Место рождения

Война - это пункт, мимо которого мужчина никак не может проскочить. С нею немыслимо разминуться. Какая-нибудь война нагонит каждого из нас непременно. Просто всякому полагается – своя.

Я ОЧЕНЬ мало знаю о тебе, старлей. Непростительно мало. Самые главные моменты твоей жизни были скрыты от меня. Так что понадобилась ещё одна целая  жизнь – уже не твоя, а моя – чтобы найти ответы на вопросы. Я их ищу вокруг себя и в себе самом.

В себе искать труднее, чем рвануть на поиски за пятьсот километров и за семьдесят лет…

 

ГОД БЫЛ отчаянно яблочный: в ином саду листва едва различима за окатистыми шарами, и слышно, как они скрипят, отираясь друг о друга крутыми пёстрыми боками.

Ржевская битваДаже здесь, на скудной земле - на земле скудельницы -   не белёные,  не заласканные яблони клонили свои ветви едва ли не до травы, редкой и тонкой.

Здесь яблоки были зелёные и рябые. Должно быть, кислые. И – сразу видно – твёрдые.

И такие же твёрдые держались на них капли холодного света.

Шёл дождь – неверной поступью, мотаясь на ветру. Ветер сбивал яблоки наземь, и глинистая почва отвечала им голосом  солдатского  барабана.

Одно яблоко попало в солдатскую каску, и она вскрикнула.

Её голос всё ещё был выше и пронзительнее голоса мёртвой глины, хотя она тоже не принадлежала более к миру живых. Она была густо обмазана зелёной масляной краской, чего, конечно, не бывает со шлемами, которые защищают солдат.  Но эта каска была пуста. Она давно утратила своего солдата.

Она была пуста и пробита. Это значило, что не только она потеряла своего солдата – все мы его потеряли.

Мы потеряли его так давно, что ржа изгрызла его каску. И кто-то, испугавшись естественного хода вещей, навёл по ржавчине  макияж.  Но прошлая чешуя рвалась через тяжёлый слой неправды и бугрила краску изнутри.

Их тут много было  таких -  осиротевших.

  

БУДЬ ЭТО беллетристика – я написал бы, что  призван в армию ты, старлей, был «из уездного города С.». Уютный, яблонный город С. Тихий, как все северные курорты. Главными  в нём были люди в форме: железнодорожной и лётной.

Особенно щегольской была форма лётчиков, но ты ей не завидовал. Ты вовсе не собирался стать военным. Лучше - фотографом или кинооператором: ты и сам вёл фотокружок...

Призван ты был на маленькую войну за северные земли.

Война оказалась маленькой, но не быстрой. Даже новгородским терпеливым мужикам она обламывала зубы, как заиндевелый солдатский сухарь.

Суп в котелке схватывало ледком. В сосняках прятались финские «кукушки», поблёскивая по-птичьи круглым глазом окуляра. Во всяком извиве вьюги мерещились чужие лыжники в маскхалатах.

Русского солдата обманули, будто маленький народ «кукушек» плохо приспособлен к битвам. На самом деле финнам было что защищать.

В снегах той войны многие новгородские мужики  застыли навсегда. Мороз высушивал их тела  до звонкости солдатского сухаря, и вьюга заметала их следы.

А ты на ту  войну так и не попал. Она утопила в сугробах так много красных командиров, что потребовались новые, и тебя послали в военное училище.

Пока ты учился, война закончилась. Так что офицерские погоны тебе выдали как раз к началу другой войны.

  

ВОЙНА  - это пункт, мимо которого мужчина никак не может проскочить. С нею немыслимо разминуться. 

Какая-нибудь война  нагонит каждого из нас непременно.

Просто всякому полагается – своя.

И не спорь со мной, старлей. Я старше тебя, я давно уже гораздо старше тебя,  теперь уже я  в отцы тебе гожусь, и кое-что я лучше знаю.

  

ДОПУСТИМ, старлею сказали: «Видишь церковь над обрывом? Погост видишь? Не видишь погоста? Ну, правильно - разутюжила его артиллерия. Но он там есть. И эта вот руина –  церковь и есть. Хоть и разбитая, а всё же укрепление. Держи, комбат, эту церковь и этот погост. Держи и  не вздумай скатиться назад, к Волге.  Твой берег – правый, а левого берега Бог тебе не дал».

Нет, как-то слишком длинно. Наверное, сказано было торопливей: «Слышь, комбат, у тебя от батальона  что-то осталось? Бери своих и ***дуй к церкви. И держись там».

И комбат занял позицию над заснеженной низиной.

Говорю же: от войны и от судьбы не уйти. Не финские снега на тебя обрушатся, так верхневолжские.

 

Ржевская битваПЕРЕД комбатом простиралась  заснеженная низина.

Это была хорошая позиция: наступающие были видны, как на ладони – хотя бы днём.

Это была скверная позиция: по взгорку было легко вести прицельный огонь.

Из сугробов торчали обломки крестов. Между прочими, здесь упокоился  местный помещик Сеславин. Он был из генералов 12-го года, семидесяти четырёх сражений участник, бородинский герой. Впрочем, в артиллерийско-пулемётном училище про этих генералов, расшитых золотом, не вспоминали.

За снегами, в низине оставалась сеславинская деревенька Есёмово. Она лежала молча, изничтоженная под корень. Зато деревня Кокошкино ещё чадила. Немцы только что отбили её. И воодушевлённые, рассчитывали вовсе сбросить наших с крутого правого берега.

  

В ЭТОЙ неширокой, рябой реке не каждый признал бы будущую песенную Волгу. Рядом в неё тихо втекала, выбиваясь из-под листьев кубышки, речонка с несерьёзным именем Сишка.

  

Ржевская битваКОКОШКИНО И НОЖКИНО, две маленькие деревеньки недалеко от Ржева,  вошли в историю войны неразлучной парой.

Может, громко сказано – «в историю войны». Пусть будет – «в историю Ржевской битвы». А Ржевская битва – самая, может быть, страшная битва той страшной войны. Она продолжалась 14 месяцев. Генерал Сеславин таких не видывал.

Курская битва шла полтора месяца. Сталинградская –  восемь.

14 месяцев сила схлёстывалась с силой. Откатившись, отлежавшись, то одна, то другая снова вставала на дыбы, но одолеть не могла.

Собственно, «Ржевской битвой» это противостояние признали недавно. Раньше его дробили на отдельные, хотя и крупные, операции Красной Армии и вермахта. И только солдаты всё знали с самого начала. Все эти месяцы – чохом – они называли «ржевской прорвой».

В смысле – уцелевшие солдаты.

До сих пор не известно точно, сколько душ поглотила эта прорва. Известно, что советские  безвозвратные потери составили 362 664 человека, санитарные - 746 485 человек. Какая часть раненых отправилась из медсанбатов и госпиталей не домой и не на фронт, а на погосты - нет сведений.

Ещё известно, что по местным низинкам, болотцам да перелескам незахороненными оставались на десятилетия тысячи и тысячи павших.

  

ХОРОШО, что в пробоины этих касок, убитых дважды – сталью и ложью -  лезла сегодняшняя трава.

Пусть даже тощая, как бывает на скудных почвах скудельниц.

Вы знаете это старинное слово? Скудельница – это место массового захоронения.

Под яблонями я вспомнил, как в старом фильме солдаты хоронят товарища  и говорят:  «Хорошая ему земля досталась».

Редко солдату достаётся хорошая земля. Гораздо чаще свою последнюю землю делает тучной солдат сам. Он сам и есть плодородие родной земли.

Может быть, потому тут яблони хорошо и принялись.

Но есть одна особенность: со временем, когда вёсны и осени выпьют солдат до последней капли, земля снова черствеет и делается трудной.

Земля – она не столь неистощима, как память.

Ржевская битва

  

БЫЛ такой странный советский обычай: сдавать в военкомат ордена  умерших офицеров. Но ты не успел уехать на «гражданку», а твои товарищи, наверное, не понимали, почему и зачем должны отнять у твоего сына награды отца.

Я что, до сих пор не сказал, что старлей – это мой отец? Ну, извините.

Награды лежали (и лежат сейчас) в красной картонной коробке (мне нравится думать, что это – коробка от часов). Холодные и бессмертные. Только оранжевые лучи ордена Отечественной войны чуть пожелтели и заметно потемнела эмаль на «Красной звезде», а сабля и винтовка на медали «За боевые заслуги» тронуло патиной, которую я не решаюсь счистить.

Я – не из тех, кто красит солдатские каски.

С детства я знаю, как  боевые награды тяжелы. Буквально – тяжелы: трудно удержать в мальчишеской ладони.

Словом, я точно знал счёт твоим орденам и медалям, старлей. Пока перед очередным юбилеем Победы не  был опубликован в газете огромный список заслуженных, но не полученных наград.  И оказалось, что в коробке мог бы лежать ещё и отцовский орден Боевого Красного Знамени.

Орден мне, конечно, не выдали – только справку. А он должен был стать  самым тяжёлым из всех. Не только потому, что он – второй по значимости в перечне тогдашних. Но и потому, что приказ о награждении был датирован февралём 42-го года, когда Родина была ещё не так щедра на награды.

Знать бы – за что…

Спасибо, что к одному из следующих юбилеев появился в Интернете сайт «Подвиг народа», собирающий сканы приказов и наградных листов.

Ржевская битва

«17 и 18 февраля» - 241-й и 242-й дни войны - вот что это за даты.

Южнее, в Мончаловском лесу, погибает, окружённая, 29-я армия. А армии Калининского фронта пытаются разомкнуть смертельные тиски, её сжимающие. Взяли было Кокошкино, чтобы начать давление на позиции дивизии СС «Райх», отвлечь эсэсовцев, но Кокошкино потеряли и оказались перед лицом угрозы свалиться обратно за Волгу, на левый берег, к деревне Ножкино, откуда пробились в январе.

Тут и вкопались в снег 1231-й полк 371-й стрелковой дивизии и вверенный тебе, старлей, батальон.

Ты уж держись, комбат.

  

ОДИН мой ровесник, немолодой дурень, любит выходить на сцену в гимнастёрке и портупее, чтобы спеть: «Комбат, батяня, батяня, комбат».

Срочную он, насколько я знаю, не служил.

Слова этой песни написал дурень помоложе, неудавшийся футболист, в армии тоже не служивший.

Оба хорошо заработали на «патриотической теме».

И никто им не сказал, что на Большой войне не так уж часто комбаты годились в батяни своим солдатам. Чаще – наоборот. «Батянь» повыбило  - оббило, как яблоки с ветвей – сразу же, в 41-м.

Ржевская битваНапример, тебе, старлей, за месяц до боя у Кокошкина исполнился двадцать один год.

Я уж не говорю о том, что росту в тебе было метр-шисятчетыре, а весу – полста кило, и не удивительно, что по физподготовке у тебя было в училище «хор.», а не «отл», как по тактической или артиллерийской.

На такого батяню даже шинель подобрать со склада непросто.

  

СВЕРХУ вниз смотрел на пробитые каски каменный солдат. По каменному лицу стекали струйки.

Странным образом этот русский солдат был похож на тебя, старлей. Может, возрастом или зачёсом волос. Или линией губ.

На грудь солдата соседняя берёза налепила яркий лист – оранжевый, как твой орден Отечественной войны.

  

Ржевская битваС ОБЛОМКА церковной стены – сквозь пыль, гарь и иней – возможно,  смотрел комбату в спину последний, но требовательный глаз святого, отдавшего жизнь свою за веру. Но комбат не оборачивался: он был как бы неверующий.

Кстати, как великая русская река Волга бывает неширокой и рябой, так и большие русские писатели бывают до смешного невелики, когда доказывают недоказуемое. Например, что евреи – не воевали.

Интересно, что бы ты ответил этому писателю, который тоже бил по вашему общему врагу, но – издалека, с закрытых позиций?

Между тем, в нескольких километрах от позиции твоего, старлей, батальона допрашивала пленных московская студентка Каган. Теоретически еврей и еврейка могли даже встретиться на кривых февральских дорогах. Она потом станет писательницей, но сильно потом. Ты всегда любил читать, но её прочитать успел едва ли. Она до Берлина дойдёт, не то что ты, и  в поисках главного трупа Третьего рейха будет участвовать, но псевдоним возьмёт себе в память об этих местах, об этих боях: Ржевская Елена. И в своих книгах не раз будет  возвращаться на эти кривые дороги.

Докладываю: она переживёт тебя на 46 лет. Считай, на целую жизнь - на жизнь, длиннее твоей собственной. Умрёт в 2017-м. У неё будет почти тот же набор орденов, что и у тебя. Правда, орденом «Отечественной войны»  её наградят дважды, и оба раза - почему-то 2-й степени. У неё не будет только Боевого Красного Знамени. А впрочем, ты же его тоже так и не получил...

Она о тебе не знала, конечно. Знала только, как все, что кто-то держит эту позицию, на которую со стороны Кокошкина направлен вражеский удар. И, наверное, надеялась, что удар этот кто-то сдержит.

Какие-то комбаты, для неё – безымянные.

Ржевская битва

  

КОМБАТ – не велико начальство. Ещё вопрос, сколько могло быть стрелков в твоём батальоне зимой 42-го...

Комбаты – тоже расходный материал войны. Битв они не выигрывают. Я даже не уверен, что у них есть шанс на подвиг в высоком смысле этого слова.

Подвиг возникает там, где человек делает выбор между решением лёгким и решением страшным. А комбатам редко предоставляется выбор. Повернуть назад, чтобы спастись, им приказ не велит. В плен тоже лучше не попадать (тебе-то, Израиль Львович, тем более).

Остаётся выполнить приказ или погибнуть.

Счастье, что иногда это – не одно и то же.

 

ДОЖДЬ шёл и шёл.  Я никак не мог поймать в фокус красную звезду на обелиске,  почему-то пробитую,  пытался сморгнуть с глаза пелену, как слезу. Будем считать, что это мокрый видоискатель фотокамеры запотел от моего неровного дыхания.

Чёрт, я ведь стою на том самом месте – пятьдесят метров влево-вправо – где стоял ты, старлей. Где ты обязан был устоять.

Такое не часто случается с сыновьями: чтобы не курские гектары, не морской простор, не безразмерное небо, а точно отмеренный клочок земли.

 

ФРИЦЫ всё накатывали со стороны Кокошкина, в котором ты, видимо, в конечном итоге так никогда и не побывал.

Поэтому, товарищ старший лейтенант, докладываю: деревне Кокошкино, которую вы с немцами разбили в щепу и щепу сожгли, война даже пошла на пользу. До того в ней было 18 дворов. Сейчас – больше 100. В садах много яблонь, а в палисадах – цветов. Богатый колхоз построил крепкие каменные дома. Высоченный обелиск над Волгой, кстати, тоже воздвиг колхоз.

Ржевская битва

Кокошкино живёт. А вот от Ножкина не осталось и следа.

Можешь считать, что ты сюда вернулся. Со мной. Я теперь – твои глаза.

  

Ржевская битваНАД РАЗМЯКШЕЙ колеёй качался колючий толстовский чертополох, уже отцвётший и обвесившийся  белыми флагами летучих семян. Они сникли под дождём, но  под солнцем быстро просохнут. К ним вернётся свобода, и они разлетятся по дороге. По разным дорогам.

  

ВОЗВРАЩЕНИЯ – насущная часть нашей жизни. Жизнь вся пронизана рифмами.

Уездный город С. (я не беллетрист, так что назову яблонный город подлинным именем: Сольцы) война раскатала так же, как и Кокошкино.

Морозная и снежная зима 40-го повторится – будто специально для тебя, старлей, - в 42-м.

После Победы тебя пошлют служить на ту самую землю,  которую ты должен был отобрать у финнов. И там у тебя родится сын. А ты, устав от старых ран, решишь расстаться со службой, на которую попал случайно и в которой увяз на всю жизнь, но не успеешь. И умрёшь ты зимою – как будто Зимняя война, которой ты избежал, возьмёт-таки своё.

Я же говорю: ни один пункт  судьбы невозможно проскочить.

И даже более того: уехать ты намеревался в Новгород. Поэтому сын твой вырастет на земле, у которой была своя солдатская «прорва» - Мясной Бор.

Вроде бы не обо мне речь. Но что поделаешь, если всюду я нахожу слабые рифмы наших с тобою судеб. Любовь к чтению и мистическому искусству фотографии, например. Борода, которую ты отпускал, кантуясь в госпитале. Солдатская манера садиться на корточки. Терпеливость. Курение одну за другой. Фамильное упорство в споре. И так далее. То, что, казалось бы, не передаётся с ДНК, однако и перенято  быть не могло – времени у нас с тобою на это не оказалось.

  

ВЫГЛЯНУЛО солнце.

Сырая трава на склоне заскользила под ногами, и я едва не съехал прямо в воду.

На отмели крутились мальки. Они изнутри проклевывали плоскую воду, и в этих местах она вспыхивала. Ладонью я зачерпнул  немного мокрого огня,  спугнув мальков.

По берегу  шла женщина. Юбка липла к её сапогам. Кивнув туда, где над зарослями одресневелого чертополоха виднелась красная звезда, она спросила: «У вас здесь кто-нибудь погиб?».

- Нет, - сказал я. - Скорее уж -  родился.

  

НИКОГДА уже не узнаю, что ты делал, старлей, на фронте с октября 41-го до 17 февраля 42-го. Буду считать, что как солдат ты родился здесь, у Кокошкина. Точнее, мы с тобою родились…

29-ю армию вы так и не спасли. В 250 уничтоженных гитлеровцев я не очень-то верю, зная цену словам из боевых донесений и – тем более -  наградных листов.

Всё было напрасно?

Думаю, что нет.

Свою маленькую задачу вы выполнили сполна: не отступили.

Большего требовать от солдат и их комбата невозможно.

  

МУЖЧИНАМИ делают, пожалуй, упрямство, терпение и остервенение.

Я немножко знаю, что это такое. Заснеженное стрельбище, лиловые пороховые туманы, грязно-зелёные поясные мишени, которые вдруг зашевелились вдалеке, словно живая цепь – и неожиданный взрыв в мышцах, инстинктивное желание подняться навстречу надвигающемуся, до боли вжимая в живот приклад и скрежеща зубами.

Ещё недавно я был тихим мальчиком – и на тебе! Ты, что ли, проснулся во мне в тот день, февральский комбат?

  

К КОНЦУ войны, после всех твоих контузий, в окопы тебя не вернули. Как штабист на передовую водил пополнение. Даже получил орден за то, что твои маршбаты не несли в пути потерь. Свою норму солдатских потерь ты, видимо, выполнил раньше.

На чёрной доске  братского кладбища  для кого-то был оставлен, как для живого, стакан, остаток водки в котором безжалостно разбодяжил дождь. Я долго шёл вдоль доски, разгребая с неё палые листья, чтобы прочитать фамилии – как будто мог бы угадать среди них солдат твоего батальона. Но там даже полк не указан…

  

Ржевская битваС ТВОЕЙ высотки  я оглядывал окрестности – все эти жёлтые березняки, петлистые дороги, новые яблони над старыми крышами, обычный русский набор  – и вдруг показалось, что вижу гораздо больше, чем Кокошкино. Будто бы всю Россию вижу с её березняками, придорожными чертополохами и почернелыми крышами.

В принципе, так и есть: вся Россия – сплошное Кокошкино.

В смысле  – сплошное поле непрестанного боя.

Тем более что в роду у каждого из нас есть солдат...

Если уж получил в наследство чертополохово семя: ген терпения, упрямства и остервенения –  свою войну не проскочишь.

Только здесь, у стен новенькой часовни, что построена на руинах церкви, погибшей в бою,  забрезжило понимание, почему я не хожу на тихую-мирную государеву службу «от сих до сих», а предпочитаю жить как бы вопреки. Прояснилось то, что меня самого в себе озадачивало.

У меня есть враги и есть что ненавидеть. Может, я и не хотел войны, но на неё попал, как ты - на свою. А значит, чем бы эта личная война ни кончилась, невысокую мою высотку я хрен кому отдам.

Не отдам ни правды своей некрашеной, ни прекрасных своих заблуждений. Ни вождям не отдам, ни Богу, ни дьяволу.

Даже если никого этим не спасу и никого не сокрушу.

Дело не в том, чтобы победить, а в том, чтобы   стоять, где встал.

И уж теперь-то выбора у меня точно нет. Ты мне его не оставил.

Не сомневайся, комбат: я тоже удержусь. 

Сергей БРУТМАН 

Фото автора.

Смотреть фоторепортаж.

Поделиться: