Галопом по Европам: Все датчане попадут в парк

Чего можно ожидать, отправляясь в страну, где  плотность населения – в 15 раз выше, чем у тебя на родине, а на квадратный километр её столицы приходится в полтора раза больше жителей, чем в Москве, которая всегда так утомляет тебя? Каменных джунглей тебе приходится ожидать, вот чего.

Но это – не про Копенгаген. 

Олени, бегущие по забору

То есть начинается-то для тебя столица Дании вполне ожидаемо. По пути из аэропорта автобус сопровождается серым бетонным забором. Ага, я же говорил!.. А что это там на заборе за фигурки? Ба, да это олени! Вереница нарисованных оленей бежит тебе навстречу.

«Компенсация», - ухмыляешься ты. Но из-за забора выглядывают дома со странными окнами в скошенных бетонных рамах, неодинаково выступающих из фасада. В рамах умещаются ещё и стулья? Так это же не совсем окно – это балконетта, она же «французский балкон», известный также под лиричным названием «балкон Джульетты», а бетонное его ограждение скошено так, чтобы ловить свет солнца, вершащего свой дневной путь.

Словом, Копенгаген льнёт к природе. Хочет с нею дружить. Готов впустить её в каждую пору своей каменной кожи – как в эти «балконы Джульетты» на своей окраине.

В принципе, это желание – гораздо важнее, чем реальное изобилие зелени, например. Городу, если на то пошло, уже восемь столетий, за это время немудрено вытеснить из себя всё живое, кроме человека. Знакомое дело: предки нынешних новгородцев за такой же примерно срок сумели превратить ильменское побережье в пустыню, покрытую лишь ржавой щетиной кустов – а когда-то там, говорят, роскошные дубравы стояли. 

Ветер в лицо

Кому – что. Кому-то датская столица наверняка запоминается, как рай для велосипедистов. Готов биться о заклад, что русским велосипедистам такого рая никогда не дождаться. И слава Богу. Но не потому, что власти у нас «плохие», а потому, что велосипедист не тот: он не будет послушно выстраиваться в очередь у специального – для двухколёсных – светофора, как выстраиваются датчане пёстрой вереницей, в которой и бабушка с дедушкой рядышком (точнее – дедушка на велике с прицепом, в котором и бабушка, и собака, и кошка), и школьник с ранцем, и мелкий клерк с портфелем через плечо (а может, и не мелкий: возле их парламента небольшая стоянка для авто и огромная – для велосипедов). Новгородский велосипедист объехал бы препятствие по тротуару, ручаюсь. А копенгагенский – ничего, стоит в велопробке. Из чего я делаю вывод, что на двух колёсах он едет не столько/не только из-за напряжённого транспортного трафика и уж точно не из-за дороговизны топлива, а ради близости к природе. Чтобы ветер в лицо и всякое такое прочее…

Кстати, о ветре. Русская жительница Копенгагена, водившая нас по столице, рассказывала о том, что удивляло и требовало притерпеться: о датских детях, которые сквозь ветер с дождём и снегом могут пробиваться без шапки и в расстёгнутых куртках, и взрослые не возмущаются, не делают им замечаний. При этом сами взрослые – при желании - могут быть плотно упакованы по погоде. Но, если разобраться: это же их, детей, родной климат, естественная среда! Им не приходится в неё «вписываться». Никаких искусных усилий для этого не требуется.

«Искусные усилия» – это, скорее, вопрос градостроительный. Достаточно посмотреть на контуры новых построек вдоль вод. О том, чтобы снести дерево, вставшее на пути бульдозера, речи нет. Архитектор «освоит» эту натуру, бетон вогнётся, чтобы сохранить живое.

А если дерева не было – его придумают. И дерево не останется антуражем архитектурного эскиза: рисунок оживёт, дерево зазеленеет в реальности.

Казармы для «детей цветов»

Турист, попавший в Копенгаген, норовит посетить островок анархии, расположившийся в самом центре датской столицы. Квартал Христиания стал достопримечательностью благодаря тому, что почти полвека назад колония хиппи самовольно заселила заброшенные казармы в районе Кристиансхаун. После долгого, хотя и вялого противостояния хиппи и государства власти де факто признали право коммуны на существование. И даже де юре - наделив Христианию подобием автономии. В основном спор шёл, впрочем, вокруг права собственности на жильё. В прочем муниципалитет махнул рукой на правила поведения в квартале, которые устанавливают сами его обитатели.

Все знают, что здесь приторговывают травкой, и все догадываются, что на «острове» могут скрываться те, кто не хотел бы публичности. Отсюда и некоторые требования к гостям. Я вот не стал даже доставать из сумки фотокамеру, и правильно сделал: увидев в руках у какой-то девушки «мыльницу», персонажихи в разноцветных дредах подняли такой крик, что хоть святых выноси. Это были единственные вопли на тихих улочках микрорайона: здесь не любят суетящихся: орущих, бегающих и даже болтающих по мобильнику. Здесь нельзя носить оружие (и бронежилеты заодно). Драка без оружия также не приветствуется, как и любая иная форма насилия.

Наверняка власти могли бы ликвидировать колонию силовыми методами. А не делают этого по двум причинам. Явная состоит в том, что Христиания интересна гостям города даже больше, чем смена караула королевских гвардейцев, парящихся в лохматых шапках из медвежьего меха, а гостеприимство – часть городской экономики. Потайную же причину можно себе вообразить: Христиания – понятие в некотором смысле экологическое.

Ведь хиппи – «дети цветов» и ведут себя соответственно. Если травкой и балуются, то продажу тяжёлых наркотиков в своих владениях запрещают: химия же! Они даже автомобили на свои улочки не пускают. Да ещё и показывают пример безотходного существования: на берегу канала, рассекающего квартал, своими руками понастроили домиков из отходов жизнедеятельности современного общества потребления. Всем этим стройматериалам суждено было бы отправиться на свалку и там гнить, заражая окружающую среду, если бы не «дети цветов».

…и цветущая крепость

Мне кажется, что Христиания как городской бренд уже догнала по популярности важнейшую достопримечательность Копенгагена: парк Тиволи.

Между историями возникновения Тиволи и Христиании тоже есть скрытая связь. Хиппи в начале 1970-х обустроились на месте, где квартировали войска. А Тиволи заложил в 1843 году офицер Георг Карстенс на месте фортификационных сооружений. Лейтмотив - «Прощай, оружие».

Чтобы реализовать свою задумку, Карстенсу нужны были налоговые послабления. Считается, что он получил их, потому что очаровал короля  словами: «Ваше величество! Когда народ развлекается, он забывает о политике». Движение «детей-цветов», собственно, тоже родилось из неприятия мира, захваченного и управляемого политиканами.

Парк был вообще-то копией парижских модных развлечений. Тамошние «Жарден де Тиволи», впрочем, были тоже репликой – садов в итальянском городе. Подражать хорошему – не стыдно (в Петербурге тоже некоторое время существовал сад с тем же названием). Но очень скоро об иноземном происхождении своей утехи датчане забыли: так им полюбилось детище лейтенанта Карстенса. Важная особенность: поскольку входной билет мог купить хоть аристократ, хоть учитель, хоть купец, хоть ремесленник или пролетарий – были бы деньги, парк стал школой демократизма и тиглем для сплавки классов в нацию, что и требовалось стране, которая как раз готовилась сделаться конституционной монархией.

Популярность парка отразилась даже в датском языке. Русский, увидевший, что у знакомца расстегнулась ширинка, может шепнуть ему, спасая честь товарища: «У тебя магазин открыт». А датчанин в этой же пикантной ситуации говорит: «Э, смотрю, Тиволи-то открыт!».

Тиволи справедливо  называется «парком развлечений». Здесь 27 аттракционов, шикарный бутик в стиле Тадж-Махала, множество кафешек. Но при этом он остаётся ПАРКОМ.

То есть главное на этих 8 гектарах – всё-таки растительность. Буйная, отчасти экзотическая. Прекрасно ухоженная. Без неё это был бы тривиальный  Луна-парк, набор балаганов на рыночной площади.

Посреди парка – озерко. На глади его сидели сверкающие стрекозы: такие большие, чтобы их нельзя было не заметить издалека в пёстром калейдоскопе Тиволи. Глаза их сияли диодными лампами.

В этом грубоватом подражании природе мне почудилась доля самоиронии: у датчан с чувством юмора дело обстояло лучше, чем я думал. Природа шутку поддержала: на электрифицированную стрекозу уселась живая чайка.

Бродя по этому прихотливо освещённому фонариками Эдему под кронами караганы, проливающими на газон золотой ливень цветов, под лиловыми гроздьями глициний, и деля дорожки с павлинами, чьи голоса громче и противнее чаячьих, я с тоской вспоминал новгородские парки. Все последние радостные известия из их жизни связаны только со скудными, но новыми развлечениями для гуляющих. А сами парки неуклонно лысеют.

И ведь не в погоде дело: у нас теперь чуть ли не «каждая первая» зима может соперничать с «умеренным морским» климатом Копенгагена. Среднегодовой температурный максимум там повыше, но не благодаря ведь ему я не видел там деревьев, превращённых с помощью бензопилы в телеграфные столбы. Просто датский горожанин явно живёт в большем согласии с природой, больше ценит своё с ней сродство.

Да, датчане много курят (даже обожаемая ими королева, дама пожилая, ещё несколько лет назад дымила; не думаю, что бросила), немало выпивают, не ограничивают себя в алкоголе, жирном (их страна – чемпион по свиноводству; средний гражданин в год уминает 65 кило свинины) и сладком и считаются нацией весьма нездоровой.

Но, может быть, они просто не слишком стараются оттягивать свой последний вздох, не видя ничего страшного в том, чтобы слиться с природой, навсегда переселиться в огромный Тиволи?

Шучу, конечно.

А может, и не шучу…

Сергей БРУТМАН

Фото автора