Кель выражанс!*

Ругаются ли матом герои школьной классики.

* Кель выражанс - от франц. «quel» - какой; «выражанс» звучит как «выражение» -  выражение негодования из-за грубости собеседника и одновременно имитация франц. речи (В.П. Белянин, И.А. Бутенко «Живая речь. Словарь разговорных выражений»,  1994 г.).

1 февраля 2021 года вступил в силу федеральный закон от 30.12.2020 №530-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон «Об информации, информационных технологиях и о защите информации». Согласно ему социальные сети должны в течение суток находить, удалять или блокировать любой контент, содержащий нецензурную брань, а также материалы, пропагандирующие порнографию, насилие и жестокость. Я заинтересовался вопросом, в ладу ли с этим законом классики отечественной литературы, произведения которых входят или ещё недавно входили в школьные программы.

Исследование привело меня к неожиданным выводам, которые, надеюсь, будут небезынтересны для читателей этой статьи.

Для начала попытаемся разобраться, разрешают ли признанные мастера слова своим положительным героям ругаться матом. Оказывается, разрешают. Откроем 64-ю главу романа А. Фадеева «Молодая гвардия».  Искалеченных в застенках гестапо подпольщиков, зимой, полураздетых, везут в грузовике на казнь.

«Грузовики съехали в балку, и передний уже взбирался на подъём. Второй, рыча и буксуя, тоже начал въезжать. Ковалёв, став ногой на заднюю стенку, спрыгнул и побежал по балке, вспахивая снег.

Прошло первое мгновение растерянности, а грузовик в это время выполз из балки, и Ковалёва не стало видно. Солдаты не решались выпрыгнуть, чтобы не разбежались другие арестованные, начали наугад стрелять из грузовика. Услышав выстрелы, Фенбонг остановил машину и выпрыгнул. Грузовики стали. Фенбонг яростно ругался своим бабьим голосом.

- Ушёл!.. Ушёл!.. - с невыразимой силой торжества кричал Серёжка тонким голосом и ругался самыми страшными словами, какие только знал. Но эти ругательства звучали сейчас в устах Серёжки, как святое заклятие».

Нетрудно догадаться, что молодогвардеец Сергей Тюленин, который был кумиром многих советских школьников и в честь которого в городах бывшего Советского Союза были установлены памятники, названы улицы, теплоходы, кроет фашистов трёхэтажным матом. И мы, читатели, верим, что «страшные слова» Сергея Тюленина – страшные, как сама война, звучат, «как святое заклятие».  Да потому что они оправданы обстоятельствами, в которых находятся подпольщики. Каждый из них заслужил нечеловеческими страданиями своими право на нецензурную брань в адрес фашистских оккупантов, которую Фадеев передаёт посредством короткого, как выстрел, словосочетания  («страшные слова»).

Действительно, в пограничной ситуации, например, на войне, когда солдатам приходится рисковать своей жизнью, их нецензурная брань может быть психологически оправдана, что нельзя сказать о немецко-фашистских оккупантах, пытавшихся посредством тенденциозного отбора и подтасовки историко-культурных аргументов, включая мифы и легенды, обосновать военную агрессию, насилие, жестокость. Бойцы  Красной Армии в произведениях писателей, которые открыли нам «окопную правду» о Великой Отечественной войне, могут материться, когда их ведут на казнь, когда они терпят невыносимую боль, когда поднимаются в штыковую атаку, словом, когда от них требуется превозмочь себя, сделать то, что выше их сил.

Любопытно, что в рассказе М. Шолохова «Судьба человека», который изучается в 9-м классе, матерится эсэсовец, комендант концлагеря для военнопленных Мюллер. Вот как этого садиста описывает попавший в фашистский плен главный  герой рассказа Андрей Соколов:

«По-русски говорил, как мы с тобой, да ещё на «о» налегал, будто коренной волжанин. А матершинничать был мастер ужасный. И где он, проклятый, только учился этому ремеслу? Бывало, выстроит нас перед блоком – барак они так называли, идёт перед строем со своей сворой эсэсовцев, правую руку держит на отлёте. Она у него в кожаной перчатке, а в перчатке свинцовая прокладка, чтобы пальцев не повредить. Идёт и бьёт каждого второго в нос, кровь пускает. Это он называл «профилактикой от гриппа». И так каждый день. Всего четыре блока в лагере было, и вот он нынче первому блоку «профилактику» устраивает, завтра второму и так далее. Аккуратный был гад, без выходных работал. Только одного он, дурак, не мог сообразить: перед тем как идти ему руки прикладывать, он, чтобы распалить себя, минут десять перед строем ругается. Он матершинничает почём зря, а нам от этого легче становится: вроде слова-то наши, природные, вроде ветерком с родной стороны подувает… Знал бы он, что его ругань нам одно удовольствие доставляет, - уж он по-русски не ругался бы, а только на своём языке. Лишь один мой приятель-москвич злился на него страшно. «Когда он ругается, говорит,  - я глаза закрою и вроде в Москве, на Зацепе, в пивной сижу, и до того мне пива захочется, что даже голова закружится».

Садист Мюллер перед «профилактикой от гриппа» матерится, чтобы «распалить  себя», и при этом не догадывается, что от его матершины узникам лагеря «легче становится». «Природные слова» служат для них своего рода анестезией, помогающей легче переносить побои.

Героям своих произведений разрешает материться и А.П. Гайдар, книги которого, кстати сказать, выходили в издательстве «Детская литература». В рассказе «Угловой дом», повествующем об одном из многих  кровавых событий Гражданской войны в России 1917 – 1922 гг., революционный матрос, которому явно симпатизирует автор, врывается со своими товарищами в дом, где живут  классовые враги - «буржуи»:

«Мы распахнули дверь в следующую комнату и столкнулись с седоватым джентльменом, лицо которого выражало крайнее удивление и крайнее негодование на способ, при помощи которого мы проникли в дом. -  На каком основании вы ворвались в чужую квартиру без согласия её хозяина? - спросил он. - Будьте добры тотчас же покинуть помещение!

Вопреки обыкновению, матрос не изругался сразу, а вежливо объяснил седоватому джентльмену, что юнкеpa собираются атаковать революционный штаб и мы имеем огромное и вполне законное желание всеми способами противодействовать этому. Внезапное же появление через окошко со стороны дамского будуара объяснил недостатком времени и невозможностью дозвониться в, очевидно, испорченный звонок.

Но так как это объяснение не показалось удовлетворительным седоватому джентльмену, то матрос загнул особую, припасённую только для торжественных случаев формулу, от которой едва ли не случился обморок с одной из девиц, имевших неосторожность выглянуть из соседней комнаты… И добавил, что начихать вообще ему на все права, установленные буржуями, тем более что стреляют уже возле Семёновской площади».

Нецензурная брань матроса, которую Гайдар заменяет выделенным мною описательным оборотом, служит раскрытию правды о страшной братоубийственной войне, унёсшей сотни тысяч жизней.

Обращает на себя внимание, что авторы, на которых я до сих пор ссылался, являются представителями социалистического реализма. Этот творческий метод, как известно, откровенный мат на страницы книг не пускал, хотя не вызывает сомнений, что герои произведений писателей-соцреалистов, как положительные, так и отрицательные, матерятся. Да ещё как! При этом их нецензурная брань обычно не воспроизводится в  её   натуральном виде:  в одних случаях она передается посредством описательных выражений, а в других - просто констатируется факт нецензурной брани героев с помощью родовых слов:  мат, матершина, материться, матершинничать, ругаться по матери, сквернословить и др.

Совсем иную картину мы наблюдаем в художественных текстах А.И. Солженицына, где он подвергает беспощадной критике социалистический строй. Откроем его знаменитую повесть «Один день Ивана Денисовича», в которой описан быт заключённых в советском лагере (это произведение включено в кодификатор ЕГЭ по литературе). Если А. Фадеев, А.П. Гайдар, М.А. Шолохов и др. представители соцреализма передают нецензурную брань своих героев посредством безупречных с точки зрения языковых норм слов, то А.И. Солженицын не стесняется включать в речь своих героев слова с матерными корнями. В общении между собой и заключённые употребляют слова, которые представляют гибриды нормативных лексических единиц и матерных слов. Такие гибриды некоторые исследователи называют дубликатами. Они могут образовываться путём сложения основ, одна из которых содержит матерный корень. Неприличные корни могут подставляться вместо созвучных им - приличных, а суффиксы и приставки добавляться к  матерному корню. Слова, образуемые таким образом, не похожи на «страшные слова» Сергея Тюленина, которые несут в себе колоссальный заряд ненависти к адресату. Они синонимичны (близки по значению) хорошо знакомым глаголам, прилагательным, существительным. А поскольку в советское время откровенный мат на страницы книг не допускался, слова с матерными корнями в «Одном дне Ивана Денисовича», особенно в ранних изданиях, замаскированы с помощью графических средств: звёздочек, многоточий, пропуска или замены некоторых букв.  Вот как описывается бригадир «зэков» в повести: «…в плечах здоров, да и образ у него широкий. Хмур стоит. Смеху…чками он свою бригаду не балует, а кормит ничего, о большой пайке заботлив…».

В приведённом фрагменте уважаемый зэками бригадир произносит слово «смеху…чками», в котором угадывается две основы, одна из которых содержит матерный корень. Кроме того, в этом слове мы узнаём часто употребляемый для образования существительных суффикс ЕЧК (ср.: словЕЧКо, книжЕЧКа). Слова с замаскированными матерными корнями использует  в своей речи и сам бригадир. Вот какую историю он рассказывает о себе:

«Шесть их девушек, в купе закрытом ехало, ленинградские студентки с практики. На столике у них маслице да фуяслице, плащи на крючках покачиваются, чемоданчики в чехолках. Едут мимо жизни, семафоры зелёные… Поговорили, пошутили, чаю вместе выпили. А вы, спрашивают, из какого вагона? Вздохнул я и открылся: из такого я, девочки, вагона, что вам жить, а мне умирать…».

Примечательно, что выделенное  слово было подвергнуто правке самим А.Твардовским, осмелившимся опубликовать повесть в 1962 году в руководимом им журнале «Новый мир». Букву «х» автор «Василия Тёркина» предусмотрительно заменил буквой «ф», за которой, впрочем, просвечивает начало неприличного корня. Слово «фуяслице», таким образом, включает в себя замаскированный «автографом» самого Твардовского матерный корень, к которому добавлен знакомый суффикс существительного (ср.: креслИЦе, лужИЦа).

При чтении повести мы встретим ещё десяток слов  с замаскированными матерными корнями: загрёбанец, пригребётся, фуёмник (вместо подъёмник) и другие, подобные им. Все эти слова, значение которых без труда проясняется в контексте, не служат для выражения агрессии по отношению к адресату. Просто обитатели лагеря привыкли говорить на языке, в котором матерная лексика причудливо переплетается с нормативной, вытесняет и замещает её. Это придаёт речи «зэков» какой-то особый – спасительный - цинизм,  обесценивающий простые человеческие потребности в пище, удобстве, отдыхе и таким образом помогающий выжить в бесчеловечных условиях лагеря.

Матерные корни чрезвычайно продуктивны в плане словообразования. Один матерный корень образует сотни слов (дериватов). Сравни: фиг – фигачить, фигово, фигушки, зафигачить, отфигачить… В примере я замаскировал по примеру Твардовского начало слова буквой «ф». Необычайная продуктивность матерных корней, то есть способность к образованию десятков, если не сотен, родственных слов, позволяет сравнить их с самыми агрессивными сорняками. Более того, чем невыносимее условия, тем стремительнее размножаются слова, о которых идёт речь.

Моделируемый ими мир лагеря можно представить себе как жизненное пространство, где крадут и обманывают, бьют и боятся, оскорбляют и не раскаиваются, смотрят на всё с отвращением или с безразличием, где всё расхищено и продано, где работают до изнеможения, но делают всё кое-как - на живую нитку. И всё кончается тем, что приходит полный пипец. 

Аркадий ГУСЕВ, кандидат педагогических наук

Поделиться: