Легенды по рецепту

Легенды и мифы действительно формируют наши представления о долге, чести, мужестве, любви к Родине. И складывают нашу судьбу.

В сентябре 1941 года под Киевом пропали без вести специальные корреспонденты газеты «Красная звезда» Борис Лапин и Захар Хацревин.  

Последние сведения о них принесли их боевые товарищи, которые смогли вырваться из окружения возле Борисполя. Корреспондентам сказали, что надо срочно уходить. Но Хацревин был болен, лежал, и Лапин отказался оставить друга и соавтора. Коллеге, торопившему его: «Немцы близко!» - Лапин ответил: «У меня револьвер...».

Больше их не видели. В редакции газеты приказ о том, что спецкоры «выбыли», был издан лишь через полгода. Люди надеялись - видимо, на чудо. Например, что журналисты - у партизан. Что живы, но угодили в плен - веры было меньше.  Едва ли Лапин и Хацревин сдались бы: «пятый пункт» не оставлял им даже призрачного шанса на то, чтобы уцелеть в плену.

«Во время войны неизбежно рождаются мифы: приходили люди, которые якобы видели Лапина то на одном, то на другом фронте», - написал в своих знаменитых мемуарах тесть Лапина, Илья Эренбург. У менее ответственного мемуариста я прочёл, кто-то будто бы рассказывал, что Лапин из того самого револьвера застрелил друга и застрелился сам. Если Эренбург и слышал эту легенду, то не повторил: непонятно, кто мог быть свидетелем этого эпизода, несколько театрального. Скорее всего, и впрямь сработал драматургический эффект: если револьвер упомянут - он должен выстрелить, а поскольку против окруживших тебя фашистов револьвером много не навоюешь, то...

Я же упоминаю о существовании легенды именно потому, что речь пойдёт как раз о героических мифах и легендах.

Лапин был литератором очень интересным. Романтик, путешественник, литературный экспериментатор 20-х годов, автор повестей с закрученным сюжетом, с экзотическим материалом и сложной конструкцией, в которой сплетались очерковая точность, прихотливая фантазия, умелая стилизация. Некоторые стихи Лапина, которыми он инкрустировал свою прозу,  до сих пор нет-нет, да и принимают за переводы из Киплинга.

Но сейчас мы говорим о нём как о фронтовом корреспонденте. И именно - «Красной звезды». Ведь многие легенды о героях Великой Отечественной рождались как раз на страницах этой армейской газеты, которая в военные годы воспринималась многими как центральная из «центральных», самая главная - даже важнее самой «Правды». Так ведь случилось и с «28 панфиловцами», когда журналисты маленький эпизод боевых действий 316-й стрелковой (Панфиловской) дивизии, придав ему эпическое значение, превратили в символ обороны Москвы.

И пусть это не выглядит укором тому поколению журналистов. Военная журналистика правдивой не бывает - в любой стране мира, при любом общественном строе. Она куда ближе к пропаганде, нежели к информированию.

«Прекрасен Киев в сентябрьские дни. На каштанах и липах пробиваются первые жёлтые листья. Их подожгла осень. (...) Как всегда, многолюден и шумен Крещатик. По утрам его поливают из шлангов, моют, скребут. (...) Несколько дней назад по Крещатику своим ходом прошёл захваченный под Киевом тяжёлый немецкий танк. (...) Танк этот стоит теперь в городском саду на забаву детям. (...)  И ополченцы, и санитарки, выносящие раненых, (...)   и  пушки, стоящие в глубине дворов, и скверы, и очередь у кассы цирка - всё это наш Киев, героический Киев». Эту почти благостную картину Лапин и Хацревин описывали в корреспонденции «Киев в эти дни». Датирована она 17 сентября 41-го. 18-го, напомним, улицы Киева подожгла уже не осень, и танки по ним шли не на забаву детям: столица Украины была сдана врагу.

А между тем, писатель Лапин отлично знал цену военным легендам.

Он участвовал в событиях на Халхин-Голе и даже был награждён медалью «За боевые заслуги». Но ещё прежде, в 1933 году, он издал повесть «Подвиг», в которой рассказывал о милитаристской Японии - о том, что императорская армия творила в оккупированной Корее. Главный её герой - капитан Аратоки, лётчик, «образцовый представитель современной Японии». На его примере, на его подвиге военщина воспитывает молодёжь.

Считается, что капитан, попав в плен к повстанцам, вызвал огонь японской авиации на себя. Повстанцы были разгромлены, Аратоки чудом уцелел.

В плен он попал, когда во время «героической воздушной экспедиции», целью которой была бомбёжка мирных деревень, самолёт потерпел крушение. Из экипажа в живых остался только Аратоки.

Кстати, в крушении он, аэронавигатор Аратоки, сам и был виноват: не выполнил свою обязанность - не проверил тросы крылатой машины. Но об этом, конечно, никто потом не узнал.

Корейцы наверняка убили бы пленного - в отместку за гибель своих семей под японскими бомбами. Но, пока суд да дело, повстанцы расположились на отдых. Им надо было обогреться, приготовить пищу. И они развели костры.

На теоретических занятиях лётчикам напоминали, как кострами привлечь внимание товарищей, находящихся в небе. В световом коде японской авиации треугольник из костров, разложенных в пятидесяти метрах друг от друга, означал: «Сбросить все бомбы сюда». Корейцы этого не знают. Но читатель и капитан - в курсе, что происходит роковое стечение обстоятельств.

Эскадрилья, посланная на поиски Аратоки, приближается. Пленный объят ужасом, однако сделать ничего не может.

Бомбёжка! И снова - стечение обстоятельств: капитан оказывается единственным, кто уцелел в этой мясорубке. Из этой мешанины оплошностей, невезения и фарта военная пропаганда строит сюжет, в котором говорится: «Увидев, что гибель неизбежна, капитан Аратоки решил пожертвовать собой... Бандитская армия разбита и сожжена, и - о, чудо! - спасся капитан Аратоки». После чего, как говорится, «всё завертелось». Газеты публикуют стихи капитана и его глубокомысленные изречения. Вроде такого: «Война есть создатель всего великого». В колледжах распевают: «Учитесь вставать рано, Заниматься спортом, читать, Играйте с полудня в мяч. Будьте во всём подобными Капитану Аратоки».

Выпускники колледжа - будущие участники Второй мировой. Которая закончится для Японии страшной трагедией. Ужасаясь судьбе Хиросимы и Нагасаки, мы, однако, не можем забыть, что предшествовало атомному апокалипсису: новоизобретённые бомбы упали отнюдь не на мирную страну, а на землю агрессора, который в Индокитае соревновался в жестокости с гитлеровской Германией. И палачи императорских лагерей смерти, и самоубийцы-камикадзе, и пехотинцы, исступлённо оборонявшиеся, в полном соответствии с самурайской этикой, были плодом воспитания, в том числе, и на примерах таких вот «капитанов Аратоки»... какое бы имя эти «образцовые представители современной Японии» не носили в действительности.

Так что Лапин прекрасно знал рецепт, по которому можно создать «героический пример». И, возможно, догадывался даже, что рецепт этот действителен не только для императорской Японии. Не исключаю также, что его коллеги, из лучших побуждений сочинявшие собственные «героические примеры», читали книгу своего товарища.

Не спрашивайте меня, хорошо это или плохо - конструировать подвиги из подручного военного материала. Я не намерен раздавать оценки. Замечу лишь, что легенды и мифы действительно формируют наши представления о долге,  чести, мужестве, любви к Родине. И складывают нашу судьбу.

...А знаете, почему погибли Лапин и Хацревин, авторы пророческого стихотворения «Погиб репортер в многодневном бою»?

Первый раз они отправились на фронт ещё в июне 41-го. Затем им пришлось вернуться в Москву, потому что Хацревин заболел. И это была не какая-нибудь там простуда: он страдал от эпилепсии. Повинуясь чувству долга, энтузиаст, едва пришедший в себя, поспешил с соавтором туда, где шли бои.

Толку от этого, однако, было примерно столько же, как от солдатского тела, брошенного на амбразуру, из которой бьёт крупнокалиберный пулемёт,  рвущий это тело в клочья и отбрасывающий прочь.

Потому что тяжёлая болезнь не отпускает так быстро... Вот почему спецкор снова слёг и не мог хотя бы попытаться пробиться из окружения, как другие. А в результате заплатил за свой героический порыв не только своей жизнью, но и жизнью друга.

Была ли эта цена разумной и справедливой, много ли пользы принёс его порыв - решайте сами.

Сергей БРУТМАН

Поделиться: