Евангелие от Моисея

В официальной версии отечественной истории господствует представление, согласно которому вероучительное и организационное единство церковного православия не знало серьёзных внутренних потрясений, за исключением трагедии Раскола в XVII веке. Между тем это вовсе не так.

Первые чувствительные толчки разногласий внутри русского православия начались синхронно с аналогичными событиями в Западной Европе – во второй половине XIV века, на фоне духовного кризиса, охватившего христианский мир. Русские сходномышленники Джона Болла, Джона Уиклифа и Яна Гуса явились на свет во Пскове и Великом Новгороде – городах, не знавших ордынского покорения, открытых и по понятиям того времени вольнодумных.

Преувеличивать псковско-новгородские вольности не стоит. Традиции вечевого управления феодальных республик лишь отчасти напоминали и без того весьма условную античную демократию, а эпоха Позднего Средневековья не знала и знать не могла гражданского общества и свободных дискуссий. Псковичи и новгородцы осмеливались открывать рот без опасения сразу оказаться без головы – но только в известных пределах. А в случае чего рядом была граница.

Первые русские протопротестанты получили странное имя – стригольники, якобы происшедшее от ремесла главного еретика, зарабатывавшего на хлеб традиционной мужской стрижкой волос «под горшок».

Общая тенденция вероучительных отклонений стригольников шла в ту же сторону, что весь раннепротестантский дух. Осуждение церковного стяжательства и симонии («поставления на мзде», т.е. продажи церковных должностей), претензии к иерархии вплоть до сомнений в её нужности, недовольство порядком совершения таинств исповеди и причащения, поиски идеала первоначального христианства с неизбежным обращением к авторитету Ветхого Завета, требование распространить апостольское преемство благодати не только на священнослужителей, но и на мирян (приближение к будущему лютеранскому принципу «оправдания одною верой»). Главным отправным пунктом подобного хода мыслей было отрицание христианского догмата о Святой Троице, ибо в этом догмате, чрезвычайно трудном для понимания, усматривалось позднейшее фарисейское ухищрение, уклонение от принципа единобожия.

Еретиков иногда мирно выслушивали, иногда дискуссионно поколачивали; иногда, в качестве последнего аргумента, топили в Волхове и Великой. Церковные власти встретили их в штыки, и уже к концу 1420-х годов усилиями епископата стригольники перестали существовать физически, а их сочинения тщательно уничтожили. О сути учения стригольников можно судить лишь по отрывочным упоминаниям в летописях и полемических трактатах.

Своеобразным развитием учения стригольников стала явившаяся через сто лет (в 1460-х годах) в Великом Новгороде ересь «жидовствующих». Прозвище еретикам придумал Иосиф Волоцкий, главный поборник государственного православия, жестоковыйный  борец с ересями, но в то же время не возражавший против инакомыслия, если оно не проповедуется.

Учение «жидовствующих» якобы принёс и распространил полумифический раввин Схария (Захария), пришедший в Великий Новгород из Киева, тогда входившего в состав Великого Княжества Литовского.

«Жидовствующие» были радикальнее стригольников. Они отрицали монашество, почитание мощей, икон и креста, поклонение святым, отрицали божественную природу Иисуса Христа, признавали его лишь Сыном Человеческим и одним из пророков, требовали бескомпромиссного монотеизма, настаивали на удержании ветхозаветной традиции в формировании корпуса текстов Священного Предания – то есть на сохранении древнееврейского состава Ветхого Завета и на переводе его напрямую с древнееврейского языка, а не с текста греческой Септуагинты.

Неудивительно, что этот набор раннепротестантских взглядов на догматику и богослужебную практику христианской церкви воспринимался православными ортодоксами как иудейство. Другой шкалы отсчёта не было. О ереси провансальских катаров-альбигойцев за двести с лишним лет забыли. Тихо тлевшая ересь балканских богомилов исчезла вместе с павшей под ударами турок Византией, все балканские богомилы перешли в ислам. Зато образ «врагов Христовых», после изгнания их из Испании в 1492 году массово прихлынувших в Центральную и Восточную Европу, был перед глазами.

Сложная религиозно-политическая интрига вокруг «жидовствующих», в числе сторонников которых одно время были настоятели соборов московского Кремля и члены великокняжеской фамилии, завершилась в 1504 году истреблением части их и бегством уцелевших за границу.

Однако семена сомнения были посеяны. Поиски точки, в которой нарушилось древнее преемство истинной единобожной веры и утвердилось неистинное заблуждение веры кесарской и архипастырской, и от которой следует пройти путём ищущего духа назад в поисках оброненной истины – такие поиски среди русских верующих на некоторое время прекратились, но лишь затем, чтобы возобновиться по пришествии более благоприятных времён.

В России XVIII столетия эти поиски проявились в особо парадоксальной форме. В среде нескольких параллельно возникших групп этнических русских вероискателей совершилась обратная эволюция учения – от соборного православного христианства через квазипротестантские представления к иудаизму времён пророков Ездры и Неемии. В официальных документах того времени их называли «жидовствующими» (вслед за Иосифом Волоцким, хотя прямая связь между немногочисленными еретиками XV века и достаточно многочисленными отклоненцами XVIII века не просматривалась), или чуть помягче – иудействующими. Название «субботники» закрепилось в XIX веке.

Средневековые ереси были типичными «революциями сверху», так как исходили от образованных людей высокого социального положения, имели характер элитарных доктрин и явно импортное происхождение. А движение российских субботников было низовым, самородным, крестьянским, его учение проповедовали самоучки. Никакие еврейские агенты влияния в русскую крестьянскую среду не проникали.

Феномен субботничества, то есть самозародившегося иудаизма без этнического еврейского субстрата, сложен и неоднороден. Всех исповедников субботнической веры нельзя равнять по одному ранжиру. Неизвестно даже имя субботнического Авраама-первовозвестителя. Самый первый документ с упоминанием об иудействующих – «Розыск о раскольничьей барынской вере» (опубликован в 1745 г., хотя составлен около 1709-1710 гг.) митрополита Дмитрия Ростовского, в котором сказано о появлении на Дону отступников от христианской веры, «иже по-жидовски субботу постят и святых икон уклоняются».

Распространение субботничества в те времена нельзя назвать стремительным. Однако уже в начале XIX столетия было отмечено появление групп субботников на юге Московской губернии, в губерниях Тульской, Орловской, Рязанской, Тамбовской, Воронежской, Архангельской, Пензенской, Саратовской, Ставропольской и в Области Войска Донского.  По сведениям, которые в 1823 г. представил министр внутренних дел граф Виктор Кочубей, общее число субботников в империи приблизилось к 20 тыс. человек. Вскоре явился официальный правовой документ – синодский указ 1825 г. «О мерах к отвращению распространения жидовской секты под названием субботников». Меры пресечения назначались типичные для того времени – отдача в рекруты уличённых в публичном распространении ереси («буде они к несению воинской службы пригодны»), ссылка непригодных на поселение в Сибирь, первоначально в «места не столь отдалённые», т. е. не дальше Западной Сибири; впоследствии в списке мест ссылки появилось «место весьма отдалённое» – Иркутская губерния. Предусматривалась немедленная депортация этнических евреев из местностей, где обнаруживалось присутствие секты – если эти местности не входили в черту еврейской осёдлости.

При Николае Первом субботников на основе указа от 18 декабря 1826 г. в массовом порядке начали ссылать на Кавказ, в Закавказье и Забайкалье. Лишь после восшествия на престол Александра Второго и некоторой либерализации правоприменительной практики положение субботников улучшилось. В 1887 г. состоялся указ Правительствующего Сената, постановивший, что с правовой точки зрения субботники исповедуют признанную в империи, хотя и не благоволимую веру, а потому уклад их внутренней, в том числе семейной жизни не является нарушением законов империи, и сами они должны быть признаны лояльными подданными. Тем не менее, и после апрельского манифеста 1905 года, установившего в России свободу совести и вероисповедания, субботники постоянно сталкивались с правовыми трудностями. Не разумевшие суть дела чиновники отождествляли субботников с этническими религиозными евреями и на этом основании исключали из прав коренного населения, уравнивали с инородцами.

Ещё синодский указ 1825 г. констатировал, что «существо секты не представляет полного тождества с еврейской верой». В этом верном, но весьма общем утверждении отмечен факт: субботничество представляло собой не единую общность, а группу толков, что объяснимо. Субботники появлялись в разных местах в разное время, не имели возможности общаться из-за больших расстояний и затруднённости российского порядка передвижения, варились в собственном соку толкований Закона и суждений о его применении, не контактировали с законоучителями еврейских общин, да и не всегда к этому стремились.

К ХХ веку наметилось относительно ясное, хотя по-прежнему условное разделение субботничества на две группы. Это разделение не общепринято ни в кругу специалистов-религиоведов, ни в кругу приверженцев ортодоксального иудаизма. Однако стоит его привести.

К первой группе принято относить собственно субботников-иудействующих, т.е. принявших полномерный алохический иудаизм и ставших евреями по вере и образу жизни (но не по рождению и не по бремени заповедей). Также к этой группе принадлежали довольно многочисленные субботники-караимиты Тамбовской губернии, воспринявшие от крымских караимов так называемый бесталмудный иудаизм, исповедники которого признавали авторитет Ветхого Завета (по-еврейски Танаха), но отрицали раввинскую традицию и Устную Тору.

Ко второй группе принято относить христианские протестантские деноминации, члены которых придерживаются лишь некоторых предписаний иудаизма (празднование субботы, неупотребление в пищу свинины). Это так называемые молокане-субботники, прыгуны-субботники (толк внутри молоканства) и христианские субботники (ответвление адвентизма).

Наибольшую известность в советское время получила община субботников, существовавшая в селе Ильинка Воронежской области. Именно с этой многочисленной и прочной общиной связывались путаные слухи насчёт «объевреенных русских», циркулировавшие в советском обществе 1960-1970-х годов.

По завершении Гражданской войны и чёрного передела помещичьих земель в 1920-1921 гг. группа субботников Воронежской губернии создала на новом месте компактное поселение из двух пунктов – села Ильинка и посёлка Высокий. В рамках официальной советской политики аграризации еврейства (т.е. наделения желающих евреев землёй, права владения которой они были лишены по законам Российской империи) в селе Ильинка появилась сельхозкоммуна «Еврейский крестьянин». Коммуна явила те же черты, что и существовавшие тогда сельхозкоммуны российских немцев, толстовцев и меннонитов. Внутренняя консолидация, религиозная сплочённость, высокая культура труда и столь же высокие традиции быта и семейной морали выдвинули еврейских землепашцев в число процветающих хозяйств.

Колхозные времена ещё не настали. А когда настали, то переформатированная в колхоз коммуна сохранила своё экзотическое название – и сохраняла его до 1934 года, когда в СССР началась кампания укрупнения колхозов, и «Еврейский крестьянин» вошёл в состав колхоза «Россия».

Тогда же, в 1920-х, субботники Ильинки и Высокого вошли в прямые контакты с представителями еврейских общин, что поставило точку в их религиозной самоидентификации. Ильинские субботники стали иудеями нееврейского этнического происхождения, перестали вступать в смешанные браки, стали называть детей еврейскими именами в их ветхозаветном звучании, строго соблюдали годовой цикл праздников (и столь же строго игнорировали праздники советские), восприняли внешнюю атрибутику иудейской религиозной обрядности, придерживались кашрута (пищевых запретов и предписаний), привлекали внимание окружающих обычаем носить головной убор даже в доме.

Когда в 1932-1934 гг. в СССР началась паспортизация населения, ильинские субботники-колхозники паспортов не получили, но при административных обходах и сборе статистических данных назывались и регистрировались евреями. Точно так же поступали они при регистрации актов гражданского состояния. То же самое повторилось в 1954-1955 гг., когда сельское население наконец облагодетельствовали паспортами.

Живя вдалеке от крупных городов с их политическими страстями, вдалеке от бдительного начальства, воронежские субботники в 1960-1970-х гг. не испытывали чувствительного давления атмосферы государственного антисемитизма в той мере, в какой его испытывали евреи столичных центров. Но вздорная советская политика «тащить-не пущать» – подспудное нагнетание антисемитских настроений с одновременным препятствованием эмиграции – докатилась и до чернозёмных краёв. И разрушила уклад жизни русских иудеев – с 1974 года зажурчал ручеёк отъезжающих. Когда же во времена горбачёвской перестройки дела в стране, особенно в сельском хозяйстве, пошли из рук вон плохо, а на политическую сцену открыто вышли черносотенцы и нацисты, то очередной исход обозначился ясно. К концу 1991 года почти все ильинские субботники перебрались в Израиль. Кто в этой ситуации оказался выгодоприобретателем – определить невозможно.

Андрей КРОТКОВ

В заголовке: «Собор на еретиков»  1490 года. Лицевой летописный свод