Пьянство, государство и революция

До революции главным борцом с пьянством выступала Церковь. Употребление спиртных напитков, как это видно из плакатов того времени, представлялось неким искушением от Сатаны. Однако соблазн бывает разным. Это может быть как стремление забыться от реалий жизни, так и желание заработать большие и лёгкие деньги.

Поэтому отношение к алкоголю в нашей стране за её многовековую историю неоднократно менялось. То оно рассматривалось как одно из деяний нечистой силы, то власти вдруг начинали считать доходы от «пьяного бюджета». Лишь при Петре I опьянение перестало быть смягчающим вину обстоятельством, хотя, справедливости ради следует отметить, что первый российский император сам пил «зело изрядно». Кстати, при одном из наиболее успешных российских государей, Александре II, в церквях (естественно, по просьбе министерства финансов) шла пропаганда употребления алкогольных напитков с отсылкой к свадьбе в Кане Галилейской, первому чуду Иисуса Христа – обращению воды в вино.

С. Ю. Витте в качестве министра финансов Российской Империи с 1895 года начал вводить винную монополию. Она стала одним из важных источников пополнения государственного бюджета. Чиновники рапортовали о своей очередной победе над «народным бедствием». В звуках этих победных реляций несколько двусмысленно звучало письмо священника Новгородской епархии Васильева. Он писал в епархию о том, что, с одной стороны, количество кабаков в Новгороде сократилось, а с другой – участились случаи самогоноварения: «Право, порадуешься за то, что с введением казённой продажи вина кабак не во всякой деревне. Однако везде есть шинки, тайно торгующие вином».

Нелегально торговали не только вином и водкой, но и всякими суррогатами. Они были дёшевы и имели постоянных потребителей. От продавцов винных лавок власти требовали выдавать шинкарей и поощрять такие же действия населения. Но со стороны народа особой поддержки практически не нашлось, люди покрывали «благодетелей-шинкарей», а вот лавки продавцов-доносчиков сжигали.

Подобное явление не могло происходить без соответствующей «крыши»: «Низшая полиция, к сожалению, привыкла содействовать пьянству, так продолжает делать и теперь. Она не верит в трезвость и не думает, что трезвость что-нибудь серьёзное, настоящее, думает, что трезвость – это нечто мимолетное. Вот пример. В одном торговом селе есть несколько мест, где торгуют суррогатами вина, ханжой, кислушкой. Спрашивают дворника, торгующего этим и имеющего у себя картёжный притон: «Как тебя не накроет полиция?». Он говорит: «Полиция наши первые благодетели…».

И здесь становится понятной печальная история одного из боровичских батюшек, жестоко избитого подручными шинкаря, когда он призывал мужиков нести деньги домой, а не тратить их на алкоголь. Свидетелем этого был полицейский, демонстративно отвернувшийся от несчастного борца за трезвость.

В конце XIX в России начали появляться общества трезвости. Под ними понимались организации, основной целью деятельности которых был добровольный отказ граждан (временный или постоянный) от потребления алкоголя, принятие ограничительных, запретительных и просветительных мер против распространения, производства и потребления алкоголя на местном, региональном, а также и государственном уровне.

В Новгородской губернии первые общества трезвости стали создаваться в начале 1890 г., когда многие подданные империи в какой-то степени осознали необходимость отрезвления как условия спасения и мирного обновления России. Сделать это было крайне сложно. Ведь обильное пьянство являлось обязательным элементом любого праздника или официального мероприятия. В подтверждение этого обратимся к письмам священников в Новгородскую епархию накануне Первой мировой войны: «В храмовые праздники и дни, празднуемые каждой деревней в приходе, крестьяне считают своей обязанностью угощаться и угощать других вином. Так что эти дни, посвящённые на служение Богу, прославление святых, превращаются в дни разгула и всякого бесчинства…

В праздничные деревни к вечеру собираются крестьяне со всех сторон: идут и старый, и малый, женщины и девицы. Начинается угощение – сначала тихое, а потом более и более шумное, пойдут споры, сквернословие, буйство и драки. Молодые парни с гармониками ревут неистовые песни, тут же и девицы, и начинается всякое безобразие…

Всякие собрания крестьянские – волостные и сельские сходы, вызовы в камеры Мировых Судей почти обязательно оканчиваются неумеренным употреблением вина со всеми его неприглядными последствиями. Иные сельские сходы затем только и созываются сельским старостой, чтобы иметь повод к выпивке, причём устраиваются так называемые общественные попойки – пропиваются миром общественные суммы (лишки, магарычи)».

Депутат III Государственной Думы Российской империи боровичанин Матвей Шульгин состоял членом комиссии о мерах борьбы с пьянством. Вместе с ним трудился его однопартиец по «Союзу 17 октября» Михаил Челышов. Он родился в крестьянской семье. Получил домашнее образование. Вначале был маляром, затем работал подрядчиком по малярному делу, разбогател, стал купцом. В 1910-м Челышов был избран самарским городским головой, совмещал эту должность с членством в Государственной Думе. За короткий срок, пытаясь расширить свои права за счет городской Думы, вошёл в конфликт с большинством гласных и в 1912 оставил пост городского головы. В Думе самарский градоначальник прославился как самый рьяный поборник трезвости: «Действительно, бороться нужно с народным пьянством, но борьба должна быть самого общества и начаться от нашей интеллигенции. К сожалению, интеллигенты часто ко многим народным мерам борьбы с пьянством относятся не очень - то внимательно и даже со смешком. Когда народ предлагает какую-нибудь меру, то они её осмеивают и говорят: это насилие, это запретительно, это карательно. Отвергают меры, а взамен мер, предлагаемых простым народом, не дают своих».

Михаил Челышов ратовал за активизацию просветительской деятельности, за организацию передвижных выставок, за необходимость говорить с народом на понятном ему языке. Но часть царских чиновников даже в этом видели элементы революционной опасности. Челышов с горечью заявлял: «Я не буду перечислять вам тех случаев и тех лиц, которые выступали на борьбу с пьянством и которые хотели сделать кое-что. Я скажу вам откровенно, что не все они отделались счастливо за эти попытки.

Правительство видит почти во всяком борце с народным злом, пьянством, какой-то вредный элемент. Если не само Правительство, то винные и пивоваренные заводчики стараются убрать всех тех, которые им мешают спаивать русский народ».

Статистика «тишайшего» 1910 года была весьма удручающей: «Ещё один пример. Рядом с училищем расположена винная лавка, и пьяные побивали учеников. Полицеймейстер обращался к акцизному ведомству, чтобы перевести лавку, но до сего времени она не переведена. Казённые винные лавки выгнали пьянство на улицу, оно проникло и вглубь семьи, и в нашу народную школу. И вот результат этого.

Доктор Григорьев сообщает, что из 240 мальчиков в возрасте 8 – 13 лет со спиртными напитками были знакомы 167 или 74%, причем 150 или 68% пили водку систематически; из 159 девочек от 8 –15 лет пили 149 или 93%.

В клинике Томского университета умерла пьяная беременная женщина, и вот из тела вынутого маленького ребенка руками выжимали алкоголь в рюмку. Подумайте, что мы делаем с народом. Кого мы готовим, куда мы идём».

Следует признать, что с критическими заявлениями по поводу борьбы с пьянством выступали не только представители оппозиции. Бывший полковник лейб-гвардии Преображенского полка Григорий Лашкарёв в IV Думе входил во фракцию русских националистов и умеренно-правых. Кстати, он один из немногих не предаст Николая II после его отречения и попытается его спасти в конце 1917 года, когда бывший император окажется в ссылке в Тобольске.

12 мая 1913 года Лашкарёв с думской трибуны заявил следующее: «Наша налоговая система отличается не только хищничеством, но и бесстыдством. Ведь более 800 000 000 рублей правительство получает в виде барыша от эксплуатации народного недуга, пьянства.

Надо только удивляться, почему до сих пор мудрые финансисты нашего свыше осенённого правительства не додумались до эксплуатации другого социального зла капиталистического общества. Почему до сих пор не введена монополия на проституцию?».

Грузинский князь, депутат Думы Варлаам Геловани напрямую обвинял в спаивании населения страны министерство финансов: «Если не принимать в расчёт Закавказье, где мало пьют водки, русская бюрократия далеко не балует население окраин, много и твёрдо ими управляет, но остальные окраины буквально спаиваются бюрократией.

От продажи казённой водки бюрократия сумела взять с окраинного населения для пополнения бюджета в 1911 г. 188 223 789 р., что составляет четвёртую часть всех доходов названных окраин.

Одна Малороссия, оказывается, пьёт водки свыше чем на 100 000 000 р. Выходит, таким образом, что четверть доходного бюджета на окраинах получается от народного пьянства, а четверть расходного бюджета идёт на содержание войск. Не кажется ли вам, что окраинное население, принимая во внимание только что услышанное, имеет полное основание символизировать русскую бюрократию в образе человека, у которого в одной руке большая бутылка водки, а в другой – сабля и штык?»

Могла ли Россия вступить в грядущую Первую мировую войну на трезвую голову? Вопрос не простой. Действия властей и общества были крайне непоследовательными и напоминали движения то вперёд, то назад. В апреле-марте 1913 г. некоторыми уездными по воинской повинности присутствиями, например, Новгородским, были приняты постановления «о необходимости при мобилизации закрывать все казенные винные лавки и частные места продажи крепких напитков в уезде на всё время мобилизации и распространить эту меру и на железнодорожные буфеты в отношении продажи питей как распивочно, так и на вынос тем лицам, которые не состоят пассажирами поездов».

14 января 1914 г. барон К.В. Каульбарс направил председателю Совета Министров Коковцову доклад «К вопросу о пьянстве» с пометой «срочное», смысл которого сводился к тому, что «Государство должно увеличить свой доход, а вовсе его не уменьшать... Это вполне возможно, ибо с богатого и трезвого прямым налогом можно взять больше и легче».

Владимир Коковцов (кстати, уроженец Новгородской губернии) перед текстом этого доклада наложил следующую резолюцию: «Не сомневаюсь, что все проекты останутся при просящем. Никакой его проект не используют».

Но начавшаяся Первая мировая война оказалась предвестником принятия сухого закона в нашей стране. 22 августа 1914 г. продажа спирта, водки и водочных изделий для местного потребления высочайше была прекращена до окончания войны. Торговля виноградным вином крепостью свыше 16% и производство пива крепостью более 3,7% также воспрещались.

В этих условиях было отмечено значительное сокращение преступности. А.И. Шингарёв, финансовый эксперт от партии кадетов, писал о том, что «наибольшее её понижение отмечается... по губерниям чисто русским (Псковской - 35%, Новгородской - 45% и Олонецкой - 50%), где преобладают преступления на почве алкоголизма, и сравнительно меньшее для губерний с крупными промышленными центрами, в которых подавляющий процент уголовных дел падает на кражи, мошенничества, растраты, подлоги и другие корыстные преступления, где влияние алкоголя менее заметно».

Казалось, что запрет на продажу спиртного стал приносить исключительно положительные результаты. При этом думский законопроект «Об утверждении на вечные времена в Российском государстве трезвости», подписанный 3 августа 1915 г. 82 членами Государственной Думы, так и не был рассмотрен. 

Но страна от этого пить не перестала. Люди побогаче и пообразованнее смеялись над рассказом Аркадия Аверченко «Тайна зелёного сундука», в котором главный герой перед Рождеством, переругавшись со всей семьёй из-за своей трезвой тоски, обнаружил довоенную заначку - три бутылки: «Оглядел их – и сердце его бешено заколотилось: в первых двух ярким топазом сверкнул французский коньяк, а в третьей тихо, мелодично булькала при малейшем сотрясении настоящая Смирновская водка».

Но «домашний алкогольный резерв» быстро закончился. Нужно было найти новые источники получения желанного, но запретного продукта. Священник Стефан Остроумов, депутат от Рязанской губернии в своём выступлении 16 июня 1916 года сообщил: «Некоторые врачи делают свободный отпуск спирта для потребностей своих будто бы больных; у них целые цепи пациентов, ничем не болящих, они прописывают спирт мужчинам для компресса, а женщинам для растирания. Говорят, в Москве есть такой врач, у которого на дощечке написано: «алкоголизм, лечение гипнозом». Вот у него непрерывная цепь этих лечащихся, которым он прописывает спирт».

Простой же народ перешёл не только на самогон, но и на всяческие суррогаты. 14 июня 1916 года депутат Алексей Суханов из Тобольской губернии с гневом рассказал о том, что «Со всех концов России несётся, что пьянство развивается по-прежнему. Но только дело в том, что тогда пили водку чистую, а теперь пьют суррогаты. Пьют ханжу, политуру, одеколон. На Хитровом развито повальное пьянство; народ, как выражаются, очумел.  Закрывать на это глаза не надо и, провозглашая трезвость, нужно думать о том, чтобы создать в стране такие условия, чтобы эта трезвость могла, наконец, укрепиться.

Но мы считаем долгом вас предупредить, что не следует брать на себя большой ответственности и думать, что только путём запрещения можно отрезвить народ, который 400 лет специально развращён и отучен от всего, что его могло заставить думать о лучшей жизни».

Увы,  большинству думцев панацеей от всех бед виделось свержение самодержавия, передача им всех властных полномочий. По специальному вопросу об алкоголизме была вынесена единогласная резолюция: «правильная и целесообразная борьба с алкоголизмом, представляющим в России социальное зло огромной важности, возможна только при полном обеспечении свободы личности, слова, печати и собраний как условий, при которых только и возможно широкое распространение в населении сведений о вреде алкоголизма».

Уже упоминавшийся Андрей Шингарёв, министр финансов Временного правительства, подсчитал, что к середине 1917 г. сухой закон лишил казну 2,5 миллиардов рублей дохода, что составляло около 10% затрат на войну. У правительства ушло два года на компенсацию потерь от запрета продажи спиртного.

Великая революция 1917 года от февраля до октября шла под знаком непрекращающихся винных погромов. 28 февраля в революционном Петрограде профессор Б. В. Никольский записал: «...Везде одно и то же: любопытство, весёлое ощущение полной безнаказанности, сдерживаемое тайным страхом, изредка пьяные и гулянье, гулянье и гулянье. Словом, анархия на себя смотрит и удивляется. Боже упаси, когда хлебнёт вина и попробует крови...». 

Но  очень многими провозглашённая вскоре демократия была воспринята как возможность, в том числе, утолить накопившуюся алкогольную жажду. Немалое число «революционных акций» совершалось с целью завладеть спиртным. И ещё большее число акций совершалось так или иначе под влиянием спиртного. Страна постепенно сваливалась в хаос гражданской войны. Похмелье от неё будет страшным.

Борис КОВАЛЁВ