Через 38 лет после антиутопии

«олигархический коллективизм» побеждает.

В прошлом году, когда книготорговцы подводили итоги продаж, неожиданно выяснилось, что самой продаваемой книгой крупнейшей в России издательской группы Эксмо-АСТ (включая электронные и аудиокниги) за 2010- 2019 годы стал роман Дж. Оруэлла  «1984». По данным издательства, в этот период было продано 1,8 млн. экземпляров. Неожиданностью стало то, что роман-то – очень старый, написанный в 1948 году и дошедший до массового отечественного читателя, не имевшего доступа к советскому «самиздату» и «тамиздату», хоть и не сразу, но всё же – почти 40 лет назад. И затем несколько раз переиздававшийся.

Угадайка, угадайка

Старый роман вдруг оказался «очень своевременной книгой» (как Ленин отозвался о романе Горького «Мать»). Впрочем, почему – вдруг? Он оказался весьма кстати именно в момент жёсткого закручивания гаек в общественной сфере. Антиутопия Оруэлла оживала на глазах, мы сами опускались в пучину репрессивного государства.

Казалось бы, эта дорожка должна быть нам знакома. Но нет: она проходила сквозь такую тьму, какую мы не встречали даже во времена «застоя», когда даже вольность языка реже каралась уголовными статьями, а уж вольность мысли вообще слабо контролировалась Левиафаном. Да и вообще мы успели отвыкнуть от тьмы – оттого удивлялись ей, спотыкались и расшибались.

Полезно быть старым. Выходец из СССР прекрасно понимает, что «мыслепреступление» - важнейший грех в воображаемом обществе будущего - вовсе не было выдумкой Оруэлла. «Неправильность», «антигосударственность» мышления и чувства преследуется даже самым мягким тоталитаризмом. Просто бывают времена, когда идеологизированное государство не имеет сил применять высокие меры наказания к «несогласным». А на стадии окончательного своего загнивания не может этого сделать хотя бы потому уже, что несогласно – пусть в частностях, пусть молча – уже большинство подданных.

На эту тему в Советском Союзе был хороший анекдот. Он очень литературен и  оттого слишком длинен. Но самая его соль – в том, что в начале анекдота по Красной площади движется «огромная праздничная колонна советских людей», за которой плетётся «горстка отщепенцев», а в финале, спустя годы, по площади марширует «мощная колонна отщепенцев». В реальности из-за многолюдности «колонны отщепенцев», собственно, советская власть и рухнула.

Это стало возможным, поскольку «двоемыслие», присущее оруэлловскому «ангсоцу», в настоящем «совсоце» - то есть не воображаемом «английском социализме», а в социализме советском – въелось в сознание граждан. В фантастической Океании, в которую Оруэлл объединил англоязычный мир, доктрина официального двоемыслия выражалась, например, в лозунгах, полных фальшивой диалектики: «Война - это мир», «Свобода - это рабство», «Незнание – сила». Советское двоемыслие «низов» выглядело проще: говорим, как велено, а думаем – наоборот.

Кто же знал, что со временем лозунги «ангсоца»  могут стать общими лозунгами некоего государства и значительной массы его подданных? Что войну можно будет выбрать как способ  обеспечения мира, свободно мыслящего человека – объявить рабом чуждых ценностей, навязываемых враждебными силами, и что незнайка-телезритель станет движущей силой общественного мнения? Только не Оруэлл!

Откуда ему было знать, что политики разных стран, как сговорившись, начнут пользоваться «новоязом»  - языком уклончивых формулировок? Советник экс-президента США Трампа, например, охарактеризовал однажды ложь как использование «альтернативных фактов». Примеры «новояза» чиновников других стран вы можете припомнить сами. Но как это предугадал Оруэлл?

Проще ему было сконструировать фигуру Большого Брата – то есть вождя «ангсоца». Строительный материал он мог позаимствовать  в СССР и не только.  Культ вождя необходим как воздух там, где тоталитарная идеология пропагандирует уравниловку и милитаризм. В Океании члены Партии обязаны были отдавать своих детей в военно-политическую молодёжную организацию, где  тренируют будущих солдат и осведомителей, способных доносить даже на собственных родителей: кровные и семейные связи для «ангсоца» - ничто.

Это Оруэлл ещё не предполагал, в далёком 1948 году создавая роман о будущем и попросту переставляя цифры в актуальной дате, что много позже 1984-го наступит время цифровых технологий, которые значительно упростят задачи и зомбирования масс, и тотальной слежки за их поведением…

В 2013 году «The Guardian»  спросила читателей –  «прав ли был Оруэлл относительно направления развития общества?». 89% ответили - «да». Что ответили бы россияне, судя по «чемпионству» романа в нашей стране в XXI веке?

Как повторял ведущий одной  литературоведческой телепередачи под занавес каждого выпуска – «Читайте классику». Оно того стоит. Но разговор мы начали вовсе не для того, чтобы напомнить вам о книге, которую многие из вас и без того знают, судя по её тиражам.

Прожитая фантазия

В канун оруэлловского 1984-го венгерский диссидент и писатель Дьёрдь Далош издал фантастический роман «1985» - продолжение антиутопии.

Многие из вас его, видимо, не читали. Но зато мы с вами имели возможность прожить наяву сюжет и фабулу этой книги.

Итак, Океания с её «ангсоцем» проигрывает бесконечно ведущуюся войну с Евразией, а Большой Брат неожиданно – и так кстати -  умирает. Объявляется «демократизация». («Перестройка» и «гласность», если угодно).

Власти собирают интеллектуалов, включая опальных, предлагая им увлечь общественность дискуссиями.  Редактором свободного издания становится главный герой «1984-го» Уинстон Смит. «В деле» и его возлюбленная, которую он, если помните, предал в романе Оруэлла. Хотя она, видимо, «перевоспиталась» куда эффективнее, чем Смит, и не готова к радикальному пересмотру идей. Создаётся  «Ассоциация интеллигентов за реформы»,   призывающая к восстановлению конституционных свобод и запрещению полиции мыслей. Этот порыв позволяет проявить все «деструктивные силы» - что, видимо, и требовалось тайной полиции, по чьему замыслу и под чьим контролем процвело свободомыслие.

Нищий беспартийный пролетариат - «пролы», на которых возлагал некоторые надежды Смит у Оруэлла, - тоже оживляются. У них появляется лидер, поднимается волна забастовок, начинается экономический кризис, правительство покидает страну, на несколько дней власть даже переходит к восставшим…

Но это – не финал. Власти Океании сговариваются с победителями-евразийцами. Отряды последних оккупируют страну. Лидера повстанцев казнят. И вновь устанавливается тоталитарный режим. Благо место, нагретое «старым» тоталитаризмом в умах и во всём быте жителей Океании, ещё не успело остыть, полного внутреннего освобождения не случилось.

Допустим, роль интеллигенции Далош мог подсмотреть во время венгерских событий 1956 года и «пражской весны» 1968-го,  двух сорвавшихся попыток преобразований – насильственной и «мягкой». Первую, правда, он застал ещё подростком. А в год второй был судим в социалистической Венгрии как чрезмерно  «левый».  Но нельзя сказать, что венгерский и чешский опыты, несмотря даже на кровопролитность первого, закончились откатом к самому мрачному тоталитарному варианту, более жестокому, нежели предыдущий. Скорее уж – к восстановлению статус-кво. Зато для нас Далош оказался визионером: предсказал, что «перестройка» способна привести - после краткого периода демократии - к  полицейскому реваншу, а «гласность» - к возрождению самых инквизиторских форм цензуры.

Увы, роман, написанный в 1982-м, а на русский язык переведённый через десять лет, был мало кем внимательно прочитан. Российское общество, с одной стороны, пребывало в интеллектуальной эйфории, а с другой -   мучилось от гиперинфляции. Ему было не до прогнозов.

Да и легковатой могла показаться в тот момент остросюжетная и сдобренная юмором антиутопия Далоша. Такой она остаётся, пожалуй, и сейчас, когда всё уже сбылось. Всё, что не касается жизни интеллектуалов и интеллигентов, оказалось недостаточно препарированным. Механизм повторного подчинения – подчинения радостного! – обывателей власти остался не вскрыт.

Оглядываясь вокруг, мы должны делать это сами. Высчитывать, насколько влияют на это ошибки, допускаемые демократическим движением, а насколько – собственная косность масс, тяжесть доставшегося им исторического наследия и блаженное, дорогое сердцу ощущение безответственности за происходящее.

И задумываться о природе коллективизма – и той границе, которая отделяет его (или должна отделять)  от стадного чувства.

Олигархия «низов»

Вообще-то не Далош первым создал сиквел знаменитой антиутопии. Это сделал Энтони Бёрджесс – писатель, которого советский тоталитаризм терпеть не мог за то уже, что тот худо-бедно знал русский язык и, приезжая в СССР, мог понять кое-что из того, чего не понимали безъязыкие интуристы, интересы которых не шли дальше икры и матрёшек.

Бёрджесс вошёл в историю литературы прежде всего как автор знаменитого романа «Заводной апельсин». Но нас сейчас интересует его книга «1985», написанная в 1978 году.

Первая её часть – анализ романа Оруэлла. Вторая – собственная антиутопия Бёрджесса. Обе интересны. Обе актуальны даже более, чем произведение Далоша.

Бёрджесс был, считаю, большой умница. Он, между прочим, начинал как школьный учитель. И был явно не просто лектором, равнодушно оттарабанивающим содержимое учебника: он старался понять явления и объяснить их. И Оруэлл,  и Далош, занимавшиеся оба политикой и журналистикой, проще подходили к вещам: они исходили из идей, взятых ими на вооружение. Носитель идей скорее способен их препарировать, чем  задумываться, почему они овладели им.

Бёрджесс объяснил то, через что сам Оруэлл «перескочил», сразу погрузив себя – и нас – в мир им же придуманного «ангсоца». Оруэлл дал нам политическую географию скверного будущего, но не показал генезис его идеологии. Только назвал её – устами воображаемого врага «ангсоца» -  идеологию Океании «олигархическим коллективизмом». 

Остаётся самим догадываться, что «ангсоц» - плод усилий буржуазии, которая использовала инструментарий социализма как удобное средство подчинения масс. В конце концов, отцы нашего отечественного большевизма тоже не из одних пролетариев состояли, начиная с «вождя мирового пролетариата» и его наследника.

Кстати, полагаю, что многие наши читатели по-прежнему пользуются словом «олигарх» в его «кухонном», приблизительном и неверном значении. Даже пресс-секретарь презщидента Д. Песков говорит на том же языке. В извращённом отечественной современностью языке «олигарх» - почему-то непременно сверхбогатый человек, «владелец заводов, газет, пароходов». Тогда как «олигархия» - вид автократии, при котором государственная власть находится в руках несменяемых малочисленных лиц.

Они могут обладать дворцами и яхтами, а могут и не обладать, если это не является необходимым условием для сохранения власти. Иногда им достаточно одной только сталинской «старой шинели». Располагать репрессивным аппаратом и консервативной идеей – важнее. Напомню, что представитель государства прямо говорит у Оруэлла: цель «ангсоца» -   политический контроль и власть сами по себе, в этом – главная корысть олигархии. И искать иные мотивы её поведения – излишне.

Бёрджесс показывает, насколько правдиво – казалось бы, фантастическое – «двоемыслие», описанное Оруэллом. Если задуматься, действительно «война – это мир», но только не в смысле мира-невойны, а как старое русское «мiръ», то есть «вселенная, земной шар, род человеческий» и всё сущее вокруг. Для олигархического коллективизма война оказывается способом существования. Важным механизмом осуществления власти – через патриотизм, сплочённость, единомыслие и единоначалие, необходимыми прежде всего в военной обстановке и представляющимися населению естественными. И через терпимость к лишениям – тоже необходимой. Как говорилось, «война всё спишет» - в том числе, и неспособность вести экономику: откуда взяться экономическим успехам, когда ресурсы отданы войне?!

Но напрасно вы обрадовались, услышав от меня гипотезу о буржуазном происхождении олигархического коллективизма. В «художественной» части своей книги Бёрджесс показывает общество, в котором власть переуступлена фактически оруэлловским «пролам». Точнее, их профессиональным союзам.

Профсоюзы диктуют обществу свою волю через постоянные забастовки. Для самих «пролов» это – средство потребовать прибавки к зарплате. Для профсоюзных лидеров – проявить власть над обществом.

Во время забастовки пожарных гибнет жена главного героя – потому что  пожарные не исполняют свои функции. Полный гнева, он не хочет быть овцой в профсоюзном стаде. Но членство в профсоюзе оказывается обязательным – в силу законов этого «овечьего» общества. Не член профсоюза – изгой. Его надо сломать, как ломают «мыслепреступников»  в «1984».

Понимаю, насколько антиутопия Бёрджесса непривычна для того, кто вырос при советском строе с его притворным культом «людей труда». Просто Бёрджесс идёт дальше Оруэлла. Он показывает и доказывает, как отвратителен любой диктат – «сверху» или «снизу». Что дело не в «классе», а в коллективизме как таковом, в непринятии человеческой индивидуальности. Что от  обязательного коллективизма – полшажка до тоталитаризма.

Кажется, именно сейчас мы  и видим олигархию своеобразного «профсоюза», члены которого отличаются на поприще, отнюдь не трудовом.

Рекомендую об этом призадуматься. Но для этого стоит прочитать – если не Далоша, то Бёрджесса. Особенно тем, кто своевременно прочёл «1984». К счастью, книги доступны в Интернете. И даже бесплатно.

Сергей БРУТМАН

Поделиться: