Вечный февраль

В год 100-летия сразу двух русских революций общество (а не только профессиональные историки) обречено снова и снова возвращаться к вопросам о том, почему они случились - и могла ли страна без них обойтись?

Но мы, видимо, «перекормлены» образованием - по крайней мере, на уровне школьных учебников, если, вырастая, отказываемся верить фактам лишь оттого, что они вошли в школьную программу.

Гармоника и галоши

«Заглядываешь в учебник истории России для новейших старшеклассников и глазам своим не веришь. Чем только там не объясняют 1917 год! (...) Аграрное перенаселение, крестьянское малоземелье, бедность и недостаток пропитания – каждый из подобных постулатов вызывает новые и новые вопросы». (Юрий Красавин, «Азы и Буки Февраля», «Новая новгородская газета», № 9, стр. 18).

Недавно натыкаюсь на статью писателя Сергея Баймухаметова в «Новой газете». Он прямо так и начинает: «Нет никакого социально-экономического объяснения тому, что случилось в России в феврале и октябре 1917 года».

Почему нет? А потому, что «экономика страны была на подъёме. Рабочие (тот самый революционный пролетариат) жили неплохо». Как говорилось в старом анекдоте - «и чем мотивировал?». Как и в том анекдоте: матерью. В смысле - романом Горького «Мать». Описанием того, как Павел Власов, устроившись на завод, немедленно обзавёлся гармоникой, рубахой с накрахмаленной грудью, галошами, ярким галстуком и тростью - всеми аксессуарами зажиточного пролетария. И этот пролетарий, ещё даже не ставший квалифицированным по-настоящему рабочим, содержит семью, в которой на каждого имеется по отдельной комнате...

Не принимается во внимание почему-то, что Власов живёт в Нижнем Новгороде - то есть в провинции, где пролетариям легче было сохранить традиционный уклад мещанской жизни. Тот, который отличался от образа существования крестьян, только что подавшихся на фабрики и собственных домишек не имевших. А их быт мало отличался от быта тех крестьян, которые подадутся в город в середине XX века, когда и Советская власть сможет предложить им - на годы - лишь место в общежитии. Старшие современники должны помнить и это, а не только то, как «получали» отдельные квартиры.

Власов, кстати, работает в Нижнем на Курбатовском заводе (так считал и писал в своих «Рассказах губернатора» на страницах «ННГ» новгородский экс-губернатор С. Митин, работавший директором завода имени Ульянова, в который превратился Курбатовский завод). И из истории завода ясно, что далеко не у всех рабочих быт был так же налажен, как у Власовых. Несмотря на это, даже «благополучный» пролетарий, как ясно из романа, подался в революционеры...

Правда, мы не знаем, в рядах какой партии он оказался бы в 1917 году. Может, он и не стал бы большевиком. Потому что - и это обстоятельство тоже почему-то не принято писателем Баймухаметовым во внимание - роман написан в 1906-м.

А перед 1905-м экономическое положение России было несколько иным.

Закидать шапками за полгода 

Русско-японская война, пусть и неудачная, не наложила на страну столь непосильное бремя, как первая мировая.

Несмотря на некоторые реформы вооружённых сил, империя оказалась не готова к этой бойне. Судя по воспоминаниям политиков и военных, общее мнение заключалось в том, что война продлится не более полугода. (Такая трагическая самоуверенность знакома и советским людям, не так ли?). И то, что мы сегодня называем «военно-промышленным комплексом», было способно примерно на такой срок обеспечить армию необходимым.

Не автор советского учебника, а генерал А. Деникин в своих «Очерках русской смуты» напоминал, что ещё в 1907 г. был разработан план пополнения запасов армии, отпускались кредиты (причём - по инициативе политиков, а не военного ведомства). Только при военном министре Сухомлинове (с 1908 по 1915 г.г.) кредит составил 450 млн. рублей, а использовали - лишь 150 млн.

При этом с интенсивностью будущих боёв и их «огневой напряжённостью» в 1914 году ура-патриоты просчитались. Запасы вооружения иссякли даже не через полгода, а уже через два месяца. «Иностранных заказов не делалось, от японских и американских ружей «для избежания неудобств от разнообразия калибров» отказывались», - писал А. Деникин. (Думается, не калибры были причиной, а «национальная гордость великороссов» - точнее, патриотический угар). Датой катастрофы генерал считал весну 1915 года: отступление из Галиции и отсутствие боеприпасов: «Мы почти не отвечали - нечем... Два полка почти уничтожены - одним огнём...», а вместо патронов командование направляло духоподъёмные циркуляры...

А ведь предстояло воевать ещё два года!

Лозунги и аппетит

Будущие белые генералы впоследствии не могли простить новорождённой российской демократии «разложения армии». Процесс её распада, утраты духа, был, однако, подготовлен уже в начале войны. И не только недостатками снабжения. Лишения можно перетерпеть, когда ясно видишь перед собой смысл своих страданий. Но когда схлынул патриотический угар августа 14-го, не могли не появиться люди, усомнившиеся в цели, которую ставила перед собой Россия.

Когда три года назад Российская Федерация пыталась как-то отметить (не говорить же - «отпраздновать»!) вековой юбилей Первой мировой войны, на память осталась разве что поверхностная мелодрама «Батальон». Да несколько статей «о подвигах, о доблести, о славе». Каковые, конечно, имели место быть. Но официозу неудобно было и вспоминать о поводе к мировой бойне, созданном нашими «сербскими братьями».

После новейших войн на территории бывшей Югославии принято лишь проявлять солидарность с сербами. А между тем их «борьба за свободу», разрядившаяся убийством австрийского эрцгерцога, была прологом к созданию Великой Сербии, которой этот славянский народ, честно говоря, бредил весь XX век - вплоть до того момента, когда эта империалистическая потуга не завершилась окончательным отпадением от него соседних славянских народов. (Кстати, убитый эрцгерцог-то был сторонником максимальной федерализации империи, расширения прав народов, подпавших под власть Габсбургов). Ультиматум, который Австро-Венгрия предъявила Сербии, был не таким уж жестоким, и был принят ею по всем пунктам, кроме одного пункта №6: «о проведении расследования при участии австрийского правительства против каждого из участников сараевского убийства». Он, конечно, затрагивал суверенитет страны. Но деятельность полиции соседа на твоей территории - это не порабощение, а удар по гордости. Отказ носил скорее эмоциональный характер. Будем считать совпадением, что на следующий день после отказа мобилизованные сербские резервисты нарушили границу с Австрией, проходившую по Дунаю. Следом Габсбурги объявили свою мобилизацию...

В соответствии с тайным договором от 1892 года Россия была обязана мобилизовать свою армию. Николай II ещё пытался урегулировать конфликт, но без особой настойчивости.

В августе 14-го у верноподданных манифестантов был в ходу лозунг о защите братьев-славян. Хотя первой мировой предшествовали, если кто забыл, две подряд Балканских войны, в которых Сербия наглядно продемонстрировала свои устремления - в том числе и в борьбе со славянскими соседями. Но панславизм - явление вообще эмоционального порядка и логике не починяется. Скорее, русская власть держала в уме возможные выгоды от победы, в которую верила: Дарданеллы и прочие прелести передела мира. Увы, три года назад нынешнему официозу было столь же неудобно - после присоединения Крыма! - вспоминать об империалистических притязаниях российской короны.

(Кстати, если в тот момент проливы и были жизненно важны для внешней торговли, то каких-нибудь полвека спустя появились альтернативы. Как не задуматься тут о суетности и временности империалистических территориальных приобретений...)

И уж просто смешно было слышать оговорки пропагандистов от истории, которые проецировали события Великой Отечественной на ту, империалистическую, войну, говоря о «защите родной земли». Приходится напомнить, что на Восточном фронте война началась с захвата немецкими войсками городов Калиш и Ченстохова. Формально-то это были города Российской империи - но на польской земле. Зато через два дня русская армия вторглась - и успешно - в Восточную Пруссию. Так что и с коварным нападением - не получается.

На протрезвевшую после фронтовых неудач голову эти обескураживающие обстоятельства не могли не вспоминаться и тогдашнему россиянину. Даже самому благонамеренному.

«Самые нецензурные выражения»

Разочаровавшись в гипотетическом превосходстве родной царской России над кайзеровской Германией, «Павлы Власовы» не могли не вглядеться пристальнее в собственный быт военной поры. А он оказался тяжким. 

Предприятиям ВПК пришлось работать с невиданным ранее напряжением сил под воздействием даже не верховной власти, а Военно-промышленного комитета, созданного самими предпринимателями, патриотически настроенными (а возможно, и мечтающими о будущих «Дарданеллах»). Нормы выработки росли, расценки не увеличивались: о тростях и гармошках приходилось забыть.

Если фронту не хватало патронов, то тылу реально перестало хватать хлеба. Не удивительно: в это время масса крестьян воевала «за Дарданеллы», вместо того, чтобы пахать и сеять.

По воспоминаниям лидера кадетов П. Милюкова, охранное отделение докладывало 10 января 1917 года: «Рост дороговизны и повторные неудачи правительственных мероприятий в борьбе с исчезновением продуктов вызвали ещё перед Рождеством резкую волну недовольства...». 5 февраля: «С каждым днём продовольственный вопрос становится острее, заставляет обывателя (заметьте - не «большевика» какого-нибудь! - С.Х.) ругать всех лиц, так или иначе имеющих касательство к продовольствию, самыми нецензурными выражениями».

Охранка отмечает, что взволнованы «даже консервативные слои чиновничества». 23 февраля бастуют 87 тыс. рабочих. На следующий день - уже 197 тыс. Власть объясняет, что «недостатка хлеба в продаже не должно быть» и находит виновных: «многие покупают хлеб в запас - на сухари» (так в годы Советской власти в дефиците печёного хлеба на селе были виноваты исключительно жители, кормившие буханками скот). На следующий день после этих пояснений бастуют уже 240 тысяч человек.
Военная авантюра породила экономические трудности почти на ровном мете.

Вопросы это может вызывать разве что у того, кто не голодал сам и не смотрел в глаза своих голодных детей, не понимая - ради чего?

Благонамеренные «враги»

Терпеть лишения ради блага Отечества?

Мне кажется, в такие моменты человек - в любую эпоху - начинает задумываться о том, в чём состоит и в чём должно состоять оно, это благо.

В поддержке далёких южных славян, которых этот человек никогда не видел? В «Дарданеллах»? В величии династии? Или в том, чтобы всякий сын Отечества был сыт, здоров, благополучен?

На общество, сотканное из таких индивидуумов, всё труднее опираться воюющей армии.

По воспоминаниям, Александр III полагал, что у России есть лишь два союзника - её армия и флот. Как самодержец, под Россией он явно подразумевал себя и трон Романовых. Типичному солдафону, ему в голову не приходило, что главным союзником власти должно быть - общество.

Но и следующий Романов об этом не задумывался. Любые уступки обществу, требовавшему политических перемен, он рассматривал, как нечто необязательное. Ему казалось, что, даже несмотря на цензовые ограничения, в «дарованный» им парламент избирают преимущественно «не тех» - по какому-то недоразумению. Поэтому Думу с лёгкостью распускал. Или, что ещё неприличнее, приостанавливал её деятельность на несколько дней, чтобы за этот срок издать закон, который Думу не устроил бы. Партия конституционных демократов - и та казалась ему чересчур левой и либеральной.

«В то время, как в союзных странах вся общественность приняла горячее участие в работе на оборону страны, у нас эта помощь презрительно отвергалась (...) Военно-промышленный комитет, оказавший делу снабжения арии большие услуги, систематически разрушался. Незадолго до революции рабочая группа его была без причины арестована, что едва не вызвало кровавых беспорядков», - упрекал почивший режим генерал Деникин, отнюдь не «западник».

Огромную работу проделал - за государство - во время войны Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам. В его сеть были объединены свыше 4000 благотворительных учреждений. Финансы его (годовой бюджет - 600 млн. рублей) складывались не только из правительственных субсидий, но и из взносов местных организаций, союзов и пожертвований. Земсоюз содержал 75 санитарных поездов и 3 тыс. лазаретов, в которых получили лечение свыше 2,5 млн. больных и раненых солдат и офицеров. Участвовал он и в мобилизации кустарной промышленности для снабжения армии вооружением и снаряжением. Утверждено было положение о Земсоюзе царским указом, «шефом» его считалась Её Императорское Высочество Великая Княгиня Елизавета Федоровна - и тем не менее династия видела в земцах скорее врагов, чем помощников.

Ведь в Земсоюзе видели все государственные «нестроения» и норовили указывать на них правителям! Съезд Земсоюза не был разрешён - и пресечён полицией. Императрица наставляла супруга: «Я бы спокойно и с чистой совестью перед всей Россией отправила бы Львова (князь Г.Е. Львов возглавлял Союз - С.Х.) в Сибирь». Между тем князь, хоть и будущий глава Временного правительства, не был, по сути, республиканцем. В речи, предназначенной для разогнанного съезда, он всего-то утверждал, что «стране нужен монарх, охраняемый ответственным (выделено мной - С.Х.) перед страной и Думой правительством». Пока же власть перед страной не ответственна, добра не будет, констатировал Львов: «Оставьте дальнейшие попытки наладить совместную работу с настоящей властью (...) Власти нет!». И всего-то.

Но династия боялась не только дела - она боялась и слова. Генерал Деникин, тот ещё «либерал», отмечал: «Общественная мысль и печать были задушены... Военная цензура (...) была неуязвимой... Общая цензура не уступала в удушении». Масштаб презрения, страха и ненависти власти к своему народу Деникин продемонстрировал примером того, как цензура - в феврале, перед самой революцией! - запретила печатание обращения благонамеренных членов Военно-промышленного комитета, которые пытались всего-то отговорить рабочий класс от стачек.

Власти всё ещё казалось, что реальные настроения общества можно подменить фейковыми, как сказали бы сегодня, общественными движениями - черносотенцами разного извода. Хотя и с ними вышло не очень гладко: они оказались ещё правее самого правого правительства и давили на власть, полагая, что лучше неё знают, что России нужно.

Один «весь в белом»

Разрыв между чаяниями трона и всех «низов» (включая даже аристократию!) оказался поразительным. Князь Е. Трубецкой даже назвал февральскую революцию «единственной в своём роде», считая её не буржуазной и не пролетарской, а «национальной» в самом «широком значении слова».

Подозреваю, что главная беда будущих «мучеников» Романовых заключалась в их мессианском самомнении. «Мы Богом возведены на престол, и мы должны твёрдо охранять его и передать его неприкосновенным нашему сыну. Если ты будешь держать это в памяти, то не забудешь быть государем. И насколько это легче для самодержавного государя, чем для того, который присягнул конституции», - поучала Николая II жена. Шёл XX век, и уже ясно было, что он будет веком не только жестокостей, но и стремительного научно-технического прогресса, а Романовы сами себя удерживали в средневековье - больше, чем следовало бы даже религиозным людям, веруя в «помазание Божие».

Хотя чему удивляться, если современная нам монархистка Наталья Поклонская, очередной эпатажный депутат Госдумы, убеждает россиян в способности установленного в Крыму бронзового бюста последнего императора - мироточить? Русский монархизм - он воистину сильно отличается от английского, шведского или даже испанского прагматизма. Многовато в нём юродства, вот что.

Очень может быть, что главной, обобщающей причиной Февральской революции столетней давности оказалась непреодолимость разрыва между властью и обществом, взаимное неуважение между ними и попытки власти делать вид, что в согласии она и не нуждается. Самодержавие отказалось модернизироваться - вот и пало.

Поскольку нетрудно пересчитать совпадения между поведением того режима и нынешнего, это и должно было бы стать уроком истории для всех нас. Но можете ли вы вспомнить примеры того, как наша власть, всегда преисполненная веры в свою миссию, делала бы полезные выводы из таких уроков?

Сергей ХЛЕБНИКОВ