Крестный ход Ивана

Бывший лесничий напоминает миру о военных подвигах новгородцев.

Недалеко от границы Новгородской и Тверской областей пятьдесят лет как не существует деревни Борок. На месте крепких домов, бань, сараев – чистые лужайки, из малочисленных очертаний фундаментов растут кустарники и деревья. Таких деревень в округе – десятки. О том, что в них когда-то вели хозяйство, рожали детей и поднимали страну, помнят лишь старожилы. Среди них и 75-летний Иван Иваныч Прокофьев. Он был лесничим в Новгородском, Батецком районах, но душою Иваныч  всегда с родными местами, пусть они и далеко от Батецкого, где он сейчас живёт - на границе двух областей, где родился и вырос. В памяти Иван Иваныч бережно хранит истории здешних деревень, местных жителей. И кажется, что помнит даже случившееся на этой земле за века до своего рождения

Далеко шагая

Зелёные резиновые сапоги, зелёно-черная куртка и штаны цвета хаки – мне теперь трудно будет представить себе Иваныча не в этом лесном камуфляже. В лесу Прокофьев провёл десятки лет жизни. У него хитроватый прищур, он любит задумчиво смотреть вдаль. 

У Прокофьева - миссия. С собой на тверскую землю, которая много веков была новгородской, он привёз несколько крестов в человеческий рост. Смастерил их сам. На крестах – таблички с текстами о том, как местные ополченцы героически обороняли здесь, на границе с Литовским княжеством, русскую землю  от чужаков.

- Эти ополченцы – они ведь мои, твои прадеды, да? – говорит Иван Иваныч. – И если мы свои корни не уважаем, то, значит, у нас и нации никакой нет. Предков своих почитать надо. Вот посмотри на немцев – у них всегда ухоженные кладбища, даже  в России. А наши могилы почти все брошены. А за что наши предки в бою погибали? За нас! Самых ближних родственников мы ещё вроде чтим – отец, мать, дед. А дальше - даже и не знаем имён...

В фильмах про супергероев обязательно есть сильная сцена из детства, объясняющая истоки характера персонажа. Если бы про Ивана Иваныча снимали кино, она выглядела бы так:

- 1947-й год, конец апреля. Мать с отцом ушли из дома работать в поле – километра за три от деревни, - рассказывает Прокофьев. - Мне было полгода, со мной оставили старшего братишку – тридцать восьмого года рождения. Он с друзьями бегал вокруг дома, подожгли сухую траву. Дома загорелись. Брат с друзьями испугались – убежали в лес.   Я же лежал в доме, про меня ребята забыли. Родители возвращаются – видят: деревня горит. Уже один дом сгорел, второй. Смотрят – и наш пылает. Мать побежала, выбила стекло,   вытащила меня из огня. Мне хоть и было полгода, но я, видимо, на уровне инстинкта понимал про опасность дыма, огня. И последствия детского испуга тянулись долго – до 25 лет я заикался, приходилось преодолевать это. И сейчас иногда бывает, когда сильно волнуюсь. Я до сих пор считаю, что спасение из пожара – мой второй день рождения.

После пожара Прокофьевы  перебрались в деревню Борок. Обживали новый дом. Семья была большая – мама, папа, три брата, шесть сестёр. Жили хоть небогато, но дружно. Становясь старше, Иван понимал – родные всегда помогут. Хоть судьба иногда и приносила страшные испытания. Одна из сестёр, Нина, после войны  умерла от голода: в деревне для ребёнка не нашлось немного зерна. 

- Отец работал лесником. Как стукнет 10 лет, так мы - ему помогать. Ёлочки вместе сажали, нам и копеечка какая-то перепадала, - вспоминает Иван Иваныч. – Держали корову. Но в деревне был план по молоку – государство в сезон требовало отдать ему триста литров. Так что молока нам почти не оставалось. Хлеб пекли сами, потому что магазин был далеко. Для этого нужна была мука. Её выдавали в колхозе. И если ты сдавал недостаточно молока, то тебе обрезали муку. А хлеб – это ведь основа основ.

Большая часть жизни Прокофьева была связана с преодолением расстояний. В младшую школу приходилось ходить в соседнюю деревню за 10 километров. В старшей школе - жил в школе-интернате в райцентре Плоскошь, а на выходные возвращался домой также пешком. В 16 лет Иван  впервые преодолел расстояние подлиннее - и уже не на своих двоих: поехал учиться в Бологое на дорожного мастера. Дальше – армия. Перелёт через всю страну, три года службы в морфлоте на острове Русский. С тех пор Иван Иваныч периодически повторяет: «Кто на Русском не бывал, тот службы не видал». Муштра, говорит, была жуткая, «но и это пережить можно». После службы остался работать в Дальневосточном пароходстве – ходили в загранку, возили лес.

- Потом, в 1971 году, я на полгода уехал домой в отпуск. И тут заболел, - рассказывает Прокофьев. – В пароходство, в итоге, не вернулся. Осел на Новгородчине, пошёл по стопам отца – стал лесничим. 

Отец, наверное, - ключевая фигура в жизни Иван Иваныча:

- Он умел строить, строгать, пилить, печку класть. И меня всему этому научил.

Следить за флорой родина отправила Иван Иваныча в Мясной Бор. Лесничим он проработал почти десять лет – со времён той службы вынес привычку постоянно сажать деревья. Говорит, что за  жизнь посадил «больше 300 тысяч дубков». В 1978 году Прокофьева назначили директором Батецкого лесхоза. Работы и ответственности стало больше, но про малую родину Иван Иваныч не забывал – при первой же возможности старался вырваться туда. В один из таких приездов природа и указала ему на историческое значение этой местности.               

Это всё неспроста

Дело было на небольшой речушке Серёже  неподалёку от родной деревни Прокофьева. В 97-м году во время половодья она разошлась не на шутку. Такого наводнения местные не видели никогда. Течением сносило мосты, бани, дома, огороды.

- Речка Серёжа всегда подмывала местный курган неподалёку – это древнее захоронение. Раньше на этой территории жил древний этнос - тудовляне, они хоронили там своих умерших. Позже, когда сюда пришли славяне, они переняли эту традицию. В кургане покоятся наши русские ополченцы, несколько известных холмских дворян. По легенде, напротив захоронения Александр Невский, который венчался неподалёку - в Торопце, посадил дуб. Так что место это - с историей, - рассказывает Иван Иваныч.

Но в дни наводнения он всего этого, конечно, не знал.

- И я смотрю – Серёжа во время половодья свернула в сторону и пробила  себе другое русло. Из-за этого большая вода не дошла до кургана. А если бы это случилось, то от захоронения ничего не осталось бы –с мыло бы его. Меня это природное явление поразило, я подумал – это всё неспроста. И начал поднимать краеведческие труды в областной библиотеке, изучать. И с каждой книгой тема забирала меня всё сильней и сильней, - говорит Прокофьев.

Пока Иван Иваныч рассказывал эту длинную историю, в горле у него пересохло. Смочить его он решил, испив из родника на берегу реки Серёжи. По легенде, здесь нашли особо чтимую новоявленную икону Святой Великомученицы Параскевы Пятницы. На берегу по этому поводу даже построили часовню. От неё, увы, ничего не осталось. Зато теперь Иван Иваныч поставил здесь крест, а на него повесил табличку.  И про икону, и про часовню упомянул.

Пером и топором

Идею увековечить память местных ополченцев,  как он их называет,   Прокофьев вынашивал последние несколько лет. Вначале, думал, это будет большой валун с текстом о военных подвигах предков, о благодарности им от потомков. Инициативу он расписывал во многочисленных письмах во властные кабинеты Тверской и Новгородской губерний. Ответ везде был примерно один – «всё это, конечно, очень интересно, но денег нет».

- Я им писал два года, - говорит Прокофьев. – Но там каждый сидит в своём кресле – а больше им, похоже, и не надо.

Написал и очерк в «Новую новгородскую газету». Редакция очерк откомментировала: почему бы не поставить памятный знак на границе бывшей Новгородской земли? Обратилась к губернатору Никитину: не поставим – будет, как с общероссийским мемориалом на Куликовом поле, создатели которого долго держали место для памятного знака в честь Новгорода, да так при прежних губернаторе и мэре и не дождались новгородцев.  Вице-губернатору Кириловой передали, как связаться с инициатором, но никто из областной власти Прокофьеву так и не позвонил.

Иван Иваныч решил действовать самостоятельно. За десять дней сладил пять деревянных крестов – по одному на памятное место. К каждому кресту заказал по табличке с сопроводительным текстом – «чтоб потомки знали, кто и когда за них здесь кровь проливал». Рядом с каждым крестом наметил небольшое благоустройство: смастерил пять столиков со скамейками и  одну беседку. Всё – за свои, пенсионные. Говорит, только батюшка из Батецкой церкви проникся идеей и помог с  одним памятным знаком. Ну, и некоторые неравнодушные местные скинулись понемногу. 

Оставалась лишь небольшая проблема. Груз  оказался внушительным,  легковушка Иваныча такой бы не потянула. Да и путь неблизкий – 210 километров  по не самым простым дорогам.

- Месяц назад Иван Иваныч меня буквально поймал на дороге в посёлке, - рассказывает водитель Эдуард, который рискнул отправиться с Прокофьевым в эту дальнюю экспедицию. – Мы даже знакомы тогда не были. Он увидел, что у меня «газель», остановил меня, рассказал о своей идее. Я решил помочь. Я понимаю, что такое тяга к родным местам. Я ведь из Сибири, после армии переехал в Питер. Первый год там работал на заводе, жил в общаге. И буквально каждый день порывался домой поехать, тянуло невыносимо. Поэтому идея Иван Иваныча как-то отозвалась у меня, что ли.

Вторым помощником Прокофьев взял бывшего напарника по лесничеству - Виталия.

- Мы с Иванычем не одну тысячу деревьев вместе посадили, а тут как не помочь? Да и чё дома-то делать, правильно? – улыбается Виталий.

В его жизненной философии – ровно два принципа: работать надо руками, а жить - в деревне. Города Виталий на дух не переносит, потому что «в четырёх стенах можно свихнуться запросто».

- А в деревне тебе всегда нужно что-то по дому делать – чинить, пилить, сносить, заново строить. Руки всегда чем-то заняты – и голова так чище становится, - делится он.

Рано утром 5 мая команда по спасению памяти о русском воинском ополчении собрала кресты, скамейки и столы,  погрузила в «газель» Эдуарда, у которой на счётчике 300 тысяч километров пробега. В путешествии до родины Прокофьева сделали два открытия. Первое: дороги ближе к границе Новгородской и Тверской областей такие, будто по ним ещё вчера поочерёдно катались тяжелейшие танки СССР и Третьего Рейха. Второе: в Холме закрыли все кафе и столовые за отсутствием спроса. Путникам теперь даже негде в районном центре попросить кипяточка в термос. Хорошо, что в этот раз в местном сельмаге попалась добрая продавщица – не устояла перед  Иванычем, поставила чайник.

Два лесника

В дороге Ивана Иваныча, как и любого уважающего себя русского человека, потянуло на «поговорить о высоком».  Апокалиптичные картины современного Северо-Запада России к таким разговорам располагают.

- Вымирает русская деревня, - говорит Прокофьев, глядя на покосившиеся гнилые избы, десятки лет пустующие без хозяина. – Раньше тут были поля, сёла, сеяли и пахали. А теперь… Всё поросло кустами. Но ведь деревня – это корни нашего государства. И если ты корни срубил, то дерево засыхает. Так и страна засыхает - отсюда у нас и демографическая яма сейчас. В России население всегда прирастало за счёт деревни. Сейчас все в город хотят уехать – и понятно почему. В прошлом столетии в деревне тяжело было. Людям даже не давали покоса – сено для своей животины приходилось искать  по кустам да лесам. И всё равно – зимой обязательно придёт комиссия, спросит: «Откуда взял?».

Прокофьев уверен - русскому человеку землю нужно было давать, а не сказки про коммунизм.

– У нас земли мало, что ли? Сколько сможешь вспахать, столько и бери. Но нет, дают всем по десять соток – и всё. Но если человек может вспахать два гектара?! Излишки бы он продавал государству или населению. Всем было бы хорошо… Что такое деревня моего детства – дорог нет, школы нет, магазина нет. Паспорта не давали – все были, как крепостные.

Но не весь путь Иван Иваныч уходил в грустные монологи, бывала и радость в его словах. Только увидит в каком-то селе худо-бедно, но стоящую церковь, так сразу улыбнётся, в голосе оптимизма прибавится.

- Церковь нужна однозначно, - уверенно говорит он. - У нас в селе церковь была закрыта с самого детства. А в 60-е, при Хрущёве, её пытались взорвать – будто она кому-то мешала. Но церковь ведь – это красота, она местность   облагораживает. И ведь как церкви строили – всеми окрестными деревнями, все по рублю, копеечке, но дадут. Так и собирали предки наши. И зачем нужно было уничтожать нашу историю?

Перипетии судьбы нации и страны отзываются и в истории семьи Ивана Иваныча. Так получилось, рассказывает он, что дед по линии отца прослыл у Советской власти кулаком за крепкое хозяйство: были там и коровы, и лошади. Второй же дед, по линии материнской, особо зажиточных крестьян загонял в колхоз. О том, зачем государство  стравливало русских людей друг с другом, ответа у Прокофьева нет. Но зато уверенно он говорит о том, к чему такая политика привела.

- Да вот, - указывает он на очередную  брошенную избу. – Бедно русский человек жил. Помню, после войны, в 50-е, к нам в деревню из Прибалтики приехал дядя, родной брат отца. Одежда у него – пальто кожаное, сапоги хромовые, костюм. С собой полные сумки хороших продуктов. И мой отец брата встречает – в облезлой фуфайке, которая вся в заплатках. И вот стоят они двое рядом – два лесника. Но один в России живёт, а второй в Прибалтике. Там в Союзе жили в три раза лучше нашего. И таких халуп, как у нас, ты там и сейчас не увидишь. Там хутора – и к каждому проложен хороший асфальт. А тут?

А тут мы миновали деревню Морхово – и асфальт тут такой, будто только вчера по дороге колотили из «Градов». У Иваныча и про эти места есть история.

- Здесь бывший новгородский губернатор Прусак работал  директором совхоза. Потом стал депутатом Верховного Совета, там, в Москве, к Ельцину подмазался. Всё возле него там ходил, вот его и прислали к нам губернатором сюда, - делится Прокофьев своей трактовкой политической истории современной России.

О том, «как всё устроено», Иван Иваныч тоже что-то, да понимает.

- Вот Путин. Помню, по телевизору сюжет был: он приезжает в какую-то деревню. Ему люди жалуются – у нас, говорят, нет того, этого. Путин сразу даёт указание –  исправьте. Но разве так должно быть, чтобы президент в стране каждую мелочь решал? Зачем нам тогда вся эта «вертикаль власти»? Или как она там у них называется?

Минутка политинформации подошла к концу. И не потому, что Иван Иванычу больше нечего сказать про устройство родной страны. Просто доехал он наконец до родины малой. Пора кресты ставить.

Кто тут самый главный       

Первый крест Иван Иваныч, Эдуард и Виталий поставили на погосте Ровное. Это там, где, по легенде, нашли икону святой Великомученицы Параскевы Пятницы и по этому поводу соорудили часовню, которую после разрушили. Установку крестов, скамейки и стола Иван Иваныч сопровождал историческим экскурсом о важности здешних мест для духовной жизни русских людей. Позволим себе небольшой пересказ.

Итак, поле возле существовавшей когда-то деревни Горивицы. Название говорящее, как и у всех местных населённых пунктов. В  топонимах, считает Прокофьев, - отзвуки  шедших в этих местах сражений. Поэтому Билово (били), Снопово (валялись, как снопы), Коршуново (налетели, как коршуны), Держанское (от слова «держаться»). Иван Иваныч, прочитавший в областной библиотеке не одну книжку по краеведению южной Новгородчины, утверждает: здесь, в Горивицах, неоднократно происходили стычки с литовцами. Одно из сражений произошло в 1580 году, во время нашествия отрядов короля польского и литовского Стефана Батория. Об этом свидетельствуют сохранившиеся земляные укрепления, которые были устроены в глубокой древности, а затем использовались в более поздние времена. В начале октября 1580 года отряд местных ополченцев под командованием князя Оболенского численностью в 1 500 человек был разбит. Враг намного превосходил численностью. Но русские воины, по народному преданию, дрались мужественно и пали в неравном бою. А поле битвы «сделалось ровным и чистым». Сейчас же ровным его не назовёшь – целиком и полностью оно изрыто кабанами.

Последнее сражение в этих местах произошло во время Великой Отечественной войны. После того, как 29 августа 1941 года немцы захватили Торопец (ныне – тверской райцентр), здесь была срочно организована линия обороны. Рельеф местности и древние земляные укрепления были использованы для организации рубежа (они сохранились до настоящего времени). Наши войска стойко держали оборону, но силы были неравными. Немцы широко использовали авиацию и танки. Деревня Билово и сельцо Горивицы во время боя сгорели полностью.

Кресты Прокофьев и помощники устанавливают в память о доблестных русских воинах. Но решили и обозначить место захоронения поляков и литовцев.

- Иван Иваныч, а вы уверены, что оно здесь?

- Я, мелкий, сюда ходил коров пасти, - отвечает Прокофльев, стоя посреди  частых кустов. – Большое поле было колхозным, там своих коров пасти нельзя было. А здесь разрешали. И мне ещё мама говорила, что на этой сопке древнее захоронение поляков с литовцами. Тогда это все знали. Но потом деревни повымерли – и некому помнить.

Прокофьев рассказывает, что с самого детства местные мальчишки видели в этих местах призраков, похожих на тевтонских рыцарей. Пока Иван Иваныч увлечённо вещает о мистическом, к нам приближается, подобно привидению,  человек, одетый совсем не по-лесному.  Здоровается с Прокофьевым, спрашивает про кресты. Откуда знает?

Через минуту из разговора становится понятно – перед нами глава Плоскошского сельского поселения Александр Замыслов. Он обещал помочь Прокофьеву с установкой крестов, но вот задержался.

- Смог подъехать только сейчас, днём были на совещании у главы района. Обсуждали программу мероприятий на девятое мая, - говорит Александр Леонидович.

- То есть вы тут на местности самый главный? – спрашиваю я.

- Ну, как, - расплывается в улыбке Замыслов. – Посмотрите вокруг: главные тут, конечно же, - кабаны.

Увязнуть в истории

Со временем команда Иван Иваныча всё больше обрастает союзниками. Помимо Эдуарда с Виталием Прокофьеву помогает его племянник Сергей. Можно сказать, он пошёл по стопам дяди – руководит местным лесхозом, из-за чего приходится ежедневно мотаться по здешним лесам на гордом «уазике». В свой единственный и редкий выходной накинул камуфляж и поехал встречать дядю.  Загрузил кресты, столы и скамейки в машину и развёз их по местам установки. Три места объехал без проблем. Теперь направляемся устанавливать оставшиеся два креста на родину Иван Иваныча – в Борок. Ехать около трёх километров.

- Здесь в радиусе 15 километров не осталось жилых деревень, - рассказывает Сергей по пути. – Раньше людей много было. В конце семидесятых я сам по этим лесам подростком бегал, камни собирал на фундамент для новой школы в деревне Волок. Колхоз тут был, но в перестройку закрылось всё. В 90-е началась полная разруха. 

И, судя по дороге, по которой мы едем, разруха и не думает заканчиваться. Под колёсами - смесь из воды и влажной глины. Машину бросает вверх-вниз, вправо-влево. Отсюда – логичный вопрос:

- Сергей, эти кресты ставятся глубоко в лесах. Дороги к ним… сами знаете какие.  Кто-нибудь эти памятные знаки вообще увидит?

- Ну, как сказать, - задумывается Сергей. – Может, охотник какой пройдёт мимо или кто-то поле пойдёт разрабатывать – и взглядом зацепит. Пойдёт сарафанное радио – один другому скажет, а тот - третьему.  Дальше любители истории могут узнать, приехать.

Чтобы дотерпеть до Борка, любить историю этих мест, конечно, нужно очень сильно. Даже «уазик» Сергея в пучине местного бездорожья застрял. Почти безнадёжно. Выехать удалось лишь с третьего раза. А всё затем,  чтобы увидеть: на месте  Борка не осталось вообще ничего. Тут и раньше-то не было – ни школы, ни магазина, ни электричества. А теперь так вообще - ни избушки, ни досочки.

- Этой деревни нет уже около 50 лет, - говорит глава Плоскошского сельского поселения Александр Замыслов. – Чтобы деревня полностью исчезла, достаточно 15-20 лет. Как правило, дома, которые строили после войны, крылись максимум дранкой и рубероидом. Поэтому крыша ветшает быстрее всего – лет за пять-десять. Потом стены будут стоять ещё меньше. В итоге дом разваливается, превращается в труху. Природа берёт своё.

О физических свойствах материалов для домостроения Александр Леонидович говорит с пониманием. Во-первых, профессия позволяет – работу главы поселения он совмещает с преподаванием физики и математики в Плоскошской школе. Во-вторых, Замыслов сам живёт в деревне. А там работа по хозяйству кого угодно заставит погрузиться в нюансы.

- Каждый год у нас в поселении уходит по несколько деревень, - говорит Замыслов. – Сейчас их 107, но жилых из них – только 40. Активно народ стал уезжать в 1970-е – когда некоторые деревни объявили неперспективными. 

Рассуждая об инициативе Прокофьева, глава поселения говорит: любые памятные знаки на этих местах помогут нашим потомкам зацепиться здесь за историю своего края: «Воспитание патриотизма ведь должно на чём-то строиться».

Сейчас же любовь жителей Плоскошского поселения больше всего обращена к местным лесам. Точнее – к древесине. Экономика муниципалитета почти полностью завязана на вывоз леса в другие регионы, почти каждая семья прямо или косвенно задействована в этой сфере. Неладно всё и в демографии – в той же Плоскоши 30 лет назад  жило 2 500 человек, сейчас  - 700. Последние десятилетия экономически активное население усердно перебирается в Санкт-Петербург, Новгород, Тверь.

- В деревне Захоломье, где я живу, в школе учатся 14 человек. Большой  школы там, конечно, никогда не было,  но до 40 учеников набиралось. А сейчас в деревне вообще нет женщин детородного возраста, - рассказывает Александр Замыслов.

Пока мы заканчивали наш невесёлый разговор с главой, Иван Иваныч и его команда поставили крест на месте почившей деревни Борки. И отправились к легендарному кургану, рядом с которым, по легенде, Александр Невский посадил дуб. Поставили крест и там.

Прокофьев сел на свежеустановленную лавку и минуты две смотрел вдаль. Вид с кургана, конечно, божественный. Широкое поле, за которым вдали виднеется лесополоса, перспективой тянущаяся к горизонту.

- Где родился, там твои корни,  и на малую родину будет тянуть, сколько бы и где бы ты потом не жил. Это не объяснить, это что-то в крови, наверное, - придаётся философии Прокофьев.

Иван Иваныч, как известно, традиции предков чтит. Поэтому рядом с каждым установленным крестом посадил по два дуба. Говорит, жизнь ведь должна продолжаться. Хотя бы так.

Галочка на небе

Почти всю дорогу домой молчали. На выезде из Тверской области Иван Иваныч попросил остановить у кладбища, где лежат его родители, братья, сёстры. Мы ждём его у машины.

- Знаешь, это не просто работа была. Мы как будто миссию какую-то выполнили, - говорит Эдуард.

- Да, теперь, думаю, Господь на небе за это добрую галочку нам поставит, - улыбается Виталий.

Прокофьева нет минуту, две, пять. Возвращается. Говорит, искал на кладбище захоронение. Историческое? Или по родовой линии? Я, честно говоря, не запомнил. Ох, уж этот Иваныч: вечно он что-то ищет.

Матвей НИКОЛАЕВ

Фото автора

 

Поделиться: