Новгородские Сцилла и Харибда

Получалось не всё, не всегда и часто - не так, как хотелось. Похвальные побуждения наталкивались то на нехватку средств, то на безразличие и несознательность обывателей, то на явную маниловщину самих чиновников.

Турникет для козы

Так, в 1871 г. по решению управы «содержателем» сада господином Подолякиным было подсажено более 600 деревьев, которые на удивление дружно принялись. Однако к началу лета следующего года из них выжило только около 30. Подростки с заслуживающим иного применения рвением принялись ломать неокрепшие саженцы. Но не только юнцы, а как заметил член управы И. И. Бердин, и «лица, совершенно развитые и образованные, находя в том удальство», не отказывали себе в удовольствии расправиться с молодыми посадками.

Опасность угрожала не только древесным насаждениям. Имелись настоящие охотники и до садовой травы. Домашний скот городских обывателей буквально терроризировал Летний сад. Особенно остро эта проблема стояла в 1870-х гг., когда на заседаниях городской управы поднимался вопрос о бродяжничестве по городу коров и коз. Порой сами владельцы загоняли своих «кормилиц» пастись в городской сад. Оградить доступ животным в тенистые угодья власти пытались сооружением палисада около «Малого и Большого городских садов» и устройством «кружал» во входах в сады. Загадочные по конструкции деревянные «кружала», прикреплённые болтами к столбам, нужно было приспособить так, чтобы те, не стесняя проход через ворота людей, мешали попаданию даже мелкого скота в сад. Дело по устройству «кружал» поручили члену городской управы И. И. Бердину и архитектору П. П. Мининскому.

Между тем, скептики предупреждали о тщетности подобных мер, напоминая, что столбики ранее устроенных «кружал», как препятствовавшие и замедлявшие движение публики, становились жертвой последней. Обыватели их ломали или вовсе уничтожали. Высказывалась мысль о необходимости поставить, по примеру прошлых лет, полицейского служителя, который бы наблюдал как за «главным» входом в Летний сад, так и за входом в «детский». А содержателя Подолякина решили обязать иметь сторожа при беседке, который бы следил сразу за тремя другими входами в сад. С хулиганов за каждое сломанное дерево предлагалось брать штраф в размере одного рубля. Нарушителей же из числа животных рекомендовалось «загонять» в местную часть, чтобы затем с владельцев скота содержатель сада в присутствии полицейского чина мог удержать тот же рубль. Все полученные при этом средства должны были пойти на «улучшение» сада.

«Напиться и закусить»

Нередко городская управа принимала решения по устройству, исправлению и окраске палисада, скамеек, лестниц (по-видимому, ведущих на «горку») и беседки. Скамейки и палисад окрашивались в светло-жёлтый цвет. Содержатель сада занимался и «починкой карнизов и шишек у палисада в детском» (малом) саду, который занимал  небольшой участок напротив Летнего сада, к югу от него. Сады разделял только широкий замощённый проезд перед  кремлём.

В саду, скорее всего, имелись две беседки. Одна, которая снималась благородным собранием, стояла на горке. А вторая, её иногда называли павильоном для музыкантов, располагалась в центральной части сада. Рядом с ней был разбит цветник. Наверно, именно в последней ещё до постройки ресторана торговали минеральной водой, пирожными и конфетами. Не исключено, что «беседка на горке» до начала аренды ее дворянским обществом могла использоваться оркестром. Такое предположение позволяют сделать документы 1872 г., где при упоминании беседки «для музыкантов» указывается на присутствие при ней лестницы.

В середине мая 1881 г. в Новгородскую городскую управу поступило заявление от мещанина Фёдора Яковлева Богданова. В нём городским властям предлагалось рассмотреть вопрос о постройке ресторана в Летнем саду и отдать его в аренду сроком на 8 лет подателю заявления. К заявлению прилагался план строения и смета, где проектируемое заведение называлось не иначе, как «вокзал» (первоначальное значение слова «вокзал» - увеселительное заведение). Богданов был согласен на арендную плату в 500 рублей с предоставлением «собственных денег» 2000 рублей на постройку здания, с тем условием, что 6 процентов годовых от этой суммы должны идти в погашение арендной платы, а по прекращении контрактного срока 2000 рублей будут ему возвращены.

Стоит отметить, что Ф. Я. Богданов содержал буфет в здании Дворянского собрания (делая это на протяжении 35 лет до осени 1911 г.), а позднее стал арендатором Софийской гостиницы, где и сам квартировал. В 1910 г. он сменил В. В. Скабеева на должности церковного старосты храма Флора и Лавра на Легощей улице.

В докладе управы городской думе по поводу заявления Богданова, в частности, указывалось, что «устройство приличного ресторана было бы весьма не лишним для гуляющей публики, из числа которой только члены благородного собрания могут в настоящее время иметь бесплатный вход в содержимую от сего собрания беседку напиться чаю, выпить рюмку водки или бутылку пива и закусить». В расчёт бралось и то, что постройка ресторана может стать для города «новым приобретением» и приносить ему доход. Дума постановила приступить к возведению сооружения, которое по прикидкам должно было обойтись городу порядка 4000 рублей.

Начальник губернии Э. В. Лерхе выразил согласие с постановлением Думы, но лишь «при удостоверении городского управления, что здание кафе-ресторана будет устроено в благообразном виде и в нем не будут допускаться неприличия и неблагопристойности».

В центре Летнего сада предполагалось возвести деревянное одноэтажное здание на каменных столбах с мезонином и галереями, где бы разместились буфет, столовая и биллиардная. По углам двора, примыкавшего ко рву и с трёх сторон огороженного «форменным обшитым забором», было запланировано соорудить навес для дров, ретирадное место и земляной ледник. Во дворе же отвели место для небольшой бревенчатой кухни.

Построить всё это из собственного материала, за исключением бутового камня, со своими «работными людьми» подрядился крестьянин Вологодской губернии Василий Грозин. Малограмотный мастер, «приложивший к условию руку», был, тем не менее, изрядно искусен в своем ремесле, а если и предприимчив, то совсем не в ущерб делу.

Наружные стены здания были обшиты «чистым тёсом в полурустик», с лицевого фасада на них были устроены пилястры. Резные декоративные детали украшали карнизы, наличники оконных и дверных проёмов. Крыша ресторана была покрыта чёрным листовым железом, окрашенным в зелёный цвет «медянкою». В «чистых комнатах», стены которых были оклены обоями по картону, установили три утермарковские печи. Из буфета на мезонин вела деревянная лестница. Кровли надворных построек окрасили «черлядью на масле», а забор вокруг двора — «шведским составом». В кухне был сложен «английский очаг» с плитой и пирожным шкафом. Вентиляторы в биллиардной и столовой достойно венчали удобства, предусмотренные для посетителей заведения.

1 октября 1881 г. Ф. Я. Богданов заключил контракт с городской управой на арендное содержание «выстроенного в городском саду здания для буфета с платою в пользу города по 500 рублей каждогодно». Арендатор обязался проводить «мелочный» ремонт здания и содержать как строения, так и территорию около них в «опрятности и чистоте». Но если в буфете будут допущены «карточная игра, пение непристойных песен и разгул с публичными женщинами», то городское управление было вправе отказать Богданову в аренде до истечения срока контракта. Одним из условий договора, внесённых контрагентом, был пункт, не позволяющий городским властям разрешать другим предпринимателям строительство в саду буфета или кафе-ресторана, а также продажи водки с закусками, за исключением уже существующей беседки благородного собрания.

Комиссия из членов городской управы окончательно приняла работы по сооружению кафе-ресторана и произвела полный расчёт с подрядчиком Василием Грозиным в конце июня 1882 г., отметив, что «работы произведены правильно, материал употреблен доброкачественный».

К тому времени Богданов успел ещё пару раз потревожить городского голову и «кавалера» Я. И. Журавлёва прошениями, касающимися ресторана в Летнем саду. Сначала бывший мещанин испрашивал позволения сделать к зданию дощатую пристройку для биллиарда. По заключению архитектора Ломакина, «просимая тесовая пристройка к существующей биллиардной может быть разрешена, так как таковая будет устроена во дворе за галереей, а существующая биллиардная по тесноте не может вмещать двух биллиардов, почему арендатор несёт ремонт боя стёкол и исправления обоев».

Чуть позже арендатор просил (конечно, «по желанию публики») разрешить торговлю в ресторане до часу ночи. При этом он обязывался «соблюдать должный порядок и тишину и допускать только избраннейшую публику».

Благородное собрание на Весёлой горке

В конце лета 1882 г. в городскую управу обратился новгородский полицмейстер, обращая ее внимание на то, что после открытия кафе-ресторана публика стала находиться в саду до часу ночи, а то и дольше. Между тем, Летний сад освещался только десятью фонарями, а дальняя его половина была  совсем не освещена, «отчего в длинные и тёмные ночи могли произойти большие беспорядки».

К тому времени беседку в Летнем саду на горке арендовало Новгородское благородное собрание. Место это в ту пору еще не прозывалось «Весёлой Горкой», а определялось словосочетанием «на горке в саду».

Кстати, о Весёлой Горке. В дореволюционном Новгороде так называли место на пересечении Большой Дмитриевской и Яковлевской улиц (сегодня это район перекрестка улиц Великой и Даньславля). В местных газетах и в «Памятной книжке по Новгородской губернии» имеется неоднократное упоминание топонима «Весёлая Горка» в качестве адреса тех или иных людей. При этом, как правило, указываются и фамилии домовладельцев. В частности, на Веселой Горке находились дома Медведского, Ланской и Шельдюкова [Шентякова?]. Все они были расположены именно в районе пересечения указанных улиц. Термин «весёлая» мог произойти от местонахождения там трактира или какого-нибудь другого увеселительного заведения. Например, известно, что в доме Ланской находилась «казёнка» (казённая винная лавка), а в доме Шельдюкова постоянно играли в карточные азартные игры, и за «обращение своей квартиры в притон темных личностей» хозяин дома не раз привлекался к наказанию в виде штрафа. Со стороны Волхова этот участок значительно возвышается — оттого, возможно, и  «горка».

В 1881 г. по заявлению старшины-распорядителя Благородное собрание намеревалось в самом начале июня «переместить в оную клуб из постоянного его помещения» в Дворянском собрании. На тот период арендная плата за «городскую беседку» составляла 175 рублей, к 1889 г. она понизилась до 100 рублей. Взнос этой суммы должен был поступать в городской бюджет до занятия беседки клубом Благородного собрания. Снижение арендной платы, возможно, было связано с заметным ухудшением состояния строения на горке и отсутствием иных претендентов на его аренду. Так, после осмотра беседки членом исполнительной комиссии при городской управе И. И. Мамонтовым весной 1889 г. оказалось, что состояние её довольно плачевное. На веранде от ветхости протекала кровля. Зимой из кухни при беседке была украдена плита, а из пола в буфете выломано несколько досок. Кроме того, были разбиты двери и часть стёкол в окнах. Внутри помещения «нагажено». Явно необходимым выглядело проведение покраски пола и потолка, а также оклейки стен обоями. На балюстраде требовалось пополнение балясин и замена сгнивших колонн. Строению необходим был срочный ремонт, на который следовало изыскивать средства.

Посовещавшись, думцы нашли выход. Предводителю Новгородского дворянства было предложено провести ремонт за свой счёт, а в случае несогласия оставить беседку за городом. Благородному собранию пришлось принять поставленные условия.

Лопух рви с корнем!

Деятельность городского управления по приведению Летнего сада в образцовое состояние не ограничивалась  постройкой новых и приведением в порядок уже имевшихся сооружений. В 1881 г. для участников торгов на право пользования в течение летнего сезона травою в саду управой были составлены «кондиции». В них, в частности, говорилось: «Взявший скос <...> травы обязан очищать землю от всяких сорных трав, как то: крапивы, лопушняка и других, посредством вырывания их с корнем, как весною при самом всходе трав, так и в течение всего лета и, наконец, после скоса всей травы». Предписанная «аккуратность» при скосе «косой или серпом» усугублялась жесткими правилами уборки скошенной травы. Просушка травы на месте дозволялась только при одновременном скашивании её на всём арендованном участке. В противном случае скошенную траву нужно было убирать в тот же день. Причём почему-то воспрещалась («безусловно»!) уборка травы из сада на лошадях. Любые несоблюдения «кондиций» грозили арендатору штрафами и прочими санкциями.

Подобные условия аренды отбивали всякое желание торговаться даже у самых преданных «любителей» садовой травы. Никто не хотел выдергивать крапиву и лопухи с корнем, при этом ещё и платя свои кровные за такое удовольствие. Всю ответственность за проваленные торги управа свалила на заведующего садом по его благоустройству «купеческого племянника» Г. А. Евдокимова, который якобы стал инициатором составления указанных «кондиций», при этом посулив городским властям большие доходы. Между тем, в городской смете уже было назначено к поступлению в доход от скоса травы 75 рублей. Управа настоятельно попросила Евдокимова «принять на себя обязанность в продаже из городского сада травы с извлечением по возможности наиболее выгодной в доход города суммы...».

«Несообразный» кегельбан

Весной 1883 г. от потомственного дворянина Петра Петровича Карманова в Новгородскую городскую управу поступило прошение, в котором он просил разрешения на постройку в саду «досчатого шатра для кеглей». Карманов при этом приложил как план сада с указанием на нём места возводимого сооружения, так и  план последнего. В течение 12 лет он обязывался платить в доход города по 25 рублей ежегодно, а по окончании этого срока безвозмездно передать строение местному самоуправлению. Правда, при этом со стороны Карманова были поставлены два условия: никому другому подобной постройки не разрешать, а также предоставить владельцу право передачи или продажи кегельбана другому лицу в период срока договора.

«Шатёр для кеглей» на плане имел вид узкого длинного строения с несколько более широкими квадратными павильонами на концах. Его общая длина равнялась 18 с половиной саженям при ширине павильонов в 3 сажени. Поставить кегельбан предполагалось к югу от ресторана вдоль крепостного рва.

Городской архитектор Ломакин, которому на заключение был передан  план, изменив вид фасада ближайшего к ресторану павильона из-за «несообразия» его стиля (!) с галереями и буфетом Богданова, иных препятствий к устройству кегельбана не нашёл. Однако в примечании к заключению выразил обеспокоенность близостью расположения шумного заведения к ресторану и эстраде музыкантов, предложив его перенести дальше.

Сам же содержатель ресторана, указав, что владельцу игрового помещения должна быть воспрещена «торговля яствами, винами и разных питией», тоже высказал озабоченность о возможном беспокойстве публики  звуком от стука шаров. На случай этого он предложил заменить деревянные шары резиновыми. Но уже через месяц Фёдор Яковлевич сам подал прошение об устройстве «кегельной» по тому же плану и в том же месте, что и у П. П. Карманова.

Городской голова, решив на этом подзаработать, предложил назначить торги на право устройства кегельбана. В конце концов, устав от неопределённости и бесконечных проволочек со стороны местных властей, потомственный дворянин отказался от постройки. Богданов остался единственным претендентом на возведение игрового здания в саду. Городская управа в докладе Думе выразила согласие на сооружение «кегельного шатра», вместе с тем запрещая владельцу без её разрешения передачу и продажу его, а также «оставляя за собой право допустить устройство [другого] такового по своему усмотрению, не стесняясь контракта с Богдановым». Городская дума, рассмотрев этот вопрос только в мае 1884 г., постановила оставить прошение  Богданова о дозволении постройки в саду «шатра для кегельной игры» без удовлетворения.  

Собакам и велосипедистам ходу нет!  

Определённое оживление в деятельности Летнего сада можно было наблюдать летом 1896 г., когда его очередной заведующий, член городской управы, С. И. Петров пригласил выступать в саду военный оркестр Выборгского полка. С 1 июля по средам и воскресеньям жители города уже могли прогуливаться по аллеям под звуки музыки, что сразу увеличило количество гуляющей публики и подняло ей настроение.

Именно в этот период стали бороться за порядок в саду с помощью наглядной агитации. То тут, то там вдоль дорожек на газонах появились таблички с призывами вроде: «Просят гуляющих в саду цветов не рвать, травы не мять, деревьев не ломать и собак не водить» или «Езда на велосипедах запрещается». Стоит сказать, что частью публики прописанные правила полностью игнорировались. Правда, на цветы, из-за их отсутствия, никто  не покушался. А вот все остальные садовые «заповеди» последовательно нарушались. Вот как образно выразил свое впечатление от прогулок в саду один из просвещённых новгородских обывателей того времени: «хорошо гулять, слушая музыку, но неприятно чувствовать себя между Сциллой и Харибдой — между зубами какого-нибудь пса и стальным конём велосипедиста».

Порой существенный урон саду наносила непогода. Например, летом 1896 г. сильнейшая гроза, сопровождавшаяся шквальным ветром, повредила много деревьев и кустарника и почти полностью привела в негодность обветшавшую ограду вокруг сада. Позднее городская дума на очередном заседании ассигновала 287 рублей на ремонт забора...

Между тем городской сад, не только благодаря, но зачастую и вопреки природным стихиям, разумной и неразумной человеческой деятельности, разрастаясь и зеленея, продолжал свою жизнь, вступая вместе с древним городом в новый век.

Александр КИРИЛЛОВ