Выкорчуем ПНИ - разрушим ГУЛАГ?

Можно ли очеловечить систему психоневрологических интернатов.

«От сумы и тюрьмы не зарекайся» - эта мудрость актуальна и по сей день, ведь тюрьма ближе, чем кажется. И речь тут совсем не про исправительные учреждения для преступивших закон. Недавно в Великом Новгороде прошло заседание рабочей группы Госсовета по социальной политике. Главным стал вопрос, как реформировать психоневрологические интернаты (ПНИ). Общественники во главе с Нютой Федермессер, учредителем фонда «Вера», призывали уйти от практики таких интернатов как можно скорее. И иногда называли ПНИ – «тюрьмой».

 Что такое «хорошая тюрьма»

В рабочей группе Госсовета были и директора психо-неврологических интернатов. И они, должно быть, обижались на не самое приятное определение своих учреждений, которое давали общественники. Тюрьмой ПНИ называют не из-за того, что руководят ими сплошь надзиратели. Тут причины совсем другие. Чтобы показать наглядно, отправимся за 150 километров от Великого Новгорода – в интернат «Оксочи» в Маловишерском районе.

В федеральные новостные сводки это учреждение попадало два раза. Сначала в 2013 году, когда там случился большой пожар. В огне сгорели 37 человек – из них одна санитарка, которая до последнего пыталась спасти жизни своих пациентов. И отдала за это свою.

Второй раз о ПНИ «Оксочи» в новостных сводках сказали в 2018 году, когда отстроенный заново интернат открывали при участии министра труда и соцзащиты Максима Топилина. Компанию ему составил новгородский губернатор Андрей Никитин. Чиновники с гордостью и улыбками на лицах рассказывали, что центр теперь безопасный и, главное, вместительный – на момент открытия в нём жило 150 пациентов. 120 должны были заселиться в ближайшее время.

Интернат «Оксочи» – это несколько двухэтажных домиков, которые стоят вплотную друг к другу. Внутри - палаты, процедурные кабинеты, помещения для персонала. Снаружи - один большой двор для прогулок. Скамейки, асфальт, газоны... да, собственно, и всё.

Про безопасность министр Топилин, скорей всего, не соврал. «Оксочи» - островок полного спокойствия. Рядом только скромная деревушка Подгорное. А вокруг - леса да поля.

- А вы из Новгорода? - подходит один из пациентов с детской, почти светящейся улыбкой. Его глаза будто видят тебя насквозь, и смотреть в них невыносимо тяжко. Его голос будто расплывается в несколько звуковых потоков, отчего слов не понять. Поначалу жуть как неуютно, но потом понимаешь – человек просто хочет поговорить. Людей «извне» пациенты ПНИ почти не видят, оттого очень ими интересуются.

Как правило, психоневрологические интернаты в России - это градообразующие предприятия. Они располагаются при далёких населённых пунктах, где жители устраиваются на работу в ПНИ. Часто работать туда они идут не по призванию, а потому, что работать больше попросту негде. Но бывают и приятные исключения.

Пациентов в среднестатистическом российском ПНИ много: в среднем около 300. Иногда больше. Из-за этого персонала всегда категорически не хватает. Да откуда ему взяться в таких отдалённых местах?

Резюмируем. Закрытая территория, отдалённая от городов и общества, внутри которой есть чёткая иерархия: те, кто помогает (кто охраняет) и те, кому помогают (кого охраняют). Отношения между самими пациентами также часто приобретают формы, типичные для зон, закрытых от посторонних глаз. В психоневрологических интернатах есть дедовщина. У более слабых там отнимают вещи, технику или еду - всё, что привезли родственники, которые приезжают нечасто. А нечасто, потому что далеко, неудобно и дорого.

Всё это – следствие государственного норматива, по которому и создаются психоневрологические интернаты в России.

– Хороший ПНИ - это ПНИ, в котором хороший директор нарушает все мыслимые нормы ради блага своих подопечных, - говорила в июле учредитель благотворительного фонда «Вера» Нюта Федермессер, выступая в Совете по правам человека.

Мы же приехали в «Оксочи» в начале мая. Незадолго до этого министр труда и соцзащиты Максим Топилин сделал громкое заявление о том, что около 40% пациентов ПНИ должны покинуть учреждения и жить в обществе. Дополнительной информацией министр тогда не порадовал, отчего в сети началось жаркое обсуждение: «Что, теперь психов на гаши улицы выпустят?».

В «Оксочи» мы приехали, чтобы узнать мнение местных профессионалов. Хотели услышать – настолько ли страшна министерская инициатива? Начинать ли бояться? К сожалению, у руководства тогда не нашлось времени на разговоры - все были завалены бумажной работой, связанной как раз с предложением господина Топилина. Со специалистами нам тоже не дали поговорить. Мы уехали и ничего не узнали. Было обидно.

Через три месяца в Великий Новгород приехали Нюта Федермессер с компанией других неравнодушных общественников. И вот они рассказали, что в инициативе по разгрузке психоневрологических интернатов нет ничего страшного. Даже наоборот – она здравая и прогрессивная. Общественники рассказывали, как видят психоневрологическую помощь будущего они - как надо полностью перезапускать эту систему.

Они сходились в том, что благо получится, если реформа поставит во главу всего пользу для человека, а не статистику с отчётностью, как обычно.

«Эта система не уважает человека»

- Я критично отношусь к системе, потому что эта система не уважает человека, не уважает того, ради кого она создана, – объясняла Нюта Федермессер в коридорах новгородской филармонии в перерывах между заседаниями.

Поводом для объяснений стал тот же доклад Нюты в Совете по правам человека, где она буквально разнесла российскую систему ПНИ, сравнив её с ГУЛАГом.

На протяжении нескольких лет Федермессер объездила десятки российских интернатов.

- Есть подъёмники, которые невозможно использовать, на них цветочки обычно стоят. Вертикализаторы с тремя липучками, каталки для мытья, на которых можно человека угробить, но нельзя помыть, – описывала она типичные приметы современного интерната.

Посмотревшие презентацию Федермессер о ПНИ согласились со сравнением интернатов с ГУЛАГом.

- Я с огромным уважением отношусь к людям, которые себя посвящают работе в этих учреждениях. Несмотря на всю критику, на малый объём денег, они не уходят оттуда. Потому что, выбрав однажды для себя этот путь, уже не могут жить по-другому. На самом деле в интернате некому предъявить претензий, потому что когда у тебя на 50 лежачих больных четыре санитарки, то, естественно, они не смогут со всеми погулять, всех помыть два раза в день. Кто виноват - директор? Не нанял новых людей? Но у него очередь под дверями из желающих не стоит. Не стоит, потому что низкая зарплата? Нормальная там зарплата. Просто этих желающих нет в округе. При этом того же директора постоянно мучают бесконечными проверками, - говорит Федермессер.

Она рассказывает, как можно изменить ситуацию с минимальными потерями.

- Один из членов нашего парламента сказал: «Да, надо реформировать ГУЛАГ». Нет, реформировать не надо, его надо выдавливать и создавать совершенно другую систему. Но сделать это завтра не получится - на это уйдут годы. Вот есть такой фильм «Побег из Шоушенка». Там есть персонаж, который почти всю свою сознательную жизнь провёл в тюрьме. Он выходит и в первый же день вешается в номере гостиницы, потому что  не знает, как существовать вне тюремной системы, – рассказывает Нюта.

Она уверена – закрыть все ПНИ на просторах России уже завтра не выйдет. Поэтому надо выстроить работу системы так, чтобы туда попадал минимум людей. Нуждающимся в стационарной помощи необходимо создавать альтернативные формы лечения. ПНИ, которого добиваются общественники, - это новый малокомплектный комплекс максимум на 50 мест. С доступной средой в крупном городе. Эта затея, конечно, не очень нравится жителям посёлков, для которых нынешние ПНИ - градообразующие предприятия.

– Это процесс долгий. Тут надо наладить взаимодействие между социальной сферой и здравоохранением. Сегодня есть куча структур и, без шуток, замечательное законодательство. И если бы оно было реализовано, то мы бы жили в социальном государстве. Надо сделать так, чтобы механизмы заработали. Сейчас у государства больше социальных обязательств, чем оно может себе позволить, - говорит Нюта Федермессер.

Сделать первые шаги к очеловечиванию системы ПНИ даже сейчас, считает она, вовсе не сложно.

- Можно ведь повесить над каждой кроватью крупно, чтобы было видно ФИО, какой-нибудь бэкграунд. Например, написать, что человек - капитан милиции или воспитатель в детском саду. Тогда ты увидишь, что перед тобой в первую очередь личность. И поймёшь, как с ним общаться, - считает Нюта.

Но добавляет, что идеальная модель одновременно и очень простая – когда человек остаётся у себя дома.

Последний верблюд

Общение с коллегами на рабочей группе Федермессер начала с ещё одной аналогии.

– То, что сейчас все заговорили про реформу ПНИ, можно сравнить с открытым люком. Только это не значит, что из него дерьмо полилось – хотя многие нагнетают именно в этом ключе. Это значит, что туда пошёл свет.

Следом известный российский политолог и член Совета по правам человека в России Екатерина Шульман начала рассказывать, почему в современных ПНИ нарушение прав пациентов - обычное дело.

– Сама система психоневрологических интернатов выстроена таким образом, что внутри неё происходит систематическое нарушение базовых прав человека. Речь не идёт о перегибах на местах, эксцессах исполнителей или недостатке финансирования или кадровой необеспеченности. Контур этой системы таков, что внутри неё права человека соблюдаться не могут, - уверена Шульман.

Она уточняет, что речь идёт о правах на жильё, на медицинскую помощь, на личное достоинство и личное пространство, на свободное передвижение. И, конечно, на труд.

– Что в системе не так? Это, в первую очередь, массовость и унификация, монополизация и закрытость. Это ключевые точки, которые создают ситуацию нарушения прав. Большие заведения на сотни и тысячи человек должны смениться более камерными учреждениями, в которых должны оставаться люди, не имеющие возможности жить самостоятельно. В условиях здания с коридорами и палатами на несколько сотен человек невозможно организовать человеческие условия. Но их, на самом деле, и организовывать не надо – они сами возникают, если людям предоставить минимальную свободу. Проблема ещё и в том, что в ПНИ поставщик услуг одновременно является и законным представителем получателя услуг. Из-за этого не может осуществляться никакой контроль. Поэтому нужен закон о распределённой опеке.

Но наша Госдума не может его принять с 2016 года.

– Распределённая опека предполагает распределение ответственности, - объясняет Екатерина Михайловна. – Она предполагает, что недееспособному человеку можно назначить несколько опекунов. Сейчас таким опекуном в ПНИ является директор интерната. А это, повторюсь, конфликт интересов, который открывает простор для злоупотреблений. Об этом часто забывают, но у недееспособных есть недвижимость и имущество - и всё это «серая зона», в которой происходят страшные вещи. Несколько опекунов смогут распределять ответственность между собой. Мы должны добиться, чтобы такими опекунами смогли быть и юрлица, и НКО.

В ужасе, по словам Екатерины Шульман, живут не только многие пациенты ПНИ, но и родители детей-инвалидов.

- Родители понимают, что после смерти они не смогут ухаживать за своим ребёнком, и он попадёт в «учреждение». Он будет уже совершеннолетним, но всё же беспомощным. И в это учреждение входа уже не будет никому. При этом найти физическое лицо - не родителя – которое возьмёт на себя полностью ответственность за инвалида, довольно трудно. Но взять на себя частичную ответственность будет желающих больше. Тогда у людей, лишённых дееспособности, будет больше шансов на то, что они не будут подвластны одному человеку, - считает Шульман.

Свою речь Екатерина Михайловна закончила довольно эффектно:

- Общая ситуация с правами человека в социуме измеряется, как скорость каравана - по скорости самого медленного верблюда. То есть по тому, как защищены права самых беззащитных, самых бесправных и никому не нужных. Так, как можно поступать с ними, - довольно скоро становится и нормой обращения со всеми остальными.

Водораздел

Член Совета по вопросам попечительства в социальной сфере при Правительстве РФ Елена Клочко на том же заседании забила тревогу по нескольким поводам. Во-первых, в России растёт численность детей-инвалидов. Во-вторых, Минздрав дистанцируется от проблем ПНИ.

- У нас нет современной психиатрии и современных методов лечения. У нас нет детской психиатрии. Есть регионы, где есть 0,25 детского психиатра на 10 000 детей. А ведь расстройств психического спектра великое множество. Детей с интеллектуальными нарушениями тоже достаточно, - сказала Клочко.

Она же заметила, что в 18 лет в жизни семьи с инвалидом происходит «водораздел»:

- Семья лишается многих льгот, многих преференций. И даже социальных выплат. Семью практически заталкивают в интернат. Мы с трудом представляем, как человек пожилого возраста может справляться со взрослым человеком с ментальными нарушениями. Нужно продумать способы поддержки таких семей и после 18-ти лет, чтобы ПНИ не пополнялся теми, кто может жить дома.

В стенах новгородской филармонии звучали страшные фразы. Общественники рассказывали, что в семьях с больными детьми родители желали своим чадам смерти. Потому что понимали - после 18 лет ребёнка придётся отдавать в интернат, потому что самим просто не потянуть.

Статистика говорит – в России живёт 1 миллион 118 тысяч человек старше 18 лет с психическими отклонениями. Если то, что происходит за стенами ПНИ, судя по словам спикеров, вообще можно считать жизнью.

Матвей НИКОЛАЕВ

На снимке: интернат "Оксочи"

Поделиться: