Поимённо

Семейная память о репрессиях сильнее госпропаганды.

Каждый год День памяти жертв политических репрессий выдворяют на задворки новостной повестки. Тема террора советского государства против своего народа всё больше исчезает из массового сознания российского общества. В 2018 году власть даже пыталась запретить в Москве ежегодную акцию «Возвращённые имена». В последние дни активисты акцию отстояли. На новгородские «Возвращённые имена» пока что никто не покушался. «Это надо помнить, прощать такое – нельзя» - эту мысль повторяли на акции не раз, и не два. Но, к сожалению, не очень уверенным голосом.

«Режим подлецов»

К началу акции в новгородском Сквере памяти собралось чуть больше тридцати человек – в основном, преклонного возраста. По дороге сюда их сопровождал ледяной ветер, помноженный на минусовую температуру. Такая погода может создавать ощущение ломающихся внутри человека костей. Нечто подобное – только сильнее в тысячи раз - испытывали те, память которых сегодня собрались почтить немногочисленные новгородцы.

- Нас становится меньше и меньше, - перекрикивал ветер пожилой сын репрессированного отца Борис Шкляр, автор валдайского мемориального комплекса памяти жертв гостерорра, который откроют в ближайшем будущем. – По количеству собравшихся видно – насколько поредело наше общество. 

После этого печального наблюдения он начал дополнять порывы ветра стихами о «режиме подлецов, погубившем и детей, и отцов».

«Беломор и Магнитка,

Магадан и Кузбасс,

Стали братской могилой

Для многих из нас».

Собравшиеся вокруг стелы в память о жертвах политических репрессий грустно кивали.

В это утро выступавшим никто не хлопал. Все лишь дружно выдыхали морозный воздух с тихим словом «спасибо». Такая благодарность досталась и вице-спикеру областной Думы Евгению Катенову, который, будто стесняясь, подошел к микрофону:

- Двадцатый век принёс много лишений нашему народу – две мировые войны, гражданская, разруха, голод. Всё это унесло жизни десятков миллионов граждан, - на последнем слове Катенов всё-таки выдал в себе государственного человека. Потому что намного уместней было бы сказать «людей». – На этом фоне свою страшную лепту внесли политические репрессии. Миллионы жертв замучены, сосланы, убиты… Мы должны помнить эти события, чтобы не допустить их в дальнейшем, - тут в голосе парламентария опять что-то дрогнуло. – Нельзя допустить возвращения тех кровавых страшных событий.

Спикер городской Думы Алексей Митюнов рассказал, что его прадеда арестовали в 1931-м и расстреляли в 1937-м за контрреволюционную деятельность.

- Увы, но в нашей стране огромное количество семей имеют право учреждать свою дату памяти жертв политических репрессий. У одних — это даты высылки на поселение родственников, у других — даты ареста с последующей отправкой в лагеря системы ГУЛАГ, а у кого-то — дата расстрела, - выдыхал пар Митюнов. - Сегодня мы отмечаем скорбную дату… Тяжело говорить, но она касается практически каждой семьи. Поэтому разговоры об обоснованности тех действий сегодня просто недопустимы. Недопустимо говорить, что репрессии были обусловлены созданием мощного государства. Потому что человеческая жизнь превыше всего. 

Борис Олегович Шкляр одобрил  слова спикера:

- Сейчас массируется тема того, что жертвы политических репрессий были  оправданы государственными интересами. Что, мол, Сталин в целях индустриализации создавал колхозы, отнимал собственность, проводил всеобщую коллективизацию. И это было благом. Но во что это вылилось? – вновь перекрикивал ветер Шкляр. -  Расстреливались и отправлялись в лагеря лучшие – самые трудолюбивые и предприимчивые, которые могли содержать хозяйство. Они ведь кормили свои семьи и свою страну. Их награждали тяжёлым именем «кулака», отбирали всё и отправляли на спецпоселение. Некоторых убивали, расстреливали, сажали в лагеря и.., – дальше Шкляр подобрать слов не смог. 

Нашлись они только для истории о собственном отце.

- В 41-м году мой отец был расстрелян как «враг народа», арестован раньше. Он был из тех людей, которые необходимы для государства. Высокий интеллект, отличное образование, свободно владел двумя языками – немецким и французским. По профессии - инженер-геолог. 1907-го года рождения. Я остался без отца в возрасте четырёх лет…

Отца Шкляра арестовали за знание немецкого языка как потенциального шпиона. Тем более что он занимался внедрением немецкой техники на советское производство, имел контакт с германскими инженерами.

- Такие автоматически попадали в список подозрительных, - объясняет Борис Олегович. - Его взяли за это и за социальное происхождение. Отец мой принадлежал к дворянам – отсюда и блестящее образование. И таких людей страна потеряла тысячи.

Больше всего Шкляр боится того, что те страшные времена вернутся.  Оно, говорит, к тому и идёт.

- Ты посмотри, - возмущается он, - какие антинародные законы наша Госдума принимает.

В ГУЛАГ можно войти и дважды

Казахстан, Якутия, Чукотка, Магадан, Соловки, Чита. Басовитый мужской голос поверх протяжной минорной музыки перечисляет места, где советские люди умирали и своими костями подпирали «великую державу».

Рядом, прячась от холода в пуховик, старушка рассказывает историю своего отца, репрессированного в 1937 году. Рассказывает так глубоко и вдумчиво, что её страшно прервать, чтобы просто спросить её имя.

- Отцу было 20 лет, он учился в МГУ на втором курсе исторического факультета.  Ему дали 10 лет ГУЛАГа в Кемеровской области, в которой я и родилась. Он отсидел, потом ни про какие города для жизни речи, естественно, быть не могло – он уехал работать в посёлок на лесозаготовки. В 1949 году его арестовали второй раз, в марте месяце. Я даже помню, как пришли эти люди, обыскали наш дом… Мама только родила двойню, да ещё и мы с сестрой. А папу забирают. Второй раз его уже ссылают в Красноярский край, Тасеевский район, посёлок Машуковка. Умер отец в 1961  году, только началась хрущёвская оттепель. Про своё заключение он тогда не рассказывал – тогда это было не принято. Но потом мой брат пошёл работать в органы и нашёл дело папы. В основании для второго ареста было написано «терроризм», - на этих словах бабушка начинает смеяться. – Слушайте, у него четверо детей было и он что, думаете, реально занимался терроризмом?

Старушка говорит, что в посёлке, где она провела детство, были приехавшие из Чимкента, были артисты из Ленинграда, немцы с Волги.

- И всё - враги народа, - поднимает палец вверх старушка.

И быстро уходит из «Сквера памяти», пытаясь скрыться от холода.

Тема для одиночек

После того, как все слова о памяти жертв террора на акции будут сказаны, останутся имена. Каждый из оставшихся у стелы возьмёт по листу бумаги. Там – имена, фамилии, национальности, профессии, годы рождения и смерти репрессированных. Из исторической безызвестности эти имена вытаскивает в том числе Николай Трабер, руководитель редакционной группы «Книги памяти жертв политических репрессий в Новгородской области».

- На днях мы выпустили пятнадцатый том, - говорит Трабер. – В нём – порядка двух с половиной тысяч имён. Репрессии были страшные – гибли абсолютно невинные люди. Это я знаю не понаслышке – мы изучали материалы в архивах Новгородской и Ленинградской областей.

- Как вы взялись за эту тему?

- В своё время я работал учителем истории. Мне было многое интересно в истории родной страны, но особенно зацепила тема репрессий. Начал читать старые книги, стенографические отчёты, отчёты XIX и XX съездов партии. 

- Какой это был год?

- Я ещё был студентом. Это был 1982 год, а «Книгу памяти» мы начали выпускать в 1991-м. 

- В Советском Союзе не сталкивались с давлением из-за интереса к тогда ещё запретной теме?

- Нет, но и никакого сообщества тогда не было – тему репрессий изучали по отдельности.

-  Никогда не пробовали объяснить себе – почему государство так поступало со своим народом?

- Это всё властные амбиции, борьба за власть… Это по-человечески, наверное, и объяснить невозможно. Единственное… тех, кто всё это делал, однозначно нельзя называть людьми.

«Жду, когда придут»

Солнечным, но очень холодным утром 30 октября в сквер памяти пришла Елена Владимировна Павлова.  Каждое слово, интонация, жест выдают в ней потомственную дворянку.

Своей оппозиционности по отношению к действующей власти она не растеряла по дороге на «Возвращённые имена».

- У меня была надежда, что я подойду и увижу здесь «хромую утку» Бобрышева, губернатора Никитина. Но нету никого, - возмущается Павлова.

Советская власть, по словам Елены Владимировны, лишила жизни её дедушек, их братьев и сестёр.

- Один мой дедушка был губернским землемером, имел собственный дом. Во времена империи составлял границы Туркестана, был на русско-японской войне. После революции его лишили всех прав, он попал в «лишенцы». Из-за этого его сын с трудом получил высшее образование в Петербурге. Потом его взяли на работу в наркомат заготовок, получил квартиру и дачу под Москвой. На ней можно было жить без прописки, паспортов не было ведь до 1932 года. В итоге сын перевёз своего отца, мать и сестру на ту маленькую подмосковную дачу. Дед был человек предприимчивый –  завёл пчёл, построил тёплую печку в доме, обустроился, в общем, что вызывало страшный гнев у обывателей.

Всё рухнуло в один день начавшейся войны, когда Москва оказалась на осадном положении.

- В тот же день к деду на дачу пришли НКВДшники. Явились они по доносу – кто-то подал сигнал, что дед - немецкий шпион. И вот приходят они – и видят на полке с книжками технический справочник Шитте. Это немецкий справочник, которым пользовались все инженеры. Ну естественно: «он ждал немцев!», - в голосе Елены Владимировны сарказм. –  Деда расстреляли очень быстро. Но бабушка не знала и продолжала носить ему передачки. И однажды дядечка в окошке даже сказал ей: «Ну, что ты, милая! Ты ещё молодая, ещё замуж выйдешь. Больше ничего не носи». Тогда всё и стало ясно.

- Самое замечательное, что всех реабилитировали, - иронично говорит Павлова. – Всех, кто был вокруг Дзержинского, всех большевиков, создавших лагерь в Соловках. В общем, всю компанию, которая утопила в крови север России. Их реабилитировали очень быстро. Реабилитировали людей известных – как Мейерхольда или Мандельштама. Это же вообще был грех на душе у страны: дипломаты за границу ездят, и их там стыдят. А таких мелких людей, ничтожных обывателей… их не реабилитируют. А сама я никуда ходить не буду. Потому что никогда ничего ни у кого нельзя просить. Я жду звонка в дверь, когда ко мне придут и сами всё дадут.

В дверь, правда, могут постучать и с совершенно другими целями.

- Террор может вернуться в любую минуту, - уверена Елена Павлова. - Сейчас, конечно, форма будет немного другая. А так… опричнина есть. А главное – в обществе посеяли ненависть, недоверие.

Друг Колчака

В новгородском «Сквере памяти» громко звучит «Реквием по мечте» Клинта Манселла. Поверх этой тревожной музыки дочь «врагов народа» Светлана Вениаминовна Хлыстова ведёт свой монолог. Так звучат истории, которые рассказывали уже тысячи раз.

- У меня был дед – Леонид Иванович Шумиловский. Он закончил Санкт-Петербургский университет, потом преподавал в Московском. Со студентами участвовал в группах Плеханова. Судьба свела его с Колчаком Александром Васильевичем. Они были знакомы по петербургским научным кругам. Колчак пригласил деда работать в своё правительство. Весь короткий путь Колчака как «Верховного правителя» мой дед был с ним рядом. Когда стало ясно, чем всё это закончится – многие отошли от Колчака. Но не дед. Он оставался рядом с адмиралом, за что его и расстреляли.

На суде Леониду Ивановичу предложили оценить Колчака как человека и как руководителя. А Колчак же был исследователем, полярником – то есть человеком науки. Дедушка так и сказал: «Он и не военный руководитель толком, но всегда был благородным, честным, достойным и всей  душой болел за Россию. Он и взял на себя этот груз, чтобы спасти Россию от страшной гражданской войны». Так было написано в газете. По-другому мой дедушка сказать не мог.

У него осталось четыре дочери. Они вышли замуж. У трёх из них расстреляли мужей - в том числе и моего отца. Мне тогда было два месяца отроду. Расстреляли за то, что эти мужчины были женаты на дочерях Шумиловского, «врага народа».

Отца Светланы Вениаминовны реабилитировали. В его деле было написано – «Арестован по доносу неравнодушного гражданина».

Наша Хиросима

Рядом со стелой памяти жертв политических репрессий выстроилась шеренга детей. У каждого - небольшой плакат с именем репрессированного. Это ребята из  патриотического клуба «Истоки» из Трубичино.

Руководитель клуба, Екатерина Макарова, привела детей на «Возвращённые имена» по своей личной инициативе. До этого она не один час занятий с детьми посвятила теме репрессий. Их родители - не против таких уроков.

- На эту тему просто говорится не так много, как надо, - уверена Макарова.

В её семье тоже были репрессированные. Прапрадеда раскулачили дважды – первый раз в Рязанской области, сослали на Новгородчину. Прапрадед был предприимчивым человеком с большой семьёй, поэтому смог сколотить крепкое хозяйство во второй раз. И советскому государству это опять не понравилось.

- Как вы относитесь к тем, кто говорит, что репрессии были оправданы? – спрашиваю я.

- Знаете, - вздыхает Екатерина, - кто-то говорит, что и сброшенная бомба на Хиросиму была оправдана...

...Оставшиеся в сквере новгородцы зачитывают имена репрессированных. Рядом с ними по замёрзшей земле ходит старушка и причитает:

- Скоро всю эту аллею засадят ёлками, и всё превратится в заросший парк.

Тогда, боится она, к Скверу памяти и подойти никто не захочет.

Матвей НИКОЛАЕВ

Фото автора

Поделиться: