину, от десяти десятая, из соболей лутчей соболь… и изо всякого товару десятая, тем торговым людям пинежанам и мезенцам… велели есмя давати на Мезени, в Окладниковой слободке, приказным людям и старостам и целовальникам, а опричь Окладниковой слободки, что на Мезени, нигде десятого не давати есмя им не велели».

Кунды, чунки, короба

Моё гостевание в дедушкином и бабушкином доме вспоминаю как вкусное. Бабушка была большая мастерица печь пироги, с рыбой, черникой и морошкой, шанежки. В праздничные дни, которые длились, пока гостили внуки, не переводились обязательный «чёрный пирог», покрытый сахарной глазурью, пышный и сладкий, а Мезень«чёрный» - потому что шоколадного цвета из-за добавленного в тесто пережжённого сахара, песочные колобки, всякие бизе, а в качестве подарков – разрисованные прянички «козули». Ухватом бабуля доставала из печи горшок, в общем-то, с обыкновенным супом, но «экзотика» состояла во вкусе с дымком и кусках оленьего мяса. На деревянной лопатке, узкой и длинной, как лодьи, из печки выезжали глиняные ладки, и мы могли выбирать – уплетать запеченную красную «сёмушку» или белого хариуса. Наш выбор, как правило, был не в пользу последнего – рыба, хранящаяся в заглублённом погребе-леднике под поветью, слегка отдавала кисловатым душком. Дедушка же с удовольствием её ел, как принято издавна, моком – обмакивая хлеб в юшку и прищипывая кусочки рыбы. Зато мы никогда не отказывались от кусочков копчёного палтуса.

Мезенцев называют кофейниками – за большую любовь к кофе. Чай и кофе – да, без них здесь никак нельзя. Бабушка варила кофе в электрическом кофейнике, но пить его надо было с  топлёным молоком, попадавшим в молочник тоже прямо из печки, из глиняного кувшина, до содержимого которого надо было добраться, предварительно вскрыв толстую коричнево-жёлтую пенку.

Гостевание в дедушкином и бабушкином доме – время маленьких открытий. Через окно повети я любила выбираться на крышу сарая-дровяника, что не приветствовалось родными – высоко над землёй, можно упасть (и сейчас слышу бабушкин или дедушкин мезенский (старый новгородский говор): «Ты пошто, девка, своевольна така?»). Но вид оттуда был такой заманчиво-изменяющийся, что запреты не действовали. Как будто с высоты птичьего полёта можно было рассматривать два ряда больших огородов, уходящих с уклоном к обрыву угора, и примыкающие к ним дома, расположенные на нашем проспекте и  параллельной ему Набережной.

Город стоит на высоком берегу поймы реки. От Набережной до самой реки Мезень - несколько километров. Это зелёное пространство, с высокой травой, пасущимися коровками - тоже как на ладони. А за ним сама река. То появляющаяся, то исчезающая. В одном чуть схожая с нашим Волховом, который изредка течёт вспять. Мезень же это проделывает дважды в сутки.

Если ты на крыше днём – виден только противоположный берег реки, высокий, желтовато-красноватый, глинисто-песчаный, с густыми лесными зарослями. А утром и вечером происходит завораживающее действо: прилив гонит из Белого моря в Мезенскую губу и саму реку  тысячи и тысячи - нет, наверно, миллионы тонн воды. Русло наполняется, и противоположный берег исчезает, превращаясь в серебристо-голубоватую, расширяющуюся ленту воды. Иногда по ней вверх по течению плавно проплывёт пароход. Изменяется и однотонная зелень широкой поймы – на время прилива прорисовываются водной гладью два полукружия шарков, служащих водопоем для пасущегося стада. Морская вода добегает вверх по реке на расстояние до 80 километров, поднимая её уровень на несколько метров. ЧерезМезень некоторое время – обратное превращение. Тают водяные знаки на лугу, лес противоположного берега снова, как и положено, растёт из земли, а не из воды.

На чердаке дедушкиного дома тоже много интересного. Плетёные из щепы маленькие и большие прямоугольные короба, с которыми можно ходить в лес по грибы и ягоды, или носить на ключ, бьющий под угором, выстиранное бельё для полоскания. В таких  коробах  издавна хранили продовольствие, промысловики-рыболовы складывали в них рыбу и опускали в речку, чтобы не испортилась, пока продолжается добыча. Там же на чердаке - деревянные заготовки для кухонной утвари, деревянные грабли. Деревянные санки-чунки, тяжёлые, на них зимой можно возить домой фляги с водой, и до сих пор они есть почти в каждом мезенском доме. Широкие лыжи-кунды для ходьбы по снегу, снизу подбитые оленьим мехом, ворсом в противоположную сторону, чтобы не скользили. Многое из этого дедушка мастерил своими руками. Для своей семьи и для других. Для ненцев, которые зимой приезжали в город на оленьих упряжках, чтобы продать оленьи шкуры, пимы, оленье мясо, закупиться в магазинах, делал лыжи. А ещё – катал валенки, для взрослых и ребятишек, мягонькие-мягонькие.

Во дворе дома, у большой крытой поленницы, стояла лодка.  Для всяких нужд: рыбалки, или чтобы добираться до заливных лугов в период сенокоса – в хозяйстве держали коровку, которая всегда, а тем более при маленьких-то пенсиях, была кормилицей семьи.

В этом доме я не была больше тридцати лет. И попасть в него сразу нам с сыном не удалось - на крыльце, перекрывая наискосок входную дверь, стояла метла:  значит, никого нет дома. Но позже мы обнаружили  на огороде нынешнего хозяина дома, отставного «морского волка» и, как выяснилось, заядлого охотника. Он гостеприимно пригласил нас на чай и  провёл для сына экскурсию по прабабушкиному дому. И с повети, где удивительным образом сохранился знакомый мне с детства шкаф, сын смотрел в окно, за которым вдали наступала на жёлтый берег реки голубая волна морского прилива…

«Здравствуй, дед»

Дедушки не стало в 1981 году. Он прожил трудную, но замечательную жизнь. На фотографии 1925 года он – в будёновке со звездой и красноармейской шинели. МезеньПрошёл две войны – финскую и Отечественную. Его фронтовые награды –  орден Великой Отечественной войны и медаль«За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Вернулся в родную Мезень из сибирского госпиталя, где ему ампутировали ниже колена ногу после ранения на Карельском фронте. Нескольким протезам, которые для него изготавливали, так и не нашлось применения, он по-прежнему, чуть прихрамывая, носил первоначальный «протез» - деревянный, опираясь на него сохранённым коленом и пристёгивая верхнюю часть ремнём к поясу. 

Не могла предположить, что, приехав в Мезень, город, где не осталось никого из родных, мы с сыном несколько раз, уже не по собственной инициативе, будем вспоминать дедушку и прадедушку, Фёдора Фёдоровича Смородина. В мезенском аэропорту немолодой водитель автобуса, расспросив, кто мы и к кому приехали, сказал, что знал деда, прихрамывающего, на деревянной ноге, серьёзного мужчину.

За входом на местное кладбище, с большими деревянными крестами и памятниками со старинными купеческими фамилиями, мы увидели большой стенд с возложенными цветами. Здесь перечислены имена похороненных фронтовиков-мезенцев. Дедушка – в их числе.  

На плакате, расположенном на фасаде местного краеведческого музея, - увеличенная, в несколько квадратных метров, фотография, сделанная годах в 70-х прошлого века. Несколько десятков ветеранов – улыбающихся, полных жизни. В первом ряду – Фёдор Смородин. «Ну, здравствуй, дед…»

Дома Набережной стоят не на самом краю угора, обрывающегося в пойму реки, а отделены от него проезжей частью и довольно широкой полосой луговины с высокой травой. Бредём по луговине, сын снимает катера, лодки, поленницы дров, сараюшки – хозяева расположенных напротив домов предприимчивы, что ж свободному месту зазря пропадать. Отзываемся на оклик: «Это откуда такие туристы тут гуляют?». Нам приветливо улыбаются пожилой мужчина и женщина, удерживающая девчушку, расшалившуюся на качелях. Знакомимся. Татьяна Кирилловна Семёнова – почти соседка моих бабушки и дедушки, только их дом стоитМезень выше на угоре. «Мои родители дружили со Смородиными, - рассказывает, - часто ходили в гости друг к другу. Какая ваша бабушка Акилина Ефремовна певунья была, а какая хозяйка хорошая!».

Валерий Александрович Митькин, узнаём, был одно время мэром Мезени. Он тоже знал дедушку. Вместе с нами он продолжает прогулку - по пути оказалось. Рассказывает о том, какой раньше была Мезень, жалеет о том, что сейчас город совсем не процветает. Вполсилы работает основанный ещё в далёкие времена купцом Ружниковым лесопильный завод в Каменке, бывшем рабочем посёлке, а сейчас городском районе, расположенном на другом берегу реки. В общем, по словам экс-мэра, сейчас стабильны лишь несколько организаций: водоканал, электросети и связь, дорожно-ремонтная организация. Ну и, конечно, бюджетные учреждения. «Раньше люди коров больше держали, стадо паслось до ста коровок, а сейчас посмотришь – лишь несколько», - сетует наш попутчик.

«А вы новый мемориал, который мы к 70-летию Победы открыли, видели?» - спрашивает. И мы идём к благоустроенному мемориальному комплексу. Памятник погибшим фронтовикам-мезенцам, установленный в 1968 году, оказавшийся на территории строящейся новой школы, из-за  удручающего состояния демонтировали. Точную копию воздвигли на Набережной. А средства на благоустройство и сооружение памятных плит – около 2 миллионов рублей – собрали всем миром. Такая получилась народная акция к 70-летию Победы, объявленная местной газетой «Север». На мемориальные плиты нанесли фамилии всех воевавших жителей района, которых уже нет в живых, – всего 6054 фамилии. Валерий Александрович подвёл нас к плите, где названы его родные - несколько строк с повторяющейся фамилией  Митькин, с разными инициалами. А я погладила плиту с надписью «Смородин Ф.Ф.»…

«Златокипящая Мангазея»

В Мезенском историко-краеведческом музее, возникшем на базе школьного, теперь уже филиале Архангельского областного краеведческого музея, совсем недавно, к 35-летнему юбилею, создана  новая,  интересная, стильная экспозиция. Мы с сыном долго рассматриваем один из уникальных экспонатов – берестяные наплечные лямки, при помощи которых поморы тянули по волокам кочи, гружённые товаром.

МезеньПутешественник и торговый агент английской Московской компании Джосиас Логан назвал Слободу на Мезени, где побывал в 1611 году, самым крупным центром торговли русских с Сибирью. Он специально изучал состояние русской торговли и пушных рынков Сибири и сообщал, что из устья Мезени суда отправляются в Ледовитое море.

Истощение местных промысловых ресурсов, потребность развивать слободское хозяйство, тяга открывать неведомое – наверно, всё вместе было причиной дальних путешествий мезенских поморов. Самые первые походы в Мангазею совершались южным сухопутно-волоковым путём. Но мезенцы стали первопроходцами в освоении морского северного пути. Есть описание похода мезенцев, пинежан и пустозерцев в 1601-1602 годах. Они двигались по Белому морю и Мезенскому заливу, волоками по рекам Чиже и Чеше до Пустозерска. Здесь путешественники зимовали, поджидая следующую навигацию, и продолжали путь, миновав Югорский Шар, волоками полуостров Ямал, двигаясь по рекам Мутной и Зелёной, четырём озёрам, по Обской и Тазовской губам – в Мангазею.

Иван Угрюмов, Табанька Кульмин, Матвей Кириллов, Шестак и Артемий Ивановы, Молчан Ружников, Андрей Иванов – мезенцы, «знатцы» ранее нехоженых дорог в «царскую златокипящую вотчину». Многие мореходы, побывав в Мангазее, круто изменили свою судьбу, став знатными представителями купеческого сословия.  

Исторические и археологические исследования подтверждают, что в 1572 году на реке Таз возникла первая торговая фактория поморов - морской и речной порт. По царской воле здесь был основан город Мангазея.  Историки описывают, что отряд из 100 стрельцов, отправленных из Тобольска, отразив в пути вооружённое нападение «воровской самояди», добрался до места и заложил деревянный острог и церковь. Мангазея стала опорным пунктом для продвижения русских вглубь Сибири, укреплённым центром сбора ясака – подати, налога. Ясак вносился соболями, лисицами, бобрами, куницами, другой пушниной. Меха были для казны важным источником дохода.

Город состоял из кремля-детинца и посада. В кремле располагались  воеводский двор, съезжая изба, соборная церковь, тюрьма. Гостиный двор, таможня, Архангельсккупеческие дома, церкви находились в торговой части посада, а в ремесленной – литейные мастерские, кузницы. В городе было четыре улицы и свыше 200 жилых домов.

Во времена расцвета Мангазеи сюда могли одновременно прибывать до двух тысяч купцов и промышленников. О баснословных богатствах торгово-купеческого поселения ходили легенды. Город, за которым прочно закрепилось название «златокипящая Мангазея», вёл торговлю не только в пределах России, но через поморские северные города имел связи с крупными компаниями Западной Европы.

По морскому ходу на мангазейский рынок попадали кожевенные товары поморского производства – юфть, дублёные и сыромятные кожи, овчины... Сюда пришла известная на Руси одежда – зипуны, сарафаны, кафтаны, шубы, суконные рубахи и штаны. Из продуктов завозили соль, сало, мясо, масло, мёд, винные ягоды, рыбий жир, чеснок. В числе товаров было промысловое снаряжение, судовой инструмент, предметы обихода. 

Товары с лихвой окупались в Мангазейской земле «мягким» золотом. Ежегодно отсюда вывозилось до 500 тысяч соболиных шкурок. 

Исследователи считают, что Мангазея повторила судьбу гомеровской Трои. В 1620 году, при правлении Михаила Романова, под страхом смертной казни было запрещено плавание в Мангазею морским путём через волок на Ямале. Версии о принятии такого решения – разные. То ли контролировать этот путь государству было сложно, в то время как по южному сухопутному пути всё было перекрыто таможенными постами. То ли царская власть и богатое купеческое сословие побаивались англичан и голландцев, которые, имея лучшие в мире торговые и военные суда, могли проникнуть в русские владения на Севере и сделать их своими колониями. Так или иначе, Мангазея была «закрыта». А спустя пятьдесят лет, в 1672 году своим указом царь Алексей Михайлович вообще упразднил город. Через пять лет Мангазея окончательно опустела.

Красная лисица на серебряном поле

По сведениям из писцовых книг, на Мезени занимались пушным хозяйством, промысловой деятельностью на рыбных и звериных угодьях, скотоводством, коневодством. В 1622-1623 годах в Окладниковой и Кузнецовой слободках насчитывалось 110 дворов. С чего только слобожане не платили налоги! Кроме оброков на промыслы собиралась, например, пошлина за селитренное  дело: в Поморье селитру не добывали, но пошлина взымалась по установленному Иваном Грозным обычаю со времён войны с Ливонией. Ещё - пищальная пошлина, хотя пищалями пользовались стрельцы, а крестьянам запрещалось иметь огнестрельное оружие. Среди пошлин была и такая статья – почтовая гоньба на лошадях и оленях.

В XVI-XVII веках основная часть мезенцев осваивала пушные богатства Сибири, участвовала в различных экспедициях, совершавших географические открытия в Арктике.

А во второй половине XVIII века здесь уже много зажиточных людей, которые развивают кустарное производство и фабричную промышленность, создают компании по разработке леса, лову рыбы и морского зверя. В 1797 году в Мезени насчитывалось 60 купцов II и III гильдии, мещан – 583, а всего проживало 1522 человека, из них мужчин – 702, женщин – 820.

В 1780 году указом императрицы Екатерины II Мезени присваивается статус уездного города. В следующем году утверждён герб города: красная лисица на серебряном поле «в знак того, что жители сими зверями производят торг».

Алмазы для школяров

Сейчас городское население составляет чуть более 3000 человек, из них полторы тысячи - пенсионеры, порядка 700 - дети.

МезеньМезень пешком можно обойти за день. Утопающий в зелени город, где в честь 200-летия посадили 4 тысячи деревьев, как и во времена Екатерины II, придерживается принятой планировки: семь проспектов, (да-да, именно так) протянулись параллельно набережной, их под прямым углом пересекают семнадцать улиц. Речка Кузнецовка по-прежнему разделяет городок на две слободы. В малой – аэропорт и пристань, в большой – основные учреждения, и отсюда уходит по пойме реки пятикилометровая дорога из бетонных плит до портопункта Кривка. На самом деле никакого порта нет, это просто место на правом берегу Мезени, куда причаливают пароходики, в настоящее время трижды в день перевозящие людей из центра города в микрорайон Каменка и обратно.

На Набережной мы фотографируем дом-старожил. В этом году ему стукнуло 180 лет. В отличие от ровесников, омолаживающихся при помощи макияжа из разноцветного сайдинга и стеклопластика, он не стесняется своей старости и демонстрирует всё еще мощные «мускулы»  из потемневшей, почти чёрной ели.

«Я покажу тебе парк и кинотеатр, в котором когда-то с мамой и бабушкой смотрела только что вышедший на экраны «Солярис» Тарковского», - веду сына по Советскому проспекту. Кинотеатр с изящной колоннадой портала вроде бы на месте. Но это уже не кинотеатр. Да и изначально здание не было предназначено для массово-развлекательных мероприятий. Богоявленский собор вновь вернулся под юрисдикцию епархии, и местный батюшка прикладывает все усилия, чтобы Мезеньвозродить храм: строительство ещё идет, возведены придел и колокольня с шатровым покрытием. 

Берёзы, растущие у домов вдоль всего проспекта, расступаются, и за металлической решёткой забора мы видим заасфальтированные беговые дорожки, ребятишек, бегающих по футбольному полю, и большое двухэтажное жёлто-оранжевое здание школы. Впечатляющий объект. Честно говоря, скромному городку, сделавшему такое приобретение, можно позавидовать. Из разговоров позже узнаём, что новая школа на 400 учеников открылась два года назад, а построена на деньги, выделенные «Лукойлом», зарегистрировавшим и построившим в Мезенском районе Верхотинский горно-обогатительный комбинат. Что ж, алмазы беломорского месторождения, пожалуй, достойная замена «мягкому золоту»  Мангазеи, особенно, если какая-то доля добытых камушков пойдёт на социальные нужды.

Мезенская робинзонада

Какие они, жители Мезени?

«Мезенцы многое взяли от Новгорода, - рассказывает нам Мария Ивановна, молодая сотрудница краеведческого музея. - Считается, что в низовье Мезени славяне пришли в X веке. Из Новгорода уходили от налогов. Потом - по свободомыслию. Во многом устройство жизни здесь было таким, как в Новгороде, - самоуправление, народный суд, всё решали сообща, как на новгородском вече. Говорят, что северные люди отличаются свободолюбием. Это правда. Когда Иван Грозный хотел тут поставить своих людей, Мезеньпоморы не согласились. И в царской уставной грамоте 1552 года значится: «И вы бы меж себя, свестяся заодно, учинили себе приказщика в головах… выбрав старост и сотских и десятцких лучших людей, которые бы были собою добры и нашему делу пригожи». Но за эту свободу Иван Грозный увеличил государственные подати с населения в 8 раз. Пока были артели, люди на сходах выбирали самого достойного человека, ему все подчинялись, иначе наказание было суровым. Была железная дисциплина, она была особенно необходима на промысле, когда в нём участвует лодок 100, и староста отвечает за всех людей, у него огромная ответственность, не дай Бог, что случится, - он потом должен будет оказывать помощь семьям погибших». 

Здесь, на Мезени, никогда не было крепостного права. Может быть, поэтому в крови у северян – полное отсутствие холопства.

Свободомыслия местные жители могли набираться и от политических ссыльных. Здесь отбывали свой срок, определенный царским двором, протопоп Аввакум Петров, политический деятель Василий Голицын, дипломат Артамон Матвеев. Позже - известные революционеры Василий Шелгунов, Инесса Арманд, Климент Ворошилов, будущий писатель Александр Попов, известный нам как Серафимович. Городу была и практическая польза: Александр Эдемский, например, организовал здесь метеонаблюдение, и в 1883 году в Мезени была открыта метеостанция, действующая до сих пор. 

Мезенцы переживали разные времена. Благополучные, удачливые и кризисные, застойные. Открывали и обустраивали «златокипящую», а затем и Новую МангазеюМезень – на реке Лене и в её бассейне на Яне, Индигирке, Колыме, - ещё более обильную пушным зверем. Сотни северян осели тогда в этой полосе Азии, образовав новые поселения, существующие до сих пор – Туруханск, Якутск, Хатангу, Верхоянск, Анадырь. Может быть, и жители якутского Русского Устья, считающие себя потомками новгородцев, попали сюда таким же путём.

Задолго до Витуса Беринга вместе с Семёном Дежнёвым мезенские мореходы открыли пролив между Азией и Северной Америкой.

Мезень ещё до Петра Первого – большой морской порт, отсюда ходили на  Новую Землю и Грумант - архипелаг Шпицберген и более северные острова. Умелые кормщики и корабелы нужны были на государевой службе, и посланцы царя недаром набирали в Архангельском и Мезенском уездах молодых судостроителей и матросов. Это было время выхода русского флота на балтийские просторы.

И ни одна научная арктическая экспедиция не обходилась без участия поморов. Фиорд Жданова, хребет Рогачёва, остров Личутина, Шараповы кошки, мыс Инькова, бухта Откупщикова - девятнадцать географических точек Арктики носят имена мезенцев. 

На местном сайте прочитала, что сейчас население района сокращается, а экономика переживает трудные времена. Трудные времена в мезенской истории не впервые: старый морской порт на Мезени терял свои позиции, уступая лавры первенства новорождённым и набирающим силу сначала Архангельску, а потом Санкт-Петербургу. Но город стоит до сих пор, и, уверена, выстоит и выживет, несмотря ни на какие трудности. На улицах много молодых людей и ребятишек, своих, местных, а не приехавших к бабушкам и дедушкам на каникулы. В Малой слободе полно новостроек.  Симпатичные добротные дома, которые возводятся молодыми семьями, чтобы жить в них долго.

МезеньЕсли бы меня попросили совсем коротко сказать о мезенцах, я бы остановилась на одной истории. В книге российского академика Пьера Ле Руа «Приключения четырёх российских матросов, к острову Шпицбергену бурею принесённых», в первый раз изданной в Петербурге в 1766 году, речь идет о мореходах из Окладниковой и Кузнецовой слобод. Зверобои, решившие пополнить добычу на оказавшемся на пути острове, где пустовала староверская избушка, вернувшись на берег, не нашли ни своей лодьи, ни каравана, с которым они возвращались с промысла, - внезапно разразившаяся буря унесла суда  в море. Им пришлось вернуться на остров. С собой уже не было зарядов пороха, истраченных при охоте на оленей, но были топор, нож и немного муки. На берег выбросило доски с железным крюком и несколькими гвоздями. Соорудили лук. Рогатиной оборонялись от белых медведей. Коптили говядину, окорока, рыбу. Пили воду из ручья, зимой топили лёд. Вместо спичек и огнива использовали трут из пеньки.

«Робинзоны» провели на зимовке 6 лет и 3 месяца. Забрала их с острова завернувшая сюда лодья Амоса Корнилова. Выжить удалось троим, один из мореходов умер от цинги совсем незадолго до прихода спасительной помощи. С героями «робинзонады» познакомились «содержатель сальных промыслов» граф Шувалов, пригласивший их в Петербург, и воспитатель его детей Ле Руа. Шестилетняя зимовка мезенцев на необитаемом острове, согласитесь, не идёт ни в какое сравнение с приключениями английского моряка Селькирка, ставшего прототипом Робинзона Крузо.

И ещё я бы добавила, что закалка, выносливость, сдержанность людей Севера удивительно сочетаются с добротой и тонким восприятием окружающего мира. Надо увидеть мезенскую роспись по дереву, и всё сразу станет понятно. Этот древний стиль сохранился до нашего времени. Узор состоит всего из двух цветов - красного и чёрного, первоначально его выводили краской из клюквы или земляной охры и сажей. Стилизованные схематичные фигурки коней и оленей, невиданных жар-птиц – изысканные, парящие. Развевающиеся гривы, оленьи короны, оперение выписаны тонкими завитками. Дробный, тонкий узор геометрического орнамента - звёзды, солярные диски, ромбы, крестики. Мезенские росписи как будто бы говорят: посмотрите, ощутите, как окружающий мир, несмотря на его суровость, прекрасен, изящен и хрупок.  

В гостиничном номере делились впечатлениями. «Ты заметила, как мы по-разному говорим?» - спрашивал сын. Конечно, мезенский говор своеобразный, сохраняющийся с новгородских времён, с небольшим оканьем, повышающимися нотками в конце фразы. «Нет, ты не поняла, - уточнял сын. – Мы говорим «небольшое местечко», «маленький городок», а мезенцы – «место у нас узкое»... Зато память какая – глубокая и широкая».

Наталья МЕЛКОВА

Фото: Георгий МЕЛКОВ

Смотреть фоторепортаж

Поделиться: