105 дней

Они не потрясли мир, но аукнулись в будущем.

Обычно в историю углубляются в преддверии «круглой даты». А мы попробуем – без неё: юбилей начала «незнаменитой» Советско-финляндской войны миновал в 2019-м, её окончания – в прошлом году. Но в году наступившем наверняка будут снова говорить о Великой Отечественной, которая всегда была на слуху. На этот раз предстоит юбилей её начала. Едва ли речи будут столь же пафосными, как к 75-летию Победы, но и молчанием дату не обойдёшь. А ведь  «невеликая» стала прелюдией к Великой - черновым наброском и к ней, и к некоторым другим событиям нашей истории.

Полковник едет «в мягком» туда, куда не доехал солецкий призывник

У меня есть глубоко личное отношение к Советско-финляндской войне. Родилось оно при чтении великого детского писателя Гайдара. Сопоставление текста с датой его написания (1940 г.), не свойственное большинству в детстве, заставило задуматься: полковник Александров в первых же строчках  из «Тимура и его команды» «вероятно, был на фронте» – но на каком же? И куда это спешно отбывает он  в «мягком вагоне», а на деле – в бронепоезде, если Великая Отечественная, которая для всех нас была тогда столь недальним событием, что в неё играли во всех дворах?

А в написанной в том же  году киноповести «Комендант снежной крепости», которую я любил куда больше (оттого, что и мы занимались  снежной фортификацией, и на стену нашей крепости я поднимался в унаследованной офицерской портупее и при полевой сумке), прямо сказано, что капитан Максимов сражается с белофиннами. Умел Гайдар заразить военной романтикой – хотя бы ненадолго.

«Белофинны» - слово звучное. Оставалось предположить, что  существовали и какие-нибудь «краснофинны». Ведь в дворовых играх, навеянных кинематографом, «белым» обязательно противостояли «красные», а «нашим» - «немцы» (пусть и невидимые, потому как никто не хотел их изображать). В этом следовало  разобраться.

И первые попытки были предприняты вскоре – после того, как романтично вскрыв тайком ящик письменного стола и роясь в желтеющих уже бумажках, я обнаружил, что  плохо мне запомнившийся отец был призван в Красную Армию Солецким райвоенкоматом в ноябре 1939 года. То есть – к войне.

Но не к Отечественной, а к «незнаменитой».

Другое дело, что на неё он не попал, а был направлен в военное училище, о чём вовсе не мечтал. Но далеко не каждый призывник имел тогда среднее образование. А позже родилась догадка: наверняка государство понимало, что война, которая вот-вот (через два десятка дней) начнётся, унесёт какое-то количество командирских жизней, несмотря на все победоносные песни, и офицерские ряды потребуется пополнить. Если бы не это – возможно, пропал бы призывник в финских снегах, как тысячи уроженцев территорий, входивших когда-то в Новгородскую землю. Потому что именно они вынесли на себе самый тяжёлый период будущей короткой войны. Это объяснимо: территориально-милиционный принцип формирования Красной Армии отменили лишь в 1937 г., а пока РККА завершала свою «перестройку», проще всего было брать живую силу поближе к театру военных действий.

И надо же:  судьба в лице командования как нарочно вернёт израненного офицера-фронтовика служить после Победы на те земли, из-за которых велась бойня, прошедшая без него. Там мне и выпадет родиться. А пока она, судьба, сбережёт его от карельских морозов – для морозной зимы 42-го на волжском берегу под Ржевом, чтобы старший лейтенант смог там принять свой самый главный бой и одержать свою главную личную победу.

Так что у меня действительно был стимул серьёзно думать о «незнаменитой», собирать факты о ней. И анализировать  её мифы.

За полоску, за полосочку

Многолетняя «незнаменитость» способствовала тому, что Финская война (Зимняя, как называют её финны) обросла мифами даже больше, чем Отечественная. Между прочим, как бывший «красный следопыт», свидетельствую, что участники Финской делились впечатлениями о ней  куда менее охотно, чем о следующей, на которую они попали, если Бог уберёг в карельских лесах. 

Скупость их воспоминаний и желание быстрее сменить тему заставляет подозревать, что простонародное, крестьянское чутьё подсказывало им, что довелось участвовать в не слишком-то справедливом деле.  Противостояли-то им такие же, по сути, крестьяне да рабочие, которых пропаганда смачно называла «белофиннами», а вот «краснофиннов» никто в глаза не видел. 

Существовала некая  «Финская народная армия», состоявшая из финнов и карелов исключительно советского подданства, но она занималась диверсиями в тылу, а лезть  на пулемёты было уделом новгородских, вологодских, псковских мужиков. Это на их родных домах будет команда Тимура рисовать звёзды,  иногда – обведённые «широкой чёрной каймой».

(Точно так же огромные тяготы несли «новгородские мужики», когда Пётр Великий расширял Россию на север  двумя с половиною веками ранее. Не только поставкой «живой силы», но и последними своими лошадьми, подводами, провиантом и фуражом, прокладкой дорог сквозь леса).

Реальных причин ветераны «незнаменитой» не знали – не считая названных в советских газетах (которые, как известно, до обеда было лучше не читать).

И сегодня советские ретрограды, засевшие в Интернете, и пропагандистские издания упорно держатся за миф о причинах той войны. Оно и не удивительно, если глава государства на встрече с Военно-историческим обществом вещает: «Государственная граница была в 17–20 километрах от Петербурга – это, в общем и целом, достаточно большая угроза для пятимиллионного города. Думаю, что большевики того времени пытались исправить исторические ошибки, которые они наделали в 1917 году… Потом опомнились – граница рядом. Договориться уже не смогли и пошли на эту войну». Хотя  СССР требовал финские земли не только для того, чтобы отодвинуть границу от Ленинграда. Требования были шире, менялись*, и это – появилось на последнем этапе безуспешных переговоров.  Более того, угрозу от «северной столицы» отвести не удалось. Полоска аннексированной земли мало помогла. Да и аннексия породила в соседней стране реваншизм, который толкнул её на «войну-продолжение» (1941 – 1944 гг.) в союзе с Третьим рейхом.

* Включая настойчивое предложение разместить на территории независимого государства 50 тысяч красноармейцев, от чего финны, в отличие от соседей из Прибалтики, сразу отказались.

Но и абсолютное миролюбие Финляндии, ставшей жертвой агрессии, – тоже миф. Финны были обижены на Тартусский мирный договор, которым в 1920 г. увенчалась их война против молодой Советской республики. Тамошние националисты мечтали о «Великой Финляндии», которая вернёт себе Восточную Карелию. Таковы уж националисты в любой стране. В конце концов, сербы, с которыми так трогательно дружат РФ и россияне, славны на Балканах именно неукротимым желанием построить «Великую Сербию», подмяв под себя ближайшие славянские народы. И беды Сербии, включая братоубийственные конфликты конца XX века, - отсюда.

Однако, как говорится, «мечтать не вредно». Никаких шансов на «Великую Финляндию» у маленькой страны не было. А лозунги выкрикивать можно было сколько угодно.

Примечательно, что власти СССР предлагали финнам «махнуться землями». Едва ли это понравилось бы советским подданным, для которых «разменные» территории были родными. Да кто бы их спрашивал?!

Повод к войне, как и причины, также остаётся мифическим. В Твиттере «Музей Победы» продолжал в 2019 г. утверждать: «Поводом к началу послужил обстрел финской артиллерией позиций советских войск». Той же версии держалось и издание «АиФ», в котором и «факты», и «аргументы» часто сомнительны. Но финская артиллерия, скорее всего,  физически не могла дотянуться  до пограничной деревни Майнила. Доказательства обратного не обнаружены.

Конечно, разобраться в давней ситуации не так-то просто. Есть, однако, косвенное свидетельство того, что речь могла идти о провокации, но с другой стороны. Весной 1939 года командование РККА проводило на Северо-Западе оперативно-штабную игру, в которой «красные» противостояли «синим» (синий скандинавский крест украшает государственный флаг Финляндии).  Кажется, цвета были не просто условностью. В диспозиции говорилось: «На Карперешейке 22–23.07.39 в районе деревни Майнила имел место ряд крупных пограничных инцидентов с Синими. Приморские группы Красной армии на Карперешейке и на южном побережье Финского залива на рассвете 27.07.39  переходят в наступление [на] Виипури и Раквере». Точный сценарий для ноября?

Кстати, бывший начальник ленинградского бюро ТАСС Анцелович позже вспоминал, что пакет с текстом сообщения о «майнильском инциденте» и надписью «вскрыть по особому распоряжению» он получил за две недели до происшествия.

Между прочим, Вторая мировая точно так же началась несколько месяцев назад с «нападения поляков» на немцев, в постановочности которого никто не сомневается. В эти месяцы СССР и Германия действуют согласованно – вот и Финляндию гитлеровский режим отдал в «зону советских интересов» пактом Молотова-Риббентропа. А финны-то пытались заручиться поддержкой всех европейских стран, включая Германию...

Есть ещё одна неприятная  аналогия.  17 сентября 1939 года СССР выразил поддержку финскому нейтралитету в начавшейся мировой войне. При этом начинает мобилизацию в Ленинградском военном округе (вот и отец мой будет призван). А в октябре, вопреки этому, СССР стал предъявлять «нейтральной стране»  территориальные требования. Так что у финнов есть основания считать Зимнюю войну «вероломной». Знакомое выражение? Именно как «вероломное» мы все помним 22 июня 1941-го.

Нападение имеет свойство объединять тех, на кого напали.  «Белофиннами» неожиданно – для советских людей – оказались почти все финны, включая многих коммунистов, прежде участвовавших в финской гражданской междуусобице**. Не удивительно – после того, как на финскую столицу 30 ноября упали бомбы. Маршал Маннергейм писал: «День 30 ноября был ясным и солнечным (тоже похоже на 22 июня? – С.Б.). Утром улицы были заполнены детьми, идущими в школу, и взрослыми, которые спешили на работу. Внезапно на центр города посыпались бомбы, неся смерть и разрушения. Под прикрытием поднимающихся туманных облаков эскадрилье русских самолётов удалось подойти незаметно к Хельсинки из Эстонии, вынырнуть из облаков и с малой высоты обрушить свой груз, целясь прежде всего в порт и центральный вокзал. (…) В это же время подверглись бомбёжке и пулемётному обстрелу аэропорт и северные районы города, заселённые рабочим людом». 

** Генсек финской компартии категорически отказался возглавить марионеточное правительство.

Некоторые историки сегодня пытаются объяснить происшедшее тем, что лётчики самовольно освобождали свои машины от смертоносного груза перед возвращением на родной аэродром. Странно, что при этом командир эскадрильи по итогам кампании стал Героем Советского Союза, несмотря на своеволие, в армии недопустимое. 

Тонкостенная крепость

Один из важных мифов, который продолжает кочевать по умам, это «линия Маннергейма»: неприступная, но всё же взятая доблестной Красной Армией.

На эти руины сейчас даже заманивают туристов, предлагая им даже полевой обед  - «финская солдатская каша, бутерброды с галетами, чай, кофе, маршальская чарка».

Спросите - что тут не так? Да всё не так. Укрепления «линии Маннергейма» были уничтожены советскими сапёрами после Зимней войны. Остались  в основном   другие сооружения, возведённые финнами, вернувшимися сюда во время «войны-продолжения».

Но главное – «линия» была не так уж непреодолима.

Вот описание одного из важнейших участков финской обороны, сделанное исследователем К. Якимовичем: несколько «бетонных строений, представляющих собой тонкостенные пулемётные укрепления фронтального огня, расположенные в наиболее критических узлах». Документ той поры, составленный после захвата фортификационных сооружений, характеризует ДОТы как построенные из плохого бетона, лишённые технического оборудования, включая освещение. Линия в основном состояла из земляных укреплений, окопов,  блиндажей – нормальные полевые укрепления, ничего сверхъестественного. Да, находчивые финны сумели заменить бетонные противотанковые надолбы гранитными валунами, на которые так щедра их земля. Но некоторые исследователи  считают, что «линия Маннергейма» была даже хуже приспособлена к обороне, чем  советский укрепрайон в Карелии.

«Впервые в военной истории  была разгромлена и уничтожена первоклассная, построенная по последнему слову инженерной техники, долговременная и оборонительная система» - это придумал нарком обороны Климент Ворошилов, неудачливый маршал, именем которого  названа улица в Великом Новгороде. Наркому легенда понадобилась, чтобы оправдаться за трудный путь через «линию» и огромные потери Красной Армии. И при «разборе полётов» на апрельском 1940 года совещании командного состава в Кремле военачальники наперебой вторили Ворошилову.

«Мы не имели полного представления о том, что впоследствии встретили в обороне у противника», -  говорил командующий войсками Ленинградского военного округа  Кирилл Мерецков (его имя – тоже на карте Новгорода), свалив всё на недостаток разведданных.

От речи к речи, а затем – от публикации к публикации количество «неприступных укреплений» всё росло и выросло втрое против того, о чём говорил на том же совещании начальник Разведупра наркомата обороны Иван Проскуров (арестован в ходе последней предвоенной чистки РККА, расстрелян в октябре 41-го, реабилитирован). Он, кстати, подколол Мерецкова тем, что «[железобетонные] точки нанесены на схемы, был альбом, который, как говорил сам тов. Мерецков, всё время лежал у него на столе».

Вроде бы и неловко говорить так о будущем маршале, который настрадался в застенках НКВД, а потом прошёл всю Отечественную, пусть и не всегда умело и удачливо (достаточно вспомнить Синявинскую операцию или штурм Новгорода в 43-м), но воюя. Однако слов из песни не выкинешь: огромные потери на первом этапе Зимней войны (которые и пришлось объяснять фантазиями о страшной «линии Маннергейма») были вызваны, в том числе, и шапкозакидательским «планом Мерецкова» - планом, который предполагал обойтись против слабосильного противника одними только войсками ЛенВО, одними новгородскими мужиками.

Справедливости ради: предельно осторожный уже тогда, до НКВД, Мерецков просил на операцию две недели (это было ещё в июле), что вызвало недовольство Сталина. В октябре, когда план военных действий был уточнён,  вождь был недоволен уже начальником Генштаба маршалом  Шапошниковым, который  предлагал отложить начало военных действий на несколько месяцев, чтобы перебросить к границе дополнительные соединения и тяжёлое оружие: «Вы требуете столь значительных сил и средств для разрешения дела с такой страной, как Финляндия?».

Лишь закономерная  неудача  - несмотря на двукратное преимущество в живой силе и почти стократное (!) в танках на этом этапе -   вынудила советское командование перейти к другому плану  - «плану Шапошникова» - и стянуть  против финнов войска со всей страны.

«Какая-то сволочь»

Фронтовая хроника 105-дневной войны не так уж интересна. Внимание обращает на себя, пожалуй, лишь то, что в декабре РККА застряла в снегах Карелии, а в конце месяца в Северном Приладожье,  где  «линии Маннергейма» вовсе не было,   попали в  окружение две советские дивизии, для одной из которых (и танковой бригады) всё кончилось полным разгромом, потерей почти всего личного состава, расформированием части, утратившей знамя, и  публичным, в парке Петрозаводска, расстрелом комбрига (командир танкистов застрелился сам).

На совещании 1940 года бригадный комиссар Семёнов сказал: «На играх у нас получалось очень просто».

Но война – не игра.

«Все полки уничтожены полностью, нас беспрерывно днём и ночью забрасывают снарядами. Продержимся немного, умрём, не сдадимся. Торопите с помощью, иначе будет поздно. Дни наши сочтены, выручайте», - это вопль отчаяния из донесения особого отдела той самой обречённой на разгром 18-й дивизии. Странно читать такое, если знаешь, что перед началом войны   Красная Армия имела превосходство перед противником  по артиллерии - впятеро, по авиации - почти в десять раз? Нет, не странно, если понимать, что преимущество в вооружении может нивелироваться неумением с ним обращаться.

Снова стенограмма апрельского совещания 1940 г.

Командир 142-й стрелковой дивизии Пшенников: «До 47% красноармейского состава не знало материальной части положенного ему оружия.  Это главным образом относилось к (…)   пулемётчикам. До 60% личного состава, призванного из запаса, не стреляло в течение трёх последних лет. Командный состав не знал друг друга и бойцов, и наоборот»; «из начальствующего состава дивизии оказалось только 17% знающих компас, карту и умеющих ходить по азимуту».

Понятно: знающие – расстреляны или загнаны «за Можай».

У командиров наболело, они откровенны.

Командарм 2-го ранга Владимир Курдюмов, начальник управления боевой подготовки Красной Армии (в Отечественную будет отвечать за тыл разных фронтов, командовать разными соединениями): «В первый период войны было много обмороженных, потому что люди прибывали в холодной обуви, в ботинках даже, а не в сапогах. Причём часть ботинок была рваной. Я здесь докладываю с полной ответственностью, что воевать при сорокаградусном морозе в ботинках, даже не в рваных, и в хороших сапогах, нельзя, потому что через несколько дней будет пятьдесят процентов обмороженных».

А вот голоса не с совещания, а «с места»:  «Наступили морозы, а бойцы не имеют обуви (…) Какая-то сволочь опять «забыла» выслать перчатки. Личный состав не может идти на морозе в бой и держать винтовки голыми руками» (начальник Ребольского райотдела НКВД Карельской АССР).

 «Недостаёт валяных сапог для всех армий 100 тысяч пар», но в реальности еще больше: «в 7-й армии нехватка 30 тыcяч пар валенок, в 8-й армии - 100 тысяч, в 9-й - 20 тысяч, (…)  300 тысяч пар белья» (начальник ОО НКВД ЛВО).

«Обмундирование частям 122-й стрелковой дивизии, выданное осенью 1939 г., к 15 января 1940 г. пришло в негодность. Ватные куртки - на 80–90%, шаровары и валенки - на 75%, перчатки и нательное бельё пришли в негодность полностью. (…) Бойцы мёрзли и были вынуждены снимать обмундирование с убитых финских солдат, брать одежду в домах финского населения, наматывать на себя одеяла, полотенца и другие тряпки»; «в 56-й стрелковой дивизии до 70% красноармейцев и младших командиров пошли в бой совершенно в негодной обуви, что привело к массовому обмораживанию. После каждого боя количество обмороженных превышало в 2–3 раза количество раненых и убитых».

Если личный состав бросили на фронт в летнем, по сути, обмундировании, что уж говорить об остальном. Фотокорреспонденты охотно снимали  лыжников в белых маскхалатах, уходящих на задание, но на самом деле  лыжи вовремя в армию не поступали, а когда их привозили, оказывалось, что они без креплений и  палок. Но и годные лыжи зачастую бойцы бросали, потому что  не все были как следует обучены ими пользоваться (8-я армия).  

Участники Финской и десятилетия спустя удивлялись не только нехватке, но и непродуманности воинской амуниции той поры. Стеклянная солдатская фляга была, конечно, дешева (нашёл стоимость – 1 руб. 40 коп.), но становилась часто причиной ранения осколками стекла – даже без соприкосновения с пулей.

Но что там печалиться  о посуде, когда «в 222-м строевом полку 11 декабря бойцы не получали горячей пищи и хлеба в течение целого дня.  12 декабря с.г. завтрак организован не был, в результате чего группы бойцов уходили с линии огня в поисках хлеба и горячей пищи» (майор госбезопасности Сиднев). «Из Ленинграда на фронт, в течение 15–16/ХII–39 г., проходили значительные группы бойцов (до 4-х тысяч) совершенно без командиров и без снабжения, естественно, занимаясь мародёрством по пути, вплоть до того, что в районе г. Териок разграбили 2 машины с хлебом, идущие на фронт» (начальник опергруппы Ермолин). Собственно, это происходило ещё до начала наступления: «Бойцы и командиры 609-го стрелкового полка хлеба совершенно не получали, продфуража совершенно не было, лошадей кормили корой и ветвями деревьев, в результате чего лошади истощали и начался падёж» (докладная записка Особого отдела ГУГБ НКВД).

На холоде голод особенно ощутим. Настроение у будущих победителей, подвязывающих подошвы верёвочками, соответствующее.

НКВД докладывает: «…На всём пути движения встречался сплошной поток бегущих с фронта (…), которые говорили всякие ужасы своего поражения»«Отдельные бойцы открыто бросали винтовки и категорически отказывались быть на фронте, (…) кончали жизнь самоубийством»; «Красноармеец  Андреев в разговоре с бойцами (…) во время ужина, заявил: «за эту кормёжку перестрелял бы всёначальство в первом бою»; «красноармеец 220-го автобатальона К. 9 декабря с.г. в группе бойцов заявил: «Нас везут на мясозаготовки, моя первая пуля в бою будет приказывающим командирам».

О фронтовой логистике вовремя не подумали. По дорогам, забитым техникой, раненых и обмороженных  запоздало доставляли в госпитали, они подолгу  не получали надлежащей  медицинской помощи.

Цена победы оказалась высока. Привычно высока?

Если и ничего не забыли, то мало чему хорошему научились

«Незнаменитая» война стала как бы черновиком следующей, уже надвигавшейся.

Красная Армия, увы, не показала себя миру сильной и организованной. И есть свидетельства того, что это укрепило решимость Гитлера напасть на Советский Союз.

Признавая на совещаниях проблемы, проявившиеся в ходе Финской войны (плохо работали штабы, не знали ситуации на фронтах, без нужды отдавали приказ перебросить танки, не обеспечив  горючим, и те скапливались далеко от места боя, лётчики не были обучены летать в непогоду  и т.д.), и подшив в папки доклады чекистов, власть не все ошибки исправила.

А зачем? Ведь глава государства заявил буквально следующее: «Финнов победить - не бог весть какая победа. Мы победили ещё их европейских учителей - немецкую оборонительную технику победили, английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили. Не только финнов, но и технику передовых государств Европы. Не только технику, мы победили их тактику, их стратегию. В этом основная наша победа!».

Даже если говорилось это для своей и мировой общественности, пропагандистская пафосная ложь имеет, как могут заметить  и наши современники, опасное свойство: убеждающий заодно и сам себя убеждает в реальности своих фантазий.

«В частях 7-й стрелковой дивизии убитые военнослужащие несвоевременно убираются с линии фронта, что отрицательно отражается на моральном состоянии бойцов», - рапортовал в дни Финской войны начальник Особого отдела НКВД 7-й армии майор государственной безопасности Базилевич. «У нас в 13-й армии, - докладывал  на кремлёвском совещании член Военного совета 13-й армии   Запорожец, - долго продолжалось такое положение, когда убитых бойцов и командиров (…) просто в штабеля складывали, и они лежали по два-три дня».

Неправдой здесь были лишь самые последние слова Запорожца. Двумя-тремя днями не обходилось.

«В могиле, обнаруженной в районе посёлка Советский, находились останки по меньшей мере 99 советских солдат», - сообщила пресс-служба Западного военного округа в июле 2019 года. Неизвестное дотоле, неучтённое  захоронение времён «незнаменитой» нашли военнослужащие поисковики.

Как обстояло дело с захоронением павших затем - в боях Великой Отечественной - новгородцы хорошо знают.

В ходе Зимней войны армии и дивизии не могли сообщить, сколько у них в строю, сколько убито и ранено, сколько попало в плен. Эти особенности учёта если и изменились, то лишь к концу Отечественной. Отсюда – такое множество «без вести пропавших».

Зато другой опыт «маленькой войны» был сполна использован в «большой».

Диалог на апрельском совещании 40-го между вождём и тем же Запорожцем.

С.: Были дезертиры?

З.: Много.

- К себе в деревню уходили или в тылу сидели?

-  Было две категории. Одна – бежала в деревню, потом оттуда письма писала. (…)  Вторая – бежали не дальше обоза, землянок, до кухни. Таких несколько человек расстреляли. 

Распространённое было явление среди тех, кто не хотел попасть «в мясозаготовку», но и имел совесть не поднимать оружие против своих командиров.

11 декабря 1939 года командование 1-го стрелкового корпуса направило рапорт командующему 8-й армией, сообщив, что целый батальон 364-го стрелкового полка «без серьёзного сопротивления покинул деревню и в беспорядке бежал, оставив противнику 16 станковых пулемётов», а 718-й стрелковый полк весь «в беспорядке отступил», тоже побросав пулемёты.

«Когда появился заградительный отряд НКВД, он нам очень помог навести порядок», - доложил Запорожец вождю.

В январе 40-го тов. Мехлис, который станет в следующей войне настоящим пугалом для командного состава, и будущий герой Отечественной Чуйков докладывали уверенно, что повсеместно «организованы заградительные отряды…». А 24 января, на 56-й день войны, появился совместный приказ наркомов обороны и  внутренних дел №003/0093, который предписывал повсеместно создать «контрольно-заградительные отряды», и не из красноармейцев, как прежде, а из частей НКВД, рассчитывая, что эти не «войдут в положение» простых «новгородских мужиков». Создано  было  27 таких заградотрядов в 100 человек каждый, и за их действия три полка НКВД были награждены орденами  Красного Знамени – за успешные действия против голодных и разутых бойцов.

Этот опыт сполна пригодится через несколько лет, когда грянет приказ №227 наркома обороны И. Сталина, известный, как «Ни шагу назад».

Оттуда же, из Финской войны, тянутся и корни будущего отношения к пленным.

Помните предсмертный вопль 18-й дивизии, процитированный мной? Вождя он не впечатлил. «Окружена была всего лишь одна дивизия, а сюда телеграммы шлёте: герои сидят, окружены, требуют хлеба…   Кормили дармоедов», - гневался Сталин, явно разочарованный «непобедимой и легендарной».  Попал в окружение – ты плохой солдат, «дармоед». Родина с тобой ещё разберётся.

И – «разбиралась».

Финны вернули советской стороне 5 572 пленных красноармейца. Из числа возвращённых военные трибуналы 350 приговорили к расстрелу, 4 354 – отправлены  в лагеря. Этих не расстреляли, судя по записке Берии Сталину, так как «нет достаточных материалов для предания их суду (военно-полевому – С.Б.)», а посему  - «решением ОС НКВД осудить к заключению в ИТЛ сроком от 5 до 8 лет». То есть нет доказательств вины – значит, «всего лишь» в лагерь.

В целом отношение к попавшим в плен не изменится в будущем. «Проверка» и «чистка» вернувшихся продолжатся. Разве что «прощать» будут чаще: ну так и количество попавших в плен к немцам несопоставимо с захваченными финнами. Сотнями тысяч отправлять в ГУЛАГ – совсем обескровить армию и народное хозяйство. Но дополнительно унизить уже униженных и измученных – как же без этого?

Финны, между прочим, другой извлекли урок из своей Зимней войны. В 1942 г. маршал Маннергейм (по совместительству - глава финского Красного Креста) просил штаб-квартиру Международного Красного Креста помочь продовольствием для   советских военнопленных,  которых так много, что маленькой  Финляндии их не прокормить. Недавно в Карелии воссоздали финский концлагерь для детей и устраивают из него туристический объект, но тогда пусть расскажут туристам и о том, что в финских лагерях для советских военнопленных смертность составляла всё-таки 30%, а не 70%, как в немецких.

Ну и, наконец, наследство в виде «коктейля Молотова». По какому-то недоразумению многие сограждане думают, будто это изобретение начала Отечественной войны, сделанное в силу нехватки традиционных боеприпасов. Хотя многие ли в СССР знали тогда слово «коктейль»? Бутылки с зажигательной смесью пускали в ход столь же плохо вооружённые финны, обессмертив тем самым для всего мира имя советского наркома. Спасибо им за науку. Жаль, что она до сих пор доступна и террористам всех мастей. «Коктейли Молотова» обнаружились намедни даже в США, у поклонников Трампа, ворвавшихся в Капитолий…

Рождение «ихтамнетов»

И ведь даже сегодня мы продолжаем слышать «эхо Финской». Для  современных «ястребов» и квасных патриотов  мифы о ней  по-своему выгодны.

Прежде всего, конечно, это эхо звучит в риторике, насаждаемой в нашем Отечестве текущим политическим режимом.

«Потерявшие голову правители Финляндии отвергли последние мирные предложения нашего Советского Правительства. (…) Клоуны нарядились в мундиры вояк и кривляются у наших границ. Жалкие пигмеи (…)  Мы, кировцы,  -  многотысячный отряд трудящихся города Ленина - с величайшим возмущением узнали о новой подлости тупоголового правительства Финляндии...». Разве это – не бранная лексика отечественного МИДа времён г-на Лаврова и «говорящей головы» министерства – г-жи Захаровой? О каких только странах не говорили  в последние годы в том же тоне и они, и пропагандисты Соловьёв, Киселёв, Скабеева…

Сталинский переводчик В. Бережков вспоминал об истерике, которую закатил иностранным дипломатам один из предшественников г-на Лаврова, тов. Молотов: «Резко жестикулируя, Молотов выкрикивал: «Мы больше не намерены терпеть упрямство финнов! Если эти засранцы и дальше будут упорствовать, мы их сотрём в порошок! Мы не оставим камня на камне!». Потом оказалось, что это был не нервный срыв, а задуманная заранее сцена.

Тогда же власти натренировались в мастерстве  отрицать очевидное, отводить от себя любые обвинения. Бомбёжку Хельсинки,  которую  мы упоминали, нарком Молотов преподносил как… доставку самолётами продовольствия  жителям города. Финны тогдашнее подобие «кассетных бомб», использовавшихся «сталинскими соколами» тут же прозвали «хлебными корзинами Молотова». Так что «ихтамнеты» - не изобретение времён Крыма,  Донбасса и Сирии.

Империалист не бывает прав

Как не стали изобретением нынешние «гибридные войны» вообще. Задолго до начала Финской СССР решил сформировать марионеточное правительство для соседней страны. Само это указывает на то, что дальней перспективой агрессии сразу считалась не только небольшая перекройка границ. Приходится предположить, что Финляндию могла ожидать и судьба стран Балтии. Во всяком случае югославский коммунист М. Джилас писал, что в его присутствии, восхищаясь качеством финских товаров, поступавших по репарации, Жданов в 1948 г. говорил:  «Мы сделали ошибку, что их не оккупировали», а Сталин резюмировал: «Да, это была ошибка, – мы слишком оглядывались на американцев, а они и пальцем бы не пошевелили». Так им виделся порядок вещей после оккупации европейских стран, освобождённых Красной Армией.

То есть Финская война  была по сути империалистической. И напрасно многие историки отказываются считать её частью Второй мировой войны, несмотря на то, что  агрессия была обеспечена известным пактом. Судя по документам НКВД, ещё в 1939 г. умный слушатель  Академии химзащиты Адамашин   сразу охарактеризовал новую внешнюю политику СССР как «красный империализм».

Всякий империализм не уважает фундаментальные права наций и частных людей. Включая право на жизнь. Не уверен, что нынешние носители коммунистических взглядов, горячо отвергающие всякую ревизию дорогих им идей, читали опубликованные дневниковые записи главы Коминтерна Г. Димитрова, который цитировал слова Сталина, сказанные в дни Финской войны: «150 тысяч – это сила белофиннов. Мы 60 тысяч перебили (преувеличение, цифры см. выше  - С.Б.)надо перебить и остальных, тогда дело кончится. Надо оставить только детей и стариков».

Беда в том, что российский неоимпериализм, куда более малосильный, чем советский, не хочет исчезать. Что неоимпериалист (а эта идея будоражит, увы, умы не только власть имущих, но и множества обывателей) видит лишь один путь к обеспечению безопасности своей страны и росту её влияния – путь экстенсивный, состоящий в расширении  своей территории за счёт чужих земель. Или за счёт морального закрепощения других народов: империалист не понимает дружбы на равных, ему нужно непременно доминировать над «друзьями», диктовать им свою волю. Хотя уже опыт 1940 года, не говоря уж о годах после Победы, учит, что путь захвата или доминирования  – затратен и малоэффективен. Неоимпериализм лишь плодит врагов или обостряет умеренный национализм соседей.

Так  финнов, потерявших земли, но не независимость, поражение толкнуло на «войну-продолжение» летом 41-го. Примечательно, что поначалу Финляндия хотела заявить о нейтралитете в германо-советском конфликте, но после очередных бомбардировок своей территории устами своего президента заявила: «Мы не ненавидим многострадальные и всегда угнетённые народы Советского Союза, но после всего случившегося вряд ли можно ожидать от нас, что мы наденем траурные костюмы по поводу того, что господин Молотов и вместе с ним ответственные за политику СССР круги стали сейчас жертвами своей шакальей политики».

И если «война-продолжение»  оказалась не столь разрушительной для нас, как могла бы (даже такой отчаянный патриот, как бывший министр культуры Мединский, заступился за память маршала Маннергейма, указав, что финны могли, но не стали перерезать «Дорогу жизни»), то тут сказался обыкновенный прагматизм. Наверное, бывший русский офицер Маннергейм больше, чем немцы,  верил в русского солдата,  больше опасался его способности повернуть колесо истории, пусть и запредельною ценою. Ведь на этот раз русский солдат не захватывал чужое, а защищал своё, как финн – в Зимней войне.

Крестьянский по складу национальный характер позволял русскому солдату хорошо понимать разницу. Разное доводилось говорить между собою советским солдатам в Отечественную, и не только ура-патриотическое, но не такое, как в Финскую: «Сколько людей погибло, а нам дадут только кусок болота. Ведь все страны будут над нами смеяться, потому что мы даже маленькое государство, и то не смогли победить»; «Хорошо, что заключили мирный договор с Финляндией, а то бы финны угробили половину Красной Армии» (из коллекции доносов, собранной всё тем же особистом Сидневым весной 40-го).

Лишь в 74-м, давая длинное интервью Ф. Чуеву, безусловный империалист тов. Молотов, противореча своим уже покойным товарищам, признал: «Умно поступили, что не присоединили [финнов] к себе. Имели бы рану постоянную. Там ведь люди очень упорны, очень упорны. Там меньшинство было бы очень опасно».

(Занятно, что в 2020-м внук циничного, но прагматичного Молотова, российский парламентарий и телеперсона, ляпнул о  территориальных претензиях к Казахстану, как будто РФ уже обустроила собственные неоглядные территории и как будто ей не жаль терять друзей и союзников, которых и так, благодаря режиму, уже почти не осталось).  

Но упорным может быть не только финн. Вот о чём забывают неоимпериалисты, неспособные обеспечить процветание самой метрополии, а заботящиеся о разрастании её «зон влияния» - влияния, как они его понимают.

Сергей БРУТМАН

Фото в заголовке: Екатерина БРУТМАН

Поделиться: