Годный к нестроевой

Записки неоднократного призывника.

1 апреля начался весенний призыв на срочную военную службу в российские Вооружённые силы.

Военная премьера

Первый раз на призывную комиссию меня вызвали классе в десятом, где-то уже перед выпускными экзаменами, в середине 70-х. Это было время, когда в школах преподавали «военное дело», и про армию говорили тогда много, но лично я знал о ней очень мало -  другие были увлечения.

На призывном пункте к назначенному часу нас собралось человек тридцать,  с трудом уместившихся на пошарпанных стульях в небольшом актовом зале. По-армейски точно здесь же появился невысокого роста, пухленький офицер. (Небольшое, но важное отступление - зияющим пробелом в моих армейских познаниях, и без того скудных, было то,  как по звёздочкам на погонах определить воинское звание. Зрительно отмечал, что у кого-то их меньше, у кого-то больше, крупнее или мельче, а что это означает, оставалось для меня неведомым). Он бегло оглядел присутствующих и остановил взгляд на  белобрысом парне, коротко стриженном, с детской чёлочкой.

- Фамилия?

- Кудрявцев! (Сколько лет прошло, а я помню!).

- Так, все смотрим на Кудрявцева, точнее, на его голову! Повернись вокруг себя, Кудрявцев, ещё раз повернись! Все видели? Вот так вы должны быть подстрижены, когда приходите в военкомат на медкомиссию!

Он снова оглядел зал и снова указал пальцем, только уже вроде как в мою сторону.

- Фамилия? К тебе обращаюсь, патлатый!

Точно - на меня. Я встал.

- Дмитриев.

- А ты, патлатый, прямо сейчас идёшь в парикмахерскую и просишь подстричь свою голову, как у Кудрявцева! Встань, Кудрявцев! Покажи специально патлатому ещё раз. Понял?

- А может, мне и Кудрявцева с собой взять, для образца, чтоб наверняка? - предложил в свою очередь я, и хохот нескольких десятков глоток сотряс стены.

Тут, на моё счастье,  зашёл другой офицер, видно, старший по званию и скомандовал:

- Организованно всем пройти в раздевалку, раздеться до трусов и начать обход врачей!

Терапевт, хирург, невропатолог, психиатр... Мы ходили от кабинета к кабинету.  На вопрос очередного врача «Жалобы есть?» я отвечал, что нет, и двигался дальше. Заминка вышла только у окулиста.

- Очки давно носишь?

- С детства. У меня врождённый астигматизм.

Он долго светил мне зеркальцем в глаза, прикладывал к ним какие-то стёклышки,  спрашивал, сколько строчек вижу в таблице на стене и, убедившись, что не много, закапал какие-то капли и отправил посидеть в коридоре минут двадцать. Потом снова - зеркальце, стёклышки...

Председатель призывной комиссии монотонно зачитал решение, из которого я уловил главное: «Для прохождения службы не годен в мирное время».

На следующий день в школу я решил не ходить: есть повод!

Человек из сусеков

Я закончил институт, женился, у нас родилась дочь. Мне нравилась моя работа - журналист областной молодёжной газеты, мои заметки выходили и в центральной прессе, я был рекомендован новгородским обкомом комсомола для учёбы на одном из лучших, пожалуй, в то время факультетов журналистики - в Высшей комсомольской школе при ЦК ВЛКСМ (ВКШ).  Но где-то в конце марта 82-го получил повестку из военкомата:  на призывную комиссию! 

Всё повторилось - хождение по кабинетам, окулист с его стёклышками и каплями, который  мне  сказал то, что услышать я был не готов:

- Зрение у тебя лучше не стало, но приняты новые правила призыва. Теперь и в мирное время ты годен!

Примерно то же самое мне повторили на призывной комиссии, оговорив, правда, что есть какие-то ограничения по родам войск.

- Скорее всего, в стройбат пойдешь, там и не такие служат. Сейчас в армию вообще брать некого, демографический кризис, вот и скребут по сусекам, - «успокоил» меня сведущий в этих делах человек.

Чтобы уладить свои дела, давалось недели две.

Мне шёл уже двадцать шестой годик, но я по-прежнему путался в звёздочках на погонах. Нет, конечно, пилотку от будёновки отличить мог, но заявление главному редактору своей газеты на полном серьёзе (какие шутки в моём положении?) написал такое: «Прошу уволить меня с работы в связи с призывом в Красную Армию».

Завещание майора

...«Равняйсь! Смирно!». Утро начиналось с переклички. На нас были надеты защитного цвета комбинезоны, чёрные десантные шлемы и такого же цвета высокие ботинки на толстой подошве с массивной шнуровкой. Потом следовала команда разойтись по учебным классам и приступить к занятиям. Словом, нас учили в соответствии с программой военной кафедры.

Потому что в горвоенкомате сочли возможным предоставить мне отсрочку. По всей видимости, решающую роль в этом сыграли ходатайства от обкома комсомола и от руководства газеты. Серьёзным аргументом было и то, что в ВКШ мне всё равно предстоит курс обучения на военной кафедре.

Пришла весна, мы  готовились к экзаменам и к военным сборам. И вот в один из дней  - повестка: опять военкомат, опять медкомиссия.

В деканате озаботились: призывать студентов, отучившихся  половину всей программы,и призывать рядовыми без пяти минут лейтенантов?..  

В военкомате  нас отпустили:

- Свободны!

- А что дальше?

- Учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин,- хмурый майор оказался с юмором. - Рвите отсюда, пока там не передумали!.. Винный - за углом! - бросил он нам уже в спины.

Только потом мы узнали, что этот призыв был особенный: направить нас должны были, как тогда официально говорилось, «в состав  ограниченного контингента советских войск» в Афганистан.

«Твою дивизию...»

Дня за два до отправки на военные сборы я как-то неловко оперся в кровати на правую руку и почувствовал дикую боль в плече. Со временем она всё нарастала, буквально до слёз в глазах. Мама набрала «03». Молодая доктор, сама растерявшись, смогла лишь померить давление, сделать укол магнезии и решила отвезти меня в больницу. В приёмном покое  хирург уже издали определил:

- Вывих плеча, вправлять надо.

Он подозвал санитара, пропустил мне под мышку полотенце петлёй, и на счёт «три» они вместе рванули руку и плечо в разные стороны. Раздался хруст, боль мгновенно исчезла. 

- А вывих-то у тебя, похоже, привычный,- определил доктор. - Раньше бывало?

- Бывало, но не до такой степени...

- Гипс нужно накладывать, и надолго.

Гипс, как оказалось, при вывихе плеча накладывается особым образом - руку плотно прижимают к туловищу и буквально закатывают бинтами, почти от горла и до пупка, оставляя свободной только кисть. Первым делом пришлось купить новую рубашку - на несколько размеров больше, чтобы упаковать в неё  всю эту громоздкую конструкцию.  Между тем  отправиться на сборы мы должны были завтра и не куда-нибудь, а в 76-ю десантно-штурмовую дивизию в Псков.  Там, в дивизии, мы должны были, помимо  прочего, совершить два прыжка с парашютом и принести присягу, без которой о присвоении офицерского звания не могло быть и речи. Лично для меня  не пройти военные сборы значило уже осенью наверняка отправиться по призыву к месту срочной службы.

А, будь что будет, решил я и, собрав нехитрые пожитки, поехал в который раз испытывать судьбу.

Руководитель сборов майор Бурлаков посмотрел на меня жалостливо, выразительно крякнул и попросил прийти на кафедру через часок.  Сказал - будет советоваться. А когда я вернулся -  успокоил: «Что с тобой поделаешь, бедолага? Поехали...».

В части нам выделили казарму и повели (теперь - только строем, как сказал майор Бурлаков)  на склад получать военную форму, чтобы ровно в 11.00 на плацу встречать замкомандира дивизии.

Пока все толкались на раздаче и переодевались, я скромно стоял в сторонке, понимая, что с одной рукой мне так быстро не справиться. И лишь когда почти все вышли, вежливо обратился к шустрому прапорщику:

- Извините,  видите ли, у меня гипс... Тут такое дело, мне бы гимнастёрочку размером побольше, чтоб рука влезла, а штаны нормальные, по фигуре.

- Не, так не пойдёт, у меня всё строго в комплекте. Какого размера гимнастерка подойдёт - такого же и портки выдам. Меряй!

Намерил я размер на 56-й, а может и больше, при моём в ту пору 48-50-м.

- Вот теперь забирай всё! - прапорщик бухнул на стол комплект стопкой. - Сапоги - размер, как и просил. А вот фуражек ходовых не осталось, маловата будет, но бери, что есть!

Провозился я с переодеванием долго, а потом мельком глянул на себя в зеркало  - гимнастёрка  напоминала пузырь, из которого примерно между третьей и четвёртой пуговицами торчала моя пятерня. Штаны висели и раздувались во все стороны так, что там запросто поместился бы мешок отборной картошки. Завершала, как бы сейчас сказали, этот «лук», фуражка, которая едва держалась у меня на затылке, при любом движении сползала и грозила свалиться.

Но времени на разглядывание у меня не было, я уже опаздывал на построение.

Парни стояли строем, перед ними -  майор Бурлаков и высокий полковник. По мере приближения я уже разбирал фразы из его выступления, что-то типа «вам выпала большая честь», «славная история нашей дивизии». А когда  я  в растерянности встал за спинами командиров, курсантский строй почти рухнул от хохота и заставил офицеров обернуться в мою сторону.

Мой мозг, нагруженный теоретическими армейскими знаниями, подавал  команду отдать честь старшим по званию, но рука, скованная гипсом, не двигалась, и тогда к ладошке потянулась голова, чтобы хоть как-то обозначить воинское приветствие. Но тут начала сползать фуражка. Я успел её прижать здоровой рукой и в таком скрюченном состоянии, глядя на командиров, почему-то сказал: «Здрасьте!». Это, наверное, и стало последней каплей. Я увидел, как меняется в лице полковник: «Это что?.. Это кто?.. Убрать с глаз долой немедленно!».

Майор Бурлаков схватил меня за локоть и потащил в сторону склада, а нам вдогонку уже летели знакомые слова «мать», «твою мать», а я почему-то в тон им про себя повторял - «дивизию», «твою дивизию».

«Шайбу!.. Шайбу!..»

В виде исключения мне разрешили ходить в «гражданке» - курточка, джинсы, но с условием - только позади нашей курсантской колонны и не светиться.  Со временем приноровился и загипсованной рукой даже вёл конспекты на занятиях. Пару раз в неделю ходил в медсанчасть, показать свою руку врачу, которому, по всей видимости, было там скучно без дела, и он всякий раз оживлялся, увидев меня. Предлагал сделать мне операцию и долго объяснял, чего он там, в плечевом суставе, подошьёт и укрепит.   Меня же интересовало, когда с меня снимут гипс.

А тут родители   решили меня поддержать и прислали перевод аж на целых 25 рублей, хорошие по тем временам деньги. Получив их, мы с другом Сашкой Коневым решили вечером пойти в ресторан - армейская столовка уже достала. Самый популярный в те годы кабак во Пскове называли в народе «шайбой» - круглое, с большими окнами здание, всегда забитое под завязку. Особенно это место было любимо офицерами десантной дивизии и девушками «на выданье», так что вечером в пятницу сюда было весьма непросто попасть. Но нас за несколько рублей вознаграждения посадили за отдельный столик. Мы заказали коньяку (правда, вскоре перешли на привычную водку), кучу закусок, мясную нарезку (дефицитнейшую по тем временам) и что-то ещё, сделавшее стол и нас весьма респектабельными. И после нескольких рюмок Саня перезнакомился с улыбчивыми дамами за соседним столиком, поочерёдно увлекая их на танцевальную площадку. Я же, в силу своей травмированности, скромно и с интересом наблюдал за происходящим вокруг. Тогда ещё в ресторанах было принято объявлять «дамский танец», и в такие моменты я стал чувствовать повышенный интерес к своей персоне со стороны женского пола. Это потом Шурик признался, что представил меня своим новоиспечённым подругам как одинокого героя-офицера, приехавшего из «горячей точки» после ранения...

Дамы приглашали, я соглашался. Сам же танец происходил примерно так:  левой здоровой рукой я брал даму за правую руку, а моя скованная гипсом ладошка, торчащая из куртки, по непреодолимым физическим законам ложилась ей либо прямо на левую грудь, либо подпирала её снизу. Я извинялся за вынужденную неловкость, но смущённые поначалу дамы танец не прерывали и даже, как правило, приглашали потом ещё раз.

- До чего же этот гипс меня заколебал, - пожаловался я Сане, когда мы вышли освежиться на улицу.

- А давай мы его снимем, - я ещё не успел обдумать это предложение, как Шурик уже  надорвал бинты и с силой дёрнул. Ненавистный панцирь развалился на две половинки, и ловкий Саня бросил его в рядом стоящую урну. - Всё, свободен!

Радость оказалась недолгой: пребывавшая больше месяца без движения рука просто повисла и болталась без движения, как плеть.

Утром мне нужно было снова идти к доктору в медсанчасть.

- Во, а где гипс? - сразу спросил он, как-то ехидно ухмыляясь.

Легенду я придумал ещё по дороге и стал говорить, что вчера в казарме попросил парней снять, потому как чувствую себя хорошо и что...

- Так мы, выходит, вчера с тобой в одной казарме были, - прервал он мой пламенный монолог. - Я там от тебя через пару столиков сидел, только ты меня в гражданке, видно, не признал. Ну, что ж, тогда я тебя выписываю -  считай, здоров! 

Обиделся, видно, доктор: выписал без всяких ограничений.

Его я, кстати, вспоминал ещё не раз, особенно когда  был обязан отдавать честь офицерам. Со стороны выглядело это, прямо скажем... Завидев  идущего навстречу офицера, я  сгибал ноги в коленях, чтоб невысоко тянуть ладонь, подбрасывал руку и одновременно опускал к ней голову. Пальцы чиркали по виску, и получалось нечто подобное армейскому приветствию. При этом надо было скосить на офицера глаза, чтоб  хоть как-то выразить свое уважение.  Многие этого не понимали, устраивали выволочку...

Правда,  не все. Помнится, майор Бурлаков снарядил меня отнести в штаб какие-то бумаги. Уж не буду рассказывать,   какими потаёнными тропами я туда добирался, чтобы не встретить старших по званию, как искал нужного мне подполковника, у которого, не сомневаюсь, оставил в памяти глубокий след. Первым делом, войдя в его кабинет, по правилам хорошего тона я снял фуражку (головной убор в помещении надо снимать, так ещё мама учила), потом вспомнил, что нужно отдать честь, присел, проделал вышеописанные манипуляции. Думал еще пожать подполковнику руку, но делать этого отчего-то не стал и, положив на стол какие-то листочки, доложил: «Вам срочный пакет!». Подполковник встал и молча смотрел на меня. Я тоже смотрел на него и ждал указаний. Молчание затягивалось. Поняв, что визит окончен,  я щёлкнул каблуками (этому меня никто не учил!), резко кивнул головой (этому - тоже!), произнёс «Честь имею!» и, развернувшись, строевым шагом вышел за дверь. За всё это время подполковник не произнёс ни слова!

...А сборы наши всё-таки закончились. Я стал лейтенантом. В военном билете записали, что я - замполит  роты воздушно-десантных войск, и это на долгие годы стало предметом нескончаемых шуток в нашей семье: в День десантника жена наказывала детям не подпускать меня близко к фонтанам... Правда, в какой-то момент эта запись исчезла из моего билета и появилась другая - начальник клуба, согласно которой в военное время мне надлежало прибыть в посёлок Подберезье «на развилку двух дорог». В военкомат меня вызывали с тех пор совсем редко - чтобы уточнить какую-нибудь запись или сообщить о присвоении очередного звания.

Кстати, закончил я свою «военную карьеру» в звании капитана. А это - по четыре звёздочки на погон. Уточняю на всякий случай, вдруг кто не знает!

Владимир ДМИТРИЕВ

 

 

Поделиться: