Убиты и преданы

18 января 2016, 12:59 / 0

Каждый раз, когда новгородцы отмечают очередную годовщину освобождения города от фашистских оккупантов или День Победы, когда колонны с цветами направляются к монументам, я невольно ощущаю горечь.
Мне кажется, что «никто не забыт, ничто не забыто» - это только слова. Что 8 737 человек всё-таки забыты. Или полузабыты.

Туда, где легли они, цветов не положат.

Они – это бойцы 52-й армии, штурмовавшие Новгород. Не зимой 44-го, когда враг бежал. А  ранней весной 43-го.

 

Где они наступали

Войска 52-й армии генерал-лейтенанта В. Яковлева в феврале-марте провели операцию по овладению г. Новгород и междуречьем р. Волхов и М. Волховец. Первый вариант предусматривал нанесение главного удара через лёд Ильменя в направлении устья Мсты и далее вдоль Веряжи с обходом города с юга. За день пехота должна была с боями пройти 40 километров. Операция могла быть успешной только в случае взаимодействия с войсками Северо-Западного фронта. Но командование Волховского фронта долго искало общий язык с соседями, подготовка к штурму затягивалась, и противник замысел разгадал, нанеся «превентивный удар» авиацией и артиллерией. А тут и лед стал таять. Силы пришлось перегруппировать.

Дальше – цитирую документ за подписью зам. начальника опертодела штаба Волховского фронта полковника Егоркова (фонд ВФ, опись 89, д. 1463). Поэтому и стиль – армейский.

«По второму варианту удар был нанесён на участке Пахотная Горка, Слутка-1 и Слутка-2 с целью форсирования р. Волхов и выхода на рубеж Чечулино, Моторово, развивая наступление на Новгород вдоль шоссе. Вспомогательный удар был нанесён на прежнем месте с рубежа Радионово, Волотово, но ввиду того, что участок форсирования р. Волхов был выбран неудачно, войска были не подготовлены к формированию, а также вследствие неправильного планирования операции – в светлое время и ограниченной артподготовки (15 минут) и ввиду того, что замысле операции был разгадан противником, вследствие демаскировки войск в период сосредоточения, операция потерпела неудачу. На противоположный берег переправились только отдельные мелкие группы, которые были уничтожены противником, а часть из них отведена назад.

По тем же причинам удар на вспомогательном направлении успеха также не имел. Части залегли на открытой местности в снегу перед передним краем хорошо организованной обороны противника…

По третьему варианту войска армии имели целью внезапным ударом овладеть междуречьем р. Волхов и М. Волховец и восточной частью Новгорода. Но вследствие неорганизованного, непродуманного плана операции, а также ввиду того, что войска уже были измотаны предыдущими боями, эта операция также потерпела неудачу».

Общая оценка: «неспособность руководства 52А к проведению и организации наступательной операции, неподготовленность штаба армии и штабов дивизий и неготовность войск к форсированию водной преграды».

 

Как они готовились

Волхов – не Волга и не Днепр, это точно. Но все-таки – река. Водная преграда. Поэтому людей натаскивали. Но как? Рота выбирала поляну в лесу, выставляла на опушку одну-две лодки, «десантники» по команде вытаскивали их на руках  на середину поляны, брались за весла и сидели, изображая процесс форсирования, потом перемахивали через борт и рассыпались по местности. Имитация атаки.

Воды не было: лед кругом.

С командирами занятий вообще не проводили.

Зато войска активно передвигались по дорогам.  Даже днем. С колокольни Хутынского монастыря они отлично просматривались. Немцы насторожились: ни шагу от огневой точки.

 

Как они переправлялись

В ночь с 14 на 15 марта артиллерия ударила по расположению противника. О результатах артподготовки в предрассветной мгле командиры судить не могли. Израсходовав боезапас, орудия смолкли. А пехота все еще не получала приказа.

Получилось так, что артиллерия палила ради собственного удовольствия.

Пехота двинулась, когда рассвет сделал ее хорошо заметной. Для врага.

Лодки до воды дотащить под огнем не удалось. Севернее Пахотной Горки переправились только 40 человек. Их немцы добили на берегу.

«В 8.00 немцы нас обнаружили и открыли огонь. Наша артиллерия совсем замолчала, а немцы еще больше усилили огонь. Было уже много разбитых лодок. Всего опустили на воду 6 лодок, но западного берега достигли только две. Переправившись, мы атаковали немецкую траншею, но до нее не дошли, т.к. из 8 человек поднявшихся в атаку осталось только двое. Мы, двое, стали собирать раненых…»

Красноармеец Устинов, 74-й отдельный стрелковый батальон, 65-я стрелковая дивизия.

Через двое суток на родной берег вернулись лишь 15 раненых.

Так же обстояли дела в 311-м и 38-м стрелковых полках. Берег был усыпан щепой от разбитых лодок. К 10 часам утра командиры доложили в штаб 65-й: переправляться не на чем.

Тем не менее пехота оставалась на переднем крае – под огнем. Уцелевшим велели отойти в тыл только в ночь на 17-е. 346 человек не вернулись.

 

Как они цеплялись

Зацепиться за западный берег смогла только 229-я дивизия. Хотя и мизерными силами. Лейтенант Власов, командир стрелкового взвода 811-го полка, на вражеском берегу принял на себя командование ротой, заменив убитого командира. От уреза воды продвинулись на 70 метров, окопались. До взвода, оторвавшегося от остальных, приказ к отступлению не дошел. К бойцам Власова прибились ещё шестеро «чужих». Утром 17-го Власов пересчитал оставшихся и разрешил этим 18-ти «добить» НЗ: лейтенант понимал, что дальше беречь неприкосновенный запас смысла нет: или – или. Плацдарма не было – только тот пятачок, который освоил его взвод. Власов понял, что надо спасать выживших. Но ни одной целой лодки на враждебном берегу не нашел. К ночи взвод атаковали немецкие автоматчики: пытались окружить и взять в плен. Слава Богу, врагов было только шестеро, атаку отбили. На этом боеприпасы кончились. Продовольствие тоже. С ночи лейтенант выставил наблюдателя – чтобы следил за родным берегом. Утром тот заметил за рекой бойцов, закричал. К следующей ночи за взводом Власова пришла лодка. Убитых товарищей похоронили тут же. Оставшихся Власов переправил в тыл. В рапорте написал: «В исключительно трудных условиях личный состав проявил образцы мужества и отваги».

Понятия не имею, наградили лейтенанта или нет.

Он потерял 6 солдат. 229-я СД – 1529.

310-я СД тоже не добилась ничего. Только потеряла убитыми 259 человек.

 

Кто ими командовал

Полковник Егорков: «К утру 16.03. 43 г. в штабе армии были получены сведения о том, что 229 СД на противоположный берег к утру 16.03. переправила около 6 батальонов во главе с командованием 783 СП, причем командир 783 СП Маляренко в эту ночь, сильно выпивши, спал мирно у себя в блиндаже. Получены также сведения о том, что 310 СД перехватил дорогу северо-западнее оз. Кругленькое и ведет бой в траншеях на высоте 31,2. Все эти неверные сведения были отражены и в донесении штабу фронта, и на основе их утром 16.03 командование армии принимает решение возобновить форсирование…»

Знакомо, правда? Рапорта о фальшивых успехах – вот что десятилетиями губило страну.  

«К 12.00 16.03 стали поступать сведения о ложности сообщения о переправе 6 батальонов… В 19.30 командующий армией и член Военного совета генерал-майор Бобров прибывают на НП командира 229 СД. Командирам был отдан приказ закончить форсирование Волхова… Форсирование было сведено на фронт 1,2 км в то время, когда у противника было выявлено множество огневых точек. Командующий армией утвердил это нелепое решение, которое могло окончательно погубить дивизию…»

Операция как началась с нелепой 15-минутной артподготовки (для хорошо укрепленных, с ДЗОТами, позиций фашистов – комариный укус), так и продолжалась  в  том же стиле. «Полкан» Маляренко был пьян? Ай-ай-ай! Зато он спал, а не бросал людей не смерть. Лучше бы и командарм хватил стакан и лег спать.

Но командарм явно хотел отведать чего-то более хмельного, чем спирт.

Он хотел славы.

 

НАША СПРАВКА:

Яковлев Всеволод Фёдорович родился в 1898 г. Между прочим, уроженец нынешнего Волотовского района Новгородской области. В Гражданскую войну – молодой комполка. Звание генерал-лейтенанта присвоено в 1940 г. Во время Великой Отечественной войны начальник тыла Юго-Западного фронта, затем заместитель начальника Генштаба, командующий 4-й армии.  Командующий 52А с января 42-го по июль 43-го. С 1947-го - в запасе. Награждён 2 орденами Ленина, 4 орденами Красного Знамени.

 

Я почему-то не верю, что во всем виноват только Яковлев. Идея взятия Новгорода не могла родиться в штабе армии: чай, не деревушка какая.  Командование Волховским фронтом наверняка было в курсе. Считается, что штурм являлся частью крупномасштабного плана, по которому войска Северо-Западного фронта должны были овладеть, наконец, Старой Руссой, а войска 52-й армии - Новгородом.

После того, как в середине 90-х я впервые написал о мартовском наступлении 43-го, мне стали говорить, что  я ничего не понимаю в военной науке; что это был отвлекающий манёвр, а самое главное в тот момент происходило где-то под Ленинградом, под Новгородом же просто «отвлекали внимание врага». Ничего особенного, впрочем, в те дни под Ленинградом не произошло. Да и «отвлечь внимание» столь скромной операцией вряд ли было возможно.

У командующего фронтом К. Мерецкова были свои основания желать побед. Членом Военного совета фронта был в то время Л. Мехлис: фигура зловещая, типичный сталинский карьерист. Мехлис, когда мог, сам организовывал расстрелы командиров (так погибли в 41-м в Валдайском районе генералы Качанов и Гончаров, после войны реабилитированные). Когда не мог сам - писал доносы. А Кириллу Афанасьевичу хватило ареста на второй день войны и пыток в НКВД, чтобы напугаться надолго.

Всей правды нам никогда не скажут, - как объяснил народу, пусть по другому поводу, Горбачёв.

Во всяком случае, уже убедившись, что донесениям «снизу» доверять невозможно, и после окрика из штаба фронта, отменившего форсирование, 52-я армия пошла на третью операцию по освобождению Новгорода.

 

Как они умирали

Немцы усилили бдительность. Командование фронта изменяет направление удара: теперь – через Малый Волховец возле Радионова и Волотова.

Кто забыл – сходите на Волотово поле. Кругом – местность ровная, как ладошка. Вышедшего на этот заснеженный мартовский пустырь, кажется, накрывает небом, как второй ладонью. Хорошо, когда это – мирное небо.

С детства врезались в память кадры военной кинохроники: бежит по белому и ровному  человек в белом, в маскхалате. Бежал – упал – не встал. Белый холмик на белой простыне. Саван на саване.

Говорят, в одну воду нельзя войти дважды. На войне второй раз – просто смертелен. Измотанные, обескровленные части. Много больных, обмороженных. На опухшие ноги солдаты с трудом натягивают сапоги. Многие маются животом. Ни артподготовки (с 20 марта снаряды у артиллеристов вообще кончились), ни поддержки авиации.

Из воспоминаний Михаила Ивановича Сукнева, комбата 1349-го стрелкового полка:

«..Видно было, что наше командование поначалу готовило не внезапный штурм, а наступление с приличной артподготовкой. Но что-то ударило в голову командующему армией, будь он неладен. Штурм назначили на 6 часов утра 20 марта. На что решилось командование, мы тогда и не подозревали, даже комбаты: рекогносцировки местности не проводили, разведка дивизии с моим славным однокурсником майором Филатовым тоже не знала, что у немцев за укрепления, чтобы переть с ружьями наперевес сломя голову. Именно – сломя голову…

Меня окружили офицеры батальона. Молодые, смелые, уже обстрелянные. Но тут – как приговоренные к смертной казни в ожидании её исполнения. Пришлось идти к комполка майору Лапшину. Прошу, чтобы обратился к комдиву П.И. Ольховскому: пусть тот попросит командующего отменить самоубийственный штурм. Доказывал с сердцем: мы погибнем, но в город не войдём… Лапшин «наверх» обращаться отказался, а мне – по уставу не положено.

Разговор слышал находившийся там же председатель Новгородского райисполкома (фамилии не помню). Он ожидал освобождения города, чтобы «принять руководство». Какая наивность и легкомыслие… «Наши командиры рот – Кузьменко, Петрик, Чирков – гораздо выше, чем отцы-командиры полка и дивизии!» – подумал я тогда. Понимая, что эта ночь – последняя в нашей жизни, я мысленно хоронил всех своих, свой батальон, и даже отказался от положенных ста граммов.

…Снова упрашивал комполка. Снова зря. Связисты соединять меня со штабом армии не стали, хоть я и на это был готов, решив: даже если снимут за такое – лучше жизнь, чем служба в армии.

5.30. Тихо. Говорю Лапшину: «Прощайте, товарищ майор. Будем исполнять приказ, но не Родины».

6.30. Мы почти ликуем: командование молчит. Может, поняло, что теперь, если идти по этому смертному полю при свете, - выжить невозможно. И вдруг  - сигнал к штурму.

Успели обняться, проститься. Спустились с обрыва.

Командую: «Вперёд». Без «Родины и Сталина», как врут писаки дешёвые. Вместо этого: «Бегом, чтобы артиллерия не накрыла!».

Памятники маршалам меня раздражают. Я – сын комбата. Будь я сыном генерала хотя бы – кланялся бы им. Но я уверен, что войну выиграли комбаты, ротные, взводные, отделённые. И те, кто не командовал никем.

Маршалы и генералы бросали людей в бой. Комбаты – и те, кто «ниже» – шли в бой сами.

Ошибки генералов оплачивались чужой кровью. «Комбат-дурак – на свете не жилец», - говорил мне один из отцовских сослуживцев.

Поэтому я не могу не верить комбату Сукневу.


«Плотными цепями, со штыками наперевес, ускоряя движение. Вижу – слева такие же чудо-богатыри из батальон капитана Кальсина. За ними – ещё цепи: батальон капитана Гайчени. По цепям Кальсина прошлось не
сколько трассиров от вала. Падают люди. Но цепи, сомкнувшись, перешли на бег. В рядах штурмующих – сибиряки, новгородцы, уральцы, от 30 до 40 лет – цвет нации! Если бы после доброй артподготовки – победа была бы за нами.

Мы уже у Малого Волховца. Утреннюю мглу режут трассиры. И тут по всему горизонту задрожало зарево – это заговорила артиллерия немцев. На нас будто волна цунами надвигалась. Будто всё поле взорвалось: смешались земля и небо. Там, где люди попадают под огонь – остаются от солдата ноги в сапогах…»

Я вырос рядом с валом, на Торговой стороне Новгорода. В 60-е в сухой глиняной осыпи воронок и траншей еще попадались ржавые гильзы. Взрослые говорили нам, что это не окопы вовсе – просто деревья собирались сажать, да передумали.  Но гильзы - попадались.

М. Сукнев: «Сплошной грохот. Густой туман из дыма и пара. В десяти метрах ничего не видно. О  каком управлении батальоном говорить: связь в клочья, все связисты погибли. Надежда – только на ротных и взводных. Бежим вперед, пытаясь выйти из зоны огня – ближе к позициям противника. Со мной – двое связных, ординарец Шкарлат и командир пулеметчиков Жадан. Остальных я не взял – лишние потери, ибо в успех, по-моему, никто не верил, включая и наше начальство.

Но вот две роты – Кузьменко и Петрика – ворвались в траншею противника между церковью и валом, завязали рукопашную и… прорвались в город! Тяжело раненого Петрика санитары успевают вынести. Рота Чиркова взяла левей, заняла снарядные воронки. Плюхаюсь в воронку и я.

Немцы успели закрыть прорыв. Стрельба затихла. Но ненадолго: тишину разорвали частые автоматные очереди и винтовочная пальба. Взрывы гранат за валом. Потом и там все стихло. Новгородцы, запомните имена этих героев во главе с Петром Кузьменко: заняв первые строения города, они, окружённые сотнями гитлеровцев, до последнего патрона сражались. И все погибли за новгородскую землю. Все!

От роты Чиркова оставалось не больше 30 человек…

Туман рассеялся. Ясный, солнечный день. В нашей воронке поднималась вода. Но пить нельзя – отравлена толом. Вжимаемся в грязь, чтобы не быть мишенью для снайперов, засевших на колокольне, на валу…

Ночью мне дали связь. На проводе Ольховский: «Из оставшихся на достигнутом рубеже организовать круговую оборону!». Всю ночь я и Жадан перебегаем от трупа к трупу, за ними хоронимся от пулеметных очередей. Из всех наших батальонов собрали по воронкам сотню, не больше.

Немцы пустили в ход динамики, гоняя наши и свои пластинки, уговаривая «рус» переходить к ним – иначе уничтожат, давали срок, а потом обрушивали на нас артиллерию.

Только на пятые сутки меня вызвал командир полка. Спросил: «Почему не собрали оружие?» О людях – ни слова.
Доложил: две роты прорвались в город и с оружием погибли. Одна рота – с оружием в воронках. Остальное покорежено снарядами…»

Остатки наших, не отошедших далеко, добивали и в последующие дни. 25-го недалеко от церкви Рождества погибла полурота Чиркова.

 

Как ими командовали

Полковник Егорков: «Роты догоняли своих командиров, а командиры искали в темноте свои подразделения, следующие на исходное положение. Штаб 229 СД не мог установить связь со штабом полка, а штаб полка – со своими подразделениями. В ночь с 20 на 21.03 нашли 783 СП спящим на льду р. Мал. Волховец во главе с командиром полка майором Маляренко, который тоже спал».

Майор Маляренко – вот о ком я хотел бы что-нибудь узнать. Может, он был негодный, неспособный командир. А может, он просто всё понимал? Потому и пьян был в ночь на 16-е как сапожник? Потому и с народным фатализмом лёг, завернувшись в шинель, на лёд и заснул: двум смертям не бывать, а победы не видать?..

«Командующий армией неоднократно требовал от командира 310 СД полковника Рогова решительных действий и один раз пригрозил, что, если высота 32,3 не будет взята, то через два часа он будет снят. Командир дивизии, в свою очередь, отдавал командирам полков распоряжения в категорической форме, требовал возглавить атаку им самим лично. Командира 1082 СП подполковника Барашкина отстранил от командования полком, но положительных результатов от этого не получил.

Общие замечания: Замысел операции имел какую-то неопределённую форму. Удар, рассчитанный на внезапность, носил характер спешки и неорганизованности. Войска армии целый месяц перегруппировывались, вели наступление, и в этих условиях рассчитывать на какую-либо внезапность более чем легкомысленно (слово в слово с комбатом! – С.Б.)  и преступно… Командование армии сознательно закрывало глаза на создавшуюся обстановку и своей видимой активностью хотело прикрыть свою бездеятельность и военную безграмотность в вопросах организации и планирования боя. В донесениях штабу фронта широко рекламировался захват плацдарма на зап. берегу р. Мал. Волховец, и это расценивалось командованием и начштаба армии как победа, но что этот плацдарм противником не занимался, что он находится в болоте перед проволочными заграждениями и что противнику очень выгодно расстреливать наши войска на этом плацдарме, об этом в штаб фронта штаб армии не доносил».

Была такая песня, мы её пели у костров. Неофициальная, горькая песня:

«А пока эта рота умирала,

Грызла лёд, глотала снег и кровью харкала в снегу,

Пожурили боевого генерала

И сказали, что теперь он перед Родиной в долгу».

Яковлева - пожурили. В августе перекинули – в той же должности - на Степной фронт. После войны он командовал округами. Умер в 1974-м, покоится на Введенском кладбище столицы.

Хорошую прожил жизнь.

«Генералы все долги свои отдали,

Но медали нацепили и на пенсии давно,

Генералы мирно ходят городами

И не помнят эту роту, и не помнят ни-че-го…»

А комбатам – им павших рот не забыть. Письмо, полное страшных проклятий отцам-командирам и невыплаканных слез по друзьям, комбат Сукнев написал в 88-м.

Режим не любил вспоминать о плохом. Режим любил красивые рапорта, слегка приправленные памятью о подвиге героев. Но что за героизм – штурмовать город и не взять его?  

Опубликовали письмо Сукнева только в 96-м – в газете «Новгородский университет», которую я тогда редактировал.

 

Как их убили во второй раз

Комбат писал прежде и в обком КПСС – просил увековечить память павших при «незнаменитом» штурме: «Ни одного из них отцы-командиры не представили к наградам, даже имея перед глазами оперативные сводки о бое. Никого! И этих людей не знает город!».

Журналисты, как могли, протестировали новгородцев. Оказалось, для большинства из них сам факт штурма в 43-м – открытие. Газета направила публикацию мэру Новгорода. Мы предлагали увековечить память об участниках трагической операции. Известно ведь даже, до каких именно домов Торговой стороны они дошли. Эти дома стали последним в их жизни рубежом. Не надо мрамора и гранита  - ценный материал, конечно же, пригодится для мемориальных досок в честь партийных секретарей и других «официальных» героев. Пусть это будет цементная плитка, железная табличка…

После долгого молчания меня пригласили к тогдашнему  вице-мэру Галине Матвеевой.

Встречались в присутствии представителя городского Совета ветеранов. Оказалось, что он… категорически против.

Боевой путь 52-й армии, говорит, уже увековечен, как и других соединений…

Да я вообще не понимаю, что это значит - «увековечить память армии». «Вся армия» - это и генерал Яковлев, и мудрецы из его штаба, все те, кто загубил этих людей, прикрываясь именем Родины. Тем более не понимаю, что значит - увековечить «боевой путь». Увековечить можно память о человеке или событии. О событии радостном или горьком.

А ветеран смотрит мне в глаза пристально, как смершевец, и говорит: а знаете, кто город штурмовал? штрафники!

Наверняка и штрафники там были тоже. Без них такие убийственные операции не проводили. Но и штрафники были нашими  - и далеко не худшими - соотечественниками. И  остались ими…

На моих глазах убитых в 43-м добили в 96-м. Контрольный выстрел.

Словом, мэрия решила, что мемориальную доску сооружать – нецелесообразно. Сильно на этом сэкономила, наверное. Сыновья солдат с «той», фашистской, стороны ставят в Новгороде монументы своим отцам – так ведь на свои же деньги, а не на муниципальные.

Я возвращался к этой теме позже, в «нулевые». Чиновники были уже другие. Результат - тот же.

Народ им судья, чиновникам.

Слышь, народ? Будет март – выйди на городской вал. Положи цветок на снег – красное на белый. Нет денег на цветы – так постой, помолчи. Не назло властям (им, видно, ничего не докажешь), без вызова. Для себя.

Сергей БРУТМАН

Фото с военной реконструкции - Александр ОРЛОВ

 

ВЕЩДОК: читать воспоминания М.И. Сукнева

Поделиться: