Как стать отцом для взрослых мужиков

Многим нашим согражданам существование в России такого сообщества, как казаки, мягко говоря, кажется странным. После разгона летних протестных митингов о них и вовсе стали говорить лишь в негативном свете. Но что казаки за люди, чего они хотят? – этими вопросами никто не спешил задаваться. Тем более - откуда взялись казаки на новгородской земле? Вот мы пошли к местному атаману и у него спросили.                                    

Мы сидим с атаманом Вадимом Боголаевым в небольшом кабинете на первом этаже университета. Сейчас он работает директором спортивного центра при вузе. Мы уже битый час разговариваем с атаманом о прошлом, настоящем и будущем России. Под крепко заваренный иван-чай...

Угадать по внешнему виду, сколько Вадиму лет, в принципе невозможно. Высокий рост, широкие плечи, очень накачанные руки. Собственно, глядя на них, спросить про возраст как-то стесняешься. Ещё детали боголаевского портрета - искренняя, почти детская улыбка, в которой моментами проскакивает длинный жизненный опыт. Было всё – работа врачом на Кавказе, постижение секретов восточных и русских единоборств, свой большой и маленький бизнес, наставничество, жизнь в разных точках нашей страны. Так что если Вадим ударит кулаком по столу и скажет – «я знаю Россию», то в этой фразе фальши совсем не будет.

- У нашей страны большие границы. Если посмотреть на историю российского государства, то у нас было 12 казачьих войск, - так Боголаев с разговоров о судьбах родины плавно переходит к казачьей теме. - Их основная задача – защита территории. Может, и её дальнейшее освоение – вспомним, например, Ермака. Вся Сибирь, в которой мы сейчас и живём, пройдена и открыта благодаря казакам.

Тут Вадим берёт небольшую паузу. Да, говорит, были потом в нашей стране периоды, когда казаки оказывались не нужны собственному государству.

- Я это знаю на примере своей семьи, - рассказывает новгородский атаман. – Дед спасал бабушку, спасал свой род, когда к власти пришли коммунисты. Он ушёл из Забайкальского войска, спрятался на границе Дагестана и Азербайджана. Когда террор закончился, дед переселился в Баку. И в семьях многих моих друзей происходили аналогичные истории. Многие не хотели бросать Россию.

С приходом большевиков к власти вековые традиции русского казачества рухнули.

- Я, если говорить честно, казак «асфальтовый», - спокойно признаётся атаман, хотя мать его родом с берегов Дона. – Традиции не передадутся теперь, потому что отнята была земля, был отнят уклад жизни. Остался только казачий нрав. Бабушка, например, вообще не рассказывала. Я узнал, откуда я, только когда мне в руки попал семейный фотоальбом, но бабуле тогда было уже за 80. Я у неё спрашивал, но отвечала она всё равно холодно: «Этот - сын этого, та - дочь вот того», и всё. Не разговоришь: запретная тема.

В юности Вадим с друзьями частенько ходил в экспедиции в лес. Там-то можно было во весь голос петь казачьи песни. Но бабуля всегда оставалась настороже.

- Она подходила ко мне и говорила: «Сынок, вот ты радуешься, а завтра придут большевики – и куда же ты денешься? Да никуда – тебя тут же застрелят», - вспоминает  Боголаев. – То есть у них запрет въелся глубоко в память. Даже традиционные казачьи песни нам родственники сначала не давали разучивать.

- И как же тогда русскому казачеству удалось сохранить себя в атмосфере террора и страха?

- Песни всё же пели. В станицах запрещали ходить в казачьей одежде – но на праздник мой дядя всегда надевал папаху и шаровары. Демонстративно. И никто его не пристрелил. Значит, было какое-то послабление.

Родовые корни дотянулись до Боголаева в 40 лет и совершенно внезапно. Гуляя по Юрьеву, вдалеке он услышал звук, замер и обомлел.

- Это была казачья песня. У меня сын двухгодовалый тогда ещё уснул на шее. Оказалось, что в Витославлицах выступал санкт-петербургский казачий хор. Я не мог уйти. По спине моей текла сынкина моча – мальчик описался, а я стоял, как вкопанный. Именно тогда меня и пробило – это было настолько мощно, что словами не описать.

По словам Боголаева, каждый казак однажды испытывает подобное чувство.

- И оно всегда очень сильное, хоть у каждого казака, безусловно, своя история. Есть те, кто до сих пор его не ощутил. У меня ведь этого тоже не было, пока я не переехал с Кавказа в Новгород. Первое время я вообще смотрел на этот город и думал – что я тут делаю, как я сюда попал?

На Кавказе Боголаев успевал совмещать работу педиатра и преподавание восточных единоборств. Но уже тогда стал приходить к старому доброму кулачному бою. Оказавшись в Новгороде, Вадим узнал, что в самом что ни на есть русском городе бить морду канонично и по-русски нигде не учат.

- Я всю жизнь любил драться, - улыбается Боголаев. - Наибольшее удовольствие мне всегда приносили музыка и хорошая драка. Отец у меня большой спортсмен – борец. Он выступал за сборную СССР. Своим друзьям он про меня говорил: «За деньги драку покупает». Драка была пружиной, которая меня толкала. Я неплохо боролся, но в восьмом классе упал с четвёртого этажа и поломал спину, долго лежал на вытяжке. Врачи, естественно, мне запретили бороться – а я мечтал быть похожим на отца.

Дальше было карате, после – ушу. С 84 года в СССР началась мода на кунг-фу. С открытием границ в страну хлынули мастера из Японии и Китая.

- У меня друзья были у таких «великих» на семинарах, - посмеивается Вадим. – Мастера не стеснялись, думали, что нас, неумёх, можно сильно бить, поэтому наносили удары, как по куклам. Наш раз вытерпел, второй, а на третий повернулся – да как вдарил этому китайцу. Тот отлетел, перевернулся… В общем, так русские ребята и становились сэнсэями.

В Новгороде «сэнсэй» Боголаев вспомнил про такую народную забаву, как кулачный бой. Вспомнил и подумал – а почему бы не возродить. Как раз в то время в нашем городе очутилась пара питерских энтузиастов, одержимых той же идеей.

- Что такое кулачный бой? - рассуждает атаман, смакуя иван-чай. – Это древние народные игры, собранные ещё в дореволюционные времена. Преимущественно русские. Ребята собрали это всё, но драться, кстати, толком не умели. Первый турнир по кулачным боям мы провели в Санкт-Петербурге. На него съехались почти что со всей страны.

После в эту историю вписался уже новгородская легенда Владимир Поветкин. Он-то и сказал Вадиму – мол, что вы туда катаетесь, давайте устраивать бои в Новгороде, на Масленицу.

- И ни разу никто до сих пор не смог побить новгородцев, - доволен Боголаев. – Питерцы пытались – битыми уезжали. Вологодцы шесть лет ездили, терпели поражения – потом и ездить перестали. Москвичи даже бойцов ММА собирали – и те получали. Новгородский дух очень силён, и это притягивает бойцов. Ведь лучше, чем стеночный бой, мужчину ничто не воспитает. Каким бы трусливым ты ни был, на тебе есть ответственность. На самом деле, кулачный бой очень похож на музыку. Ну, в том плане, что словами эти чувства не объяснишь. Обычно после первого боя все думают: «Ё-моё, и чего я боялся всю жизнь?».

Кулачный бой, кстати, в принципах схож с казачеством. В основе всего – преемственность поколений. Дед учит внука. По книгам, уверен Боголаев, житейскому и боевому опыту научить невозможно. Тут атаман внезапно начинает рассказывать о лошадях.

- Я считаю, что коней отняли не потому, что машина пришла. Ведь когда маленький мужчина с малых лет ухаживает за конём, они воспитываются вместе. Я видел это своими глазами – мальчишка, забитый мамой, понимает, что под ним 700 килограммов силы, и он может ей управлять. У него, вырастают крылья, как у Михаила Архангела. Он  мир ощущает по-другому. Это – будущий мужчина. И перед тем, как сесть на коня и поскакать, ты должен сорок минут его «вылизывать». Вычистить копыта, отряхнуть грязь, надеть на него амуницию, обуздать. Это долго. Ты отдаёшь время, силы. Разговариваешь с конём. И когда ребёнок за пять лет вырастает вместе со своим конём, то его уже не переменить – он настоящий. А когда мальчик не проходит через это обучение, через это волшебство, он не обретает гармонии с окружающим миром. Его распирает собственное эгоистическое начало. 

Тут-то я понимаю, что это был спич не столько о лошадях – сколько о значимости традиций.

- Всё равно ведь они в нас заложены. Может, они не так сконцентрированы, чтобы ими так сходу пользоваться. Они размазаны по всей нашей жизни – там поиграл в шапочки, здесь в скакалку, здесь в казаки-разбойники, потом подрался стенка на стенку. Так ты развил себя, в игре приобрёл все навыки. Во всём этом – воспитание мужского начала.

У казаков есть ещё одна традиция – ежегодно устраивать сход. В сентябре этого года такой тоже был. Только из-за острой социально-политической повестки он был больше похож на протестный митинг: казаки в штыки приняли пенсионную реформу.

- А почему вы только сейчас стали высказывать недовольство?

- Ну, смотри. Человек же живёт надеждой. Помимо веры и любви обязательно должна быть надежда. У нас она была. Это – внешняя политика, которую проводил Владимир Владимирович. Возврат Крыма, рождение русского мира – можно это так называть. В 90-е ведь государство растоптали, его почти не было. А на внутреннюю политику мы закрывали глаза. Думали, надо потерпеть ещё чуть-чуть – и всё восстановится. Уберут этих либералов…

- А что плохого в слове «либерал»? Я вот считаю себя либералом, я за права человека, - прерываю я атамана. На его лице появляется ироническая улыбка.

- А что - консервативный мир против прав человека? – парирует Боголаев.

- Ну, он довольно державный… Вот есть царь-батюшка, он святой и не может ошибаться. Совсем.

- Нет, не так, - вздыхает Вадим. – Это – карикатура. Сейчас объясню, смотри. Ты же бросишься помогать ребёнку, упавшему на улице?

- Конечно.

- Значит, твоё поведение уже будет не либеральным. Ты, жертвуя собой, помогаешь тому, кто слабее. А сегодняшний либерал по сути своей эгоист. Он своё «я» ставит выше, чем всё остальное. Я не возьмусь сейчас философски рассматривать этот термин. Сегодня он вообще сильно испачкан. Но концентрация на своём «я» разрушает государство – все же тянут одеяло на себя, и оно в итоге порвётся. Чиновники, которые имеют недвижимость за рубежом и детей своих воспитывают там же, – они ждут, когда же туда можно будет свалить окончательно. И их большинство – материальный мир на этом стоит. И он смотрит на тебя, как на дурачка, потому что ты ждёшь – когда же всё это поменяется. И казаки поняли, что «завтра пришло», а ничего не поменялось…

- Путин либерал? – спрашиваю я.

Вадим о-о-очень тяжело вздыхает.

- Если б я был уверен, - он медленно подбирает слова. – Я бы уже здесь не сидел. Надежда ещё не умерла. Всё же профессия у него такая – далеко не либеральная.

- Но вы недовольны коррумпированными чиновниками – а они ведь винтики той системы, которую, по сути, выстраивает один человек.

- Совершенно верно. Но представь ситуацию – ты садишься играть в карты с профессиональными игроками.  Это «как школьнику драться с отборной шпаной» - пел Владимир Семёнович. И тут - то же самое. В политике есть такие ходы, о которых ты даже догадываться не можешь. У Путина в колоде много сдвоенных карт. И когда ты рассуждаешь о том, как надо, а он принимает решения… Тут вы в разных весовых категориях. Я точно знаю, что нашу страну долго пытались разрушить извне, но за 20 лет она не разрушилась. Даже укрепилась в каких-то вещах, - говорит новгородский атаман.

И переходит в какой-то оппозиционно-монархический дискурс.

- У нас нарушен принцип выбора людей во власть. В казачьем круге, например, действовал вечевой принцип: мы выбирали лучшего из своих. Тех, кто дальновиднее, у кого сердце бьётся громче. Атаман ведь в переводе с тюркского - «отец». То есть мы выбираем себе отца, который даст кров и накажет нерадивого. Он нас не предаст, не навредит – и с ним нам будет лучше.

На вопрос о главной беде российского общества Боголаев удивительно быстро даёт ответ. Говорит не задумываясь: разрозненность. Её последствия казаки ощутили на своей шкуре, когда 12 июня люди в казачьих одеяниях нещадно избивали подростков на протестных митингах.

- Это были не казаки! Это так называемые реестровые казаки. Всё это было правительственной акцией, которая должна была дискредитировать казачество. Но помимо реестровых, были и обманутые казаки. Есть дурачки, которые попали в эту историю.

Собственно, после тех событий казаков в «либеральном» обществе и за людей считать перестали. Это, хочешь – не хочешь, подтолкнёт к определённым выводам.

- Мы потеряли дух единства – мы не верим друг другу, не знаем, как зовут соседа по лестничной клетке, - глядит Вадим сквозь меня, в стенку. - У нас нет коллектива, который достигает каких-то целей. И если мы не вернёмся к модели, где есть общий коллектив, который отстаивает свои интересы, то нас буду по-прежнему держать за скот.

- И как же нам сделаться коллективом, когда все точки объединения, считай, стёрты?

- Ну не все... – говорит Боголаев. – Я считаю, что и один в поле воин. Надо каждому обустраивать пространство вокруг себя.

Тут разговор перетекает в жанр исторической справки. В XVI веке казаков Запорожья путём хитрых политических манипуляций смог разделить польский правитель Стефан Баторий. И тогда, говорит Вадим, границы России очень ослабли. А о пользе сильных границ Боголаев знает не понаслышке.

- У меня был бизнес: мы делали системы видеонаблюдения. Заказов было много и денег тоже. Настолько, что я позволял себе их не считать. Производство было не сказать, что дешёвым, но мы были одни на рынке. До того момента, пока туда не пришли китайцы со своими дешёвками. Таможня на это закрывала глаза, - печалится Вадим, но не хочет расшифровывать, что такое - «это». – Получилось, что наше государство не защитило бизнес своих граждан, а отдало всё китайцам.

Не защитило то самое государство, которое Боголаев сам теперь пытается защищать.

Матвей НИКОЛАЕВ