...А после «диких» пришёл Локотьков

Как явствует уже из названия, художник не собирается ставить точку, останавливаться на достигнутом, но сам формат выставки - юбилейная - обязывает к подведению итогов. Пусть даже промежуточных. Тем более что подводить есть что. Пойдём узенькой дорожкой дедуктивного метода, то есть от частного к общему, в попытке обобщить и сформулировать это ускользающее «что».

Не мудрствуя лукаво, начнем с первой картины, на которую упал взгляд: «Лето». На оранжево-желтом фоне изображена молодая женщина с густыми волосами тёмно-зелёного цвета, переплетёнными так, что они образуют кроны плотно стоящих деревьев, как бы в лесной чаще при взгляде сверху. По цвету кожи девушку можно принять за индианку, хотя черты лица и противоречат этому. Одной рукой они прикасается к ярко-зелёному шару, и её ладонь слегка утопает в зелени, как в траве.  Совершенно ясно, что молодая женщина - это аллегория лета, оранжево-жёлтый фон - свет солнца, а зелёный шар - наша Земля.

Сразу же возникает вопрос: а куда, собственно, делась вода? И очевидный ответ: никуда она не делась, её в принципе нет - нет в воображении художника, когда он живописует лето. Можно сказать, что он пишет именно лето, а не то, как меняется природа, как выглядит при этом земной шар. Здесь вспоминаются слова Анри Матисса, на полотнах которого женщина могла быть изображена, допустим, с зелёным носом: «Я рисую не женщин; я рисую картины». И Локотьков - «рисует картины». Поэтому шея девушки неестественно вытянута, а лицо выписано так, что, если предположить, что была некая модель, с которой он писал, то сходство между ними столь отдалённое и незначительное, что эту модель мы никогда не признаем за прототип девушки на полотне, даже если столкнёмся лоб в лоб. Да, эти элементы, все в своей совокупности, и есть то, что делает это изображение картиной. По крайней мере, в том значении, в котором это слово использовал Матисс.

Или возьмём работу «Утро». Очень примитивное изображение женщины, выписанной жёлтым и обведенной чёрным контуром на оранжевом фоне. Понятно, что мы вновь сталкиваемся с аллегорией, написанной в фовистском стиле.

Впрочем, аллегоричность нельзя назвать неизменной составляющей живописи Локотькова. Так на холсте «Ева» - лишь обнажённая женщина без всякого скрытого подтекста и умысла. Но изображённая в той же манере: примитивно, на жёлтом фоне без всякой иллюстративности и нарратива, обведённая чёрным контуром. Плюс ко всему с вертикально поставленной удлинённой шеей, точно она растёт не из плеч, а прямо из земли, либо голова и шея принадлежат другой даме и их просто-напросто приставили к лежащему телу. Снова же: подобные трактовки имели бы смысл, если бы мы столкнулись хоть со сколько-нибудь фигуративной живописью. В данном случае  диспропорции, как и цвет, служат одному - передаче эмоций. Причем, сведённых к простым проявлениям, к чистым эмоциональным субстанциям. И простота форм, через которые эта передача происходит, не столько подчеркивает  стремление к исходной «конфигурации» эмоции, сколько является единственной адекватной возможностью этой передачи, осуществляемой с сохранением элементов предметности, без полного и безоговорочного ухода в абстракцию. Хотя, надо отдать должное, художник подходит к этому очень близко, о  чём нам говорят такие работы, как «Ночной блюз», «Погоня» и «Сахара».

Композиция «Ночного блюза» достаточно проста: на тёмном, практически чёрном фоне изображена практически абстрактная фигура, а в левом верхнем углу выписан жёлтый круг - луна. Фигуру сложно с точностью идентифицировать. Это может быть и свеча, и корпус музыкального инструмента, и человек, судя по названию, играющий на музыкальном инструменте. И одновременно всё вместе. Здесь Локотьков уже постепенно уходит в беспредметность.

С холстом «Погоня» (репродукция - в заголовке публикации - ред.) дело, казалось бы, обстоит иначе: бык выписан достаточно чётко, вывалившийся язык свидетельствует об усталости, а струя крови, бьющая из пробитой артерии, как гейзер, о преследователях с явно агрессивными намерениями. Опять же: яркие открытые цвета. Но, и на этом следует заострить внимание, чёрные контуры отсутствуют. Художник уже не отделяет объект от фона, оставляя им возможность слиться воедино. И если закрасить голову быка и рога, то, по сути, ничто не будет говорить нам ни о быке, ни о погоне. Лишь две неровные по стыку плоскости цвета - красного и желтого. Вот вам, пожалуйста, живопись цветового поля.

Эта потенция в какой-то мере реализуется в «Сахаре». На тёмно-оранжевом фоне изображены коричневые барханы песка: дело, видимо, близится к ночи. Но это - если прочесть название картины. А если нет? Представим, что мы не знаем, как называется картина. Внимательно к ней приглядимся. Что мы видим? Если есть желание узреть что-то из предметного мира, то - обнажённая женщина. Она лежит на спине, запрокинув голову. Нам видна её грудь, живот, бедро - ноги согнуты в коленях. Впрочем, это изображение можно прочесть и наоборот, как своего рода палиндром. В этом случае, мы видим ту же самую женщину, но лежащую на животе и локтях так, что нам открывается ее спина и то, что ниже. Но и это еще не всё: мы вообще можем не искать в картине ничего, что можно было бы классифицировать как привычный объект реальности. Тогда перед нами чистая абстракция цветового поля.

Локотьков, однако, не заходит за ту черту, когда изображение безоговорочно переходит в разряд беспредметности, как это сделал в свое время В. Кандинский. Локотьков - между. Иногда он чуть заигрывает с фовизмом*, добавляя в него, допустим, аллегоричность и тем самым апеллируя к Возрождению и демонстрируя историческую связь с более ранними эпохами. Иногда - с абстракцией, позволяя ей самопроизвольно вытечь на холст, презрев пространственные ограничения объектов.

*Фовизм (от фр. fauve - дикий) - направление во французской живописи конца XIX - начала XX века. К отличительным чертам фовистов принадлежит динамичность мазка, стихийность, стремление к эмоциональной силе. Силу художественного выражения создавал яркий колорит, чистота и резкость, контрастность цветов, интенсивно открытые локальные цвета, сопоставление контрастных хроматических плоскостей. Дополняет образ острота ритма. Для фовизма характерно резкое обобщение пространства, объёма и всего рисунка, сведение формы к простым очертаниям при отказе от светотеневой моделировки и линейной перспективы.

Эти заигрывания суть его творческий метод: делание того, чего ещё не было. Он как бы балансирует между фовизмом и абстракцией, движется, точно канатоходец, по одному, только ему ведомому маршруту. И именно в этом соединении, работе на той линии, что отделяет фовизм от абстракции (не будем забывать, что из первого, по сути, и родилось второе), и заключается неповторимая манера художника, его стиль. Который можно было бы обозначить как постфовизм. Доказывая, что в якобы навсегда канувших в историю течениях и школах заключено ещё много того, что стоит развить или переосмыслить. Что, собственно, Локотьков и делает.

Итак, Локотьков - это художник эмоции, чувства, выраженного через яркие, сочные краски, даже если это погоня, травля быка. Жизнь - это всегда праздник: струя крови - что за великолепие красного цвета! Поэтому в его работах (по крайней мере, лучших) отсутствует рассказ, иллюстративность. Это - живопись анти-нарративности. Живопись как таковая. То есть предназначенная не для жизни предмета, но цвета и линии.

И единственный вопрос, который может возникнуть: всё-таки NON FINITO - что же дальше? Но на этот вопрос ответит только время. Что ж: будем ждать.

Алексей МОШКОВ